Сага о Форсайтах - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мистер Тимоти прогуливался, и она не сумела привлечь его внимание. Но если мистер Сомс войдет в заднюю комнату, он сможет увидеть дядюшку через дверь. Сомс вошел и стал смотреть.
Последний из старых Форсайтов был на ногах. С весьма внушительной медлительностью и выражением полной сосредоточенности двигался он от кровати к окну и от окна к кровати (расстояние между ними составляло футов двенадцать). Нижняя часть его квадратного лица не была брита, как раньше, а поросла белоснежной бородкой, подстриженной очень коротко. Подбородок казался не уже лба, где волосы тоже совсем побелели, в то время как сам лоб, нос и щеки, наоборот, стали желтыми. В одной руке была толстая палка, а другая сжимала полу халата фирмы «Егер», из-под которого виднелись ноги в ночных носках и домашних туфлях, также егеровских. Лицом Тимоти напоминал сердитого ребенка, думающего о чем-то, чего ему не дали. Каждый раз, поворачиваясь, он ударял по полу своей палкой, а потом волочил ее, будто желая показать, что она ему не очень-то и нужна.
– Выглядит крепким, – сказал Сомс тихо.
– О да, сэр! Видели бы вы, как он принимает ванну! Прямо-таки чудо, до чего ему нравится купаться!
От этих слов, произнесенных довольно громко, Сомса озарила догадка: Тимоти возвратился к своему младенчеству.
– Проявляет ли он вообще к чему-нибудь интерес? – спросил Сомс, теперь тоже в полный голос.
– О да, сэр! К еде и к своему завещанию. Занятно поглядеть, как он каждый день вертит его в руках – не читая, конечно. А иногда нет-нет да и спросит у меня, почем нынче консолидированные облигации, и я пишу ему на грифельной доске, очень крупно. И, конечно, я всегда пишу одно и то же – как было в тысяча девятьсот четырнадцатом году, когда он еще за ними следил. Когда война началась, мы привели доктора, и тот запретил ему читать газеты. Ох, как он поначалу из-за этого сердился! А потом успокоился, потому как и сам знал, что они его утомляют. Мистер Тимоти всегда чудесно умел «сберегать энергию» – это он сам так говорил, еще когда мои хозяюшки были живы, упокой Господь их души! Уж очень он их бранил за то, что они этого не делали. Они ведь, мистер Сомс, всегда были, ежели помните, такие хлопотуньи!
– А что, если мне войти? – спросил Сомс. – Вспомнит он меня? Ведь я, знаете ли, составлял его завещание в тысяча девятьсот седьмом году, после того как умерла мисс Эстер.
– Ох, сэр, – ответила Смизер с сомнением, – этого я вам сказать не берусь. Хотя думаю, что, может, и вспомнит. Для своих лет он человек необыкновенный.
Сомс стал в дверном проеме и, дождавшись, когда Тимоти повернется, сказал громким голосом:
– Дядя Тимоти!
Тимоти чуть попятился и замер.
– Э? – произнес он.
– Сомс! – крикнул Сомс изо всех сил и протянул руку. – Сомс Форсайт!
– Нет! – сказал Тимоти и, стукнув по полу своей палкой, продолжил ходить.
– Кажется, ничего не выходит, – заметил Сомс.
– Не выходит, сэр, – подтвердила Смизер несколько удрученно. – Он, видите ли, еще не кончил своего моциона. Двух дел сразу он никогда не делал. Думаю, после обеда он спросит меня, не насчет газа ли вы приходили, и мне придется хорошенько потрудиться, чтобы он понял.
– Вы не считаете, что за ним теперь должен бы ходить мужчина?
Смизер всплеснула руками.
– Мужчина? Ах нет! Мы с Кук прекрасно справляемся. А ежели кто незнакомый появится, мистер Тимоти вмиг с ума сойдет. Да и хозяйки мои никогда не хотели, чтобы в доме был чужой мужчина. К тому же мы мистером Тимоти так гордимся!
– Но доктор, я полагаю, вас навещает?
– Каждое утро. Прописывает лекарства. Мистер Тимоти так к нему привык, что почти его и не замечает. Разве только язык высунет.
– Что ж, – сказал Сомс, отворачиваясь, – все это довольно огорчительно и болезненно.
– Да нет же, сэр, – ответила Смизер с жаром, – вы не должны огорчаться! Сейчас, когда у мистера Тимоти никаких забот не осталось, он живет в свое удовольствие – в самом деле! Я иной раз так и говорю Кук: «Сейчас мистеру Тимоти лучше, чем когда-либо раньше». Он, видите ли, если не прогуливается и не принимает ванну, то кушает, а если не кушает, то спит, вот и все. Ничего-то у него больше не болит, ни о чем он не тревожится.
– Может, вы и правы, – сказал Сомс. – Я сойду вниз. А вы покажите-ка мне его завещание.
– Скоро не получится, сэр. Оно у мистера Тимоти под подушкой, и он заметит, если я туда полезу, когда он не спит.
– Я только хочу узнать, то ли это завещание, которое составлено мною. Вы взгляните, когда сможете, на дату и сообщите мне.
– Хорошо, сэр. Я уверена, что оно то самое, ведь мы с Кук были свидетельницами, ежели помните. Наши имена так и стоят там, а свидетельствовали мы только один раз.
– Верно! – согласился Сомс. Он помнил: Смизер и Джейн были свидетельницами самыми что ни на есть подходящими, то есть нисколько не заинтересованными в смерти Тимоти, так как им он ничего не отписал. Сомс счел эту предосторожность неподобающей, но такова была воля Тимоти. Кроме того, обеих служанок щедро обеспечила тетя Эстер. – Очень хорошо. До свидания, Смизер. Заботьтесь о нем и, если он когда-нибудь что-нибудь скажет, запишите и передайте мне.
– О да, мистер Сомс! Непременно так и сделаю! До чего приятно было вас повидать! Кук тоже обрадуется, когда я скажу ей.
Пожав руку Смизер, Сомс спустился в прихожую и не менее двух минут простоял возле вешалки, на которую столько раз вешал шляпу. «Вот так все и проходит, – подумал он. – Проходит и начинается с начала. Бедный старик!» И Сомс прислушался: вдруг по пролету лестницы до него долетит тот звук, который Тимоти издает, волоча по полу свою лошадку. Или покажется над перилами призрачное старческое лицо, и старческий голос скажет: «Так это же наш дорогой Сомс! А мы как раз давеча говорили, что он целую неделю к нам не захаживал!» Но нет – ничего! Только пахнет камфарой да пылинки кружатся в столбе света, проникающего через веерообразное оконце над дверью. Маленький старый дом! Мавзолей!
Повернувшись на каблуках, Сомс вышел и направился к железнодорожной станции.
V
Родной очаг
Он на своей родной земле,
имя его – Вэл Дарти[58]
В тот же четверг, на рассвете, тридцатидевятилетний Вэл Дарти, чувствуя себя персонажем Скотта, вышел из старого помещичьего дома на северном склоне сассекской меловой гряды, чтобы
