Женщина четвертой категории - Далия Трускиновская

Мы доставили мертвецки пьяных бомжей туда, откуда они слиняли. Прямо на глазах у тетки я собрала в мешок имущество, взвалила ей на плечи и погнала ее метлой к квартире Агнессы Софокловны. Оставлять ее в подвале без присмотра было совершенно незачем.

Агнесса Софокловна ахнула, Дюшка в ужасе забилась под шкаф, но старушка согласилась приютить наше с Лягусиком имущество.

– Но, детка, вы уверены, что вам необходимы эти постояльцы?

– Уверена, – мрачно ответила я. – Они стимулируют мой мыслительный процесс. Это как у Яши Квасильевой – чем больше в дом набьется кретинов, тем выше процент раскрываемости преступлений.

– Тогда возьмите, детка… – старушка вынесла аптечного вида флакон. – Это настой чемерицы, против блох. Я всегда им Дюшессу обрабатываю.

– Спасибо, Агнесса Софокловна, что бы я без вас делала…

– Се ля ви, – молвила старушка. – Сегодня я вам помогу, завтра вы мне. Сэ тре бьен.

– Шерше ля фам! – вдруг выкрикнула бомжиха, и выкрикнула совсем разборчиво.

– Смотри ты, по-французски заговорила! – обрадовалась я, но, я бы сказала, злобной радостью.

– Же абит Моску, се ма вилль наталь! – со слезами на глазах сообщила бомжиха.

– Она живет в Москве, это ее родной город, – перевела Агнесса Софокловна.

– А чего же тогда по-русски не ботает… Ой, не говорит?

Агнесса Софокловна обратилась к бомжихе с длинной фразой, исполненной сочувствия, и та заладила в ответ «уи, мадам, уи, мадам», а потом сделала попытку поцеловать старушке ручку.

– Прелюбопытный случай, детка, – сообщила Агнесса Софокловна. – Эта дама несколько не в своем уме, но, мне кажется, от нее можно добиться толку.

В прихожей стояла банкетка на кривых ногах, с облезлой позолотой.

– Кесь ке се? – спросила Агнесса Софокловна, устремив перст на банкетку.

– Луи каторз! – тут же воскликнула бомжиха.

– Детка, но ведь она права – это действительно «Луи каторз», стиль Людовика Четырнадцатого, – старушка даже несколько растерялась. – Похоже, дама разбирается в антиквариате!

Я подумала, что если бы эта дама была еще и в своем уме, ее можно было бы отмыть и заслать в салон эксклюзивного антиквариата на разведку. Но в водопроводе для этого не хватило бы воды.

А вслух я сказала:

– Агнесса Софокловна, ей тут у вас делать нечего. Глядите, как бы вшей не натрясла.

– А мы выйдем и побеседуем на лавочке! – старушка даже обрадовалась такой возможности. – Потом я приму ванну и, надеюсь, все обойдется.

– Можно даже так. Вы с ней посидите на лавочке, а я у вас тем временем окно помою, – предложила я. – Давно ведь обещала!

И более того – за мытье окна я уже получила аванс, но мы с Лягусиком как-то незаметно его проели.

– Шарман! – одобрила старушка, а бомжиха помахала мне рукой и внятно сказала:

– Бон шанс!

– Удачи желает, – перевела Агнесса Софокловна.

И тут я поняла, что удача будет.

Ведь когда у Яши Квасильевой намечается перелом к лучшему? Когда развязываются все узелки?

Именно тогда, когда гости впадают в безумие!

А у нас как раз этот процесс и наметился.

Оставшись в квартире, я приготовила таз с водой, тряпки, старые газеты, а сама села к телефону.

Я опять позвонила Екатерине Мамай и опять услышала про салон «Мебелюкс».

– Катю Мамай позовите, пожалуйста! – потребовала я.

– А она уже домой ушла. Кто говорит? – поинтересовался молодой голосок.

– Племянница ее говорит. Я из Костромы приехала, звоню-звоню, дозвониться не могу!

Почему мне пришла в голову Кострома – понятия не имею. Но ведь Яше Квасильевой тоже часто приходят в голову вещи, о которых она понятия не имеет.

– А вы ей домой позвоните, – посоветовала незримая женщина.

– Звоню, а там какая-то дура трубку берет, – пожаловалась я. – я телефоны с батиной книжки списала, наверно, ошиблась. Вы ее все-таки, девушка, поищите!

– А чего искать, она домой уехала. Она тут только консультирует четыре раза в неделю, – сообщила незнакомка. – А работает она дома.

Я усмехнулась – политика другого консультанта, давшего мне именно телефон «Мебелюкса», была шита белыми нитками. Они там все, наверно, друг за другом следят – как бы кому втихаря выгодный заказ не перепал…

– Так вы продиктуйте телефончик! – попросила я и через полминуты он у меня был.

Недолго думая, я позвонила.

– Мне Катю Мамай, – попросила я.

– Мамай у телефона, а кто говорит? – поинтересовался басок, который я ни за что не признала бы женским.

– Так мне бы Катю.

– А я и есть Катя.

– Мне ваш телефон Наталья Петровско-Разумовская дала. Я ее домработница. Ей нужно кресло в салон сдать, такое все кожаное…

– Ну и что?

– А она не может…

– А что с ней стряслось?

– Ой, прямо не знаю, как сказать. Стреляли в нее!

– Кто стрелял? – Катя Мамай явно испугалась.

– Да откуда я знаю? Прихожу – а она на полу лежит, и кровища кругом!

– Так она жива?! – завопила Катя Мамай.

– Так я же говорю – застрелили!

– Ага. Застрелили, – согласился внезапно ставший суровым бас. – А потом она вам с того света мой телефон продиктовала?!

– Да нет же! Она еще живая велела вам позвонить, и ее в больницу увезли! – завопила я. – Я же вам по делу звоню! У меня в подвале стоит кресло! Знаете, которое она реставрировала? Такое все кожаное! И она сказала, что вы знаете, что с ним дальше делать!

Если бы Екатерина Мамай так не разволновалась от известия, ей бы показался странным длинный монолог умирающей однокурсницы. А может, и нет. Вот у Лягусика в дамских романах люди на смертных одрах еще и не такие речи толкают.

– То есть как – кресло в подвале? Почему в подвале?!

– Откуда я знаю? Она – хозяйка, я – домработница! Она велела вынести в подвал – я вынесла! Теперь вот вам звоню!

– Где этот подвал? Я сейчас же еду к вам за креслом! – выкрикнула Катя Мамай.

Неужели в нем были-таки запрятаны полмиллиона долларов?!

– Алло! Алло! – завопила я. – Я плохо вас слышу! Я сейчас перезвоню!

И, бросив трубку, я кинулась в подвал.

Но время для вскрытия кресла я выбрала неудачное. Бомжи, пока я была у Агнессы Софокловны, проспались и стали шарить по подвалу с намерением еще что-то стянуть.

Надо сказать, что мебель у нас с Лягусиком совсем никакая. Я вообще сплю на топчанчике, сколоченном из досок. Бомжи сообразили, что за эту рухлядь им ни грамма не нальют. А кресло все же было обито чем-то вроде кожи…

Вот они его и утащили!

Я схватила метлу и помчалась в погоню.

Метла для меня – вроде царского скипетра. Без нее я простая смертная. Но стоит мне надеть серый халат, подпоясаться старыми колготками, сунуть за этот надежный пояс брезентовые рукавицы и взять в руки метлу – я уже ого-го! Я могу гонять и материть всех, кто попадется на пути. Здоровенные мужчины шарахаются от меня. Они откуда-то знают, что я имею право треснуть метлой кого угодно и за что угодно.

У нас есть места, где можно обменять на выпивку что угодно – французского бульдога, унитаз, таблицу Менделеева, зубной протез, подшивку газеты «Правда» за 1957 год. Я пролетела по ним, попутно изучая все закоулки, где два человека могут предаться пьянству, непривлекая лишнего внимания. Два – потому что бомжиха в похищении кресла не участвовала, она сидела на лавочке с Агнессой Софокловной и, надо думать, любезничала по-французски.

Но эти сволочи как сквозь землю провалились.

Я в полной прострации брела назад, ругая все на свете – в первую очередь, конечно, вороватых бомжей, ну а потом, в конце списка, и себя. Надо же – кому-то за фуфырь выпивки достанется уродское кресло с полумиллионной начинкой!

На подступах к своему дому я увидела такую картину.

Серебристая машина, взвизгнув на вираже, влетела во двор, а следом за нет – другая, в стиле «черный монолит». И монолит, не успев затормозить, тюкнул серебристую машину в зад.

Я понеслась к месту аварии с метлой наперевес. Нетрудно было догадаться, что сейчас произойдет. Шофер серебристой машины будет убивать водителя монолита. Пусть убивает, мужик заслужил, но только не на моей территории!

Но все получилось с точностью до наоборот.

Во-первых, из серебристой машины выскочила женщина. Крупная такая женщина, агрессивного вида, вороная и скуластая, настоящее татаро-монгольское иго.

Во-вторых, мужчина, что вывалился из монолита, сам на нее напал, а она, не обращая внимания на аварию, а просто отмахиваясь и отругиваясь, поспешила к тому самому подъезду, где жила покойная Наталья.

Когда я оказалась рядом, разговор у них шел такой.

– Нет, ты скажи, где мои деньги? – приставал мордастый парень в длинном кожаном плаще. – Где милые, славные, заработанные кровью бабки?

– Будут тебе твои бабки, будут, только подожди немного!

– Нет, ты мне выдашь мои бабки прямо сейчас! Зря я, что ли, за тобой через всю Москву гнался?!