Грибница - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вероника по складу характера была в меру благоразумна и рассудительна. Но в силу юного возраста также наивна и непосредственна.
Перед ней стояла неразрешимая задача. К следующему уроку природоведения в пятницу она должна была подготовить доклад о первых воздухоплавателях. И она готова была добросовестно корпеть над ним всю неделю, но вот незадача: школьная библиотека была закрыта вместе со школой, а больше книг на интересующую ее тему взять было просто негде.
Вероника была в панике. День катастрофы неумолимо приближался. Груз ответственности пригибал ее к земле, как столетняя буря молодое деревце. Вероника не могла есть, не могла спать, даже мультики по телевизору спокойно смотреть не могла. Она бесцельно слонялась по дому из угла в угол, подолгу стояла у окна. Попробовала было излюбленное занятие – поиграть в бумажные куклы. Её любимцы – Аня и Ваня, уже давно посаженные на картон, чтобы не отрывались головы, которые почему-то страдали в первую очередь, были похожи на мечту любой сознательной бабушки – хорошо откормленных за лето внуков. Аня – голубоглазая блондинка, щечки-яблочки, губки бантиком, и Ваня – зеленоглазый шатен, лукавый и озорной, в маечке и трусиках. Хранила Вероника своих друзей и их необъятные гардеробы в коробке из-под зефира. Гардероб был разнообразен и постоянно пополнялся выдуманными и нарисованными Вероникой нарядами. Но сегодня даже Аня и Ваня были бессильны.
Воображение рисовало Веронике все кары земные и небесные, когда выяснится, что она не сделала доклад: от жирной двойки в журнале, позора и насмешек одноклассников, до немого укора в глазах доброй, но строгой Анны Георгиевны. А с двойкой за доклад не видать ей пятерки в четверти. Это означало, что она не будет отличницей и не получит похвальный лист в конце года. А самое главное – ее не примут в пионеры.
Обычно ребят принимают в пионеры в третьем классе. Но самых достойных: отличников и активистов – в конце второго, в день рождения Ленина – 22 апреля. С этой мечтой тоже можно было попрощаться.
Стыд затопил Веронику от макушки до пяток, залил румянцем щеки, покрасил малиновым уши. Промаявшись почти весь день дома, она оделась и вышла на улицу. Уже смеркалось. Играть с девочками ей совсем не хотелось, и Вероника отправилась проверить сохранность своего секретика. Делать секретики было их с подружками излюбленной игрой этим летом. Играть в нее было просто. Перво-наперво, бралась маленькая коробочка, обычно спичечная, но, если повезет найти, то какая-нибудь красивая, в нее складывались разнообразные мелкие красивые вещицы: янтарная бусина из маминых бус, засушенные в книгах цветы, значок или полосатый камешек, привезенный с моря. Затем сокровище тщательно пряталось, а порой даже зарывалось в землю в каком-нибудь укромном месте. Делать это нужно было одной, в крайнем случае с лучшей подружкой, чтобы никто другой твой секретик не нашел. Потом полагалось периодически проверять их сохранность и любоваться содержимым. Секретиков этих за лето было понапрятано девочками видимо-невидимо. Вероникин любимый, в котором томилась мамина сломанная сережка с красным камушком, таилась под последним окном крайнего к тайге барака, чуть прикопанный и прикрытый сверху плоским камнем. К нему Вероника и направилась.
Порой срывающийся снежок пока не мог улечься основательно и надолго. Земля была то сырой, то мерзлой. Веронике стало жаль оставлять любимый секретик под снегом на всю зиму. Она отодвинула камень, покопала палкой рыхлую землю и вытащила коробочку. И правильно сделала. Спичечная коробка совсем размокла и развалилась в руках, но сережка с камушком была цела и невредима. Вероника засунула ее в карман, поднялась на ноги и остолбенела.
За окном, под которым хоронился секретик, стояла тетя. Тетя была голой, как в бане и ритмично дергалась назад и вперед, точно качалась на качелях. Лицо ее было перекошено, глаза закрыты, а рот, наоборот, открыт. Тете было больно, и она кричала. В какой-то момент она прижалась щекой к стеклу и ее груди расплющились о него двумя кругами. Открыв рот и ничего не замечая вокруг, Вероника во все глаза смотрела на тетю за окном.
Сколько продолжалось это безумное зрелище, девочка сказать не могла. Но в какой-то момент голая тетя перестала дергаться и просто сползла вниз, точно сломанная кукла. На ее месте на мгновение появился дядя – тоже голый, красный, сопящий, с торчащими во все стороны волосами. Он был еще чуднее тети. Хотя глаза его были распахнуты и смотрел он прямо на девочку, но, казалось, не видел ее вовсе. Вероника опомнилась и поспешно шмыгнула за угол, сообразив, что сейчас она подсматривала, а подглядывать нехорошо. Щеки ее, и так пунцовые, стали цвета спелой малины. Интуитивно Вероника понимала, что видела нечто постыдное, запретное, нехорошее, но точно не знала пока, что именно.
Совсем рядом на помойке рылся в отбросах Клёпа – пудель Михаила Ивановича, а с дороги раздавался голос его хозяина: «Фу! Фу! Клепа, ко мне!» Пудель не реагировал, наслаждаясь минутами нечаянной свободы на полную катушку. Поводок волочился за ним по грязи.
Будучи послушной девочкой, Вероника подбежала к помойке, ухватила конец поводка и потащила упирающегося Клёпу к Михаилу Ивановичу. Можно было не опасаться, что пес ее укусит или хотя бы зарычит. Клёпа боялся собственной тени и покорно последовал за девочкой.
«Вот, Михаил Иванович,» – протянула Вероника конец поводка.
«Спасибо! Какая ты умница!» – похвалил мужчина. – «Тебя Вероника зовут, кажется?»
«Да, Вероника.»
«Вот, держи,» – протянул он ей, вытащив из кармана, маленькую шоколадку «Аленка». – «Это тебе за помощь. Теперь я твой должник. Если что-то понадобится, заходи, не стесняйся. Знаешь, где я живу? Вон в том бараке. Квартира 6. С коричневой дверью. Ты уже знаешь цифры?»
«Конечно. Я уже во втором классе. Мы таблицу умножения проходим.»
«Вот как? Уже таблицу умножения? И как же ты учишься?»
«Я отличница,» – почему-то потупилась девочка, словно соврав.
«Отличница? Какая ты молодец! Кто помогает тебе с уроками? Мама?»
«У меня только папа,» – помотала головой девчушка. – «Я сама.»
«Правда? Ну если тебе все же понадобится помощь, пока папа на работе, заходи ко мне, не стесняйся.»
«Угу,» – кивнула Вероника.
За время этого разговора они дошли до конца барака и девочка, не попрощавшись, побежала домой. У Михаила Ивановича подрагивали пальцы, жар приливал то к голове, мешая соображать, то к паху. Он впервые говорил со своей нимфой. Очень неосторожно – посреди улицы, средь бела дня, у всех на виду. Но так уж получилось. Конечно, он видел
