Эволюция всего - Мэтт Ридли

Но полигамия не исчезла окончательно. Борьба между полигамным аристократическим обществом (притягательным для женщин с низким статусом, поскольку оно позволяло им избежать голодной смерти) и буржуазными ценностями, которые защищали высокородные дамы и подчиненные им йомены, продолжалась в период Средневековья и в начале современной истории. Иногда верх одерживала одна сторона, иногда другая. В XVII в., в годы правления Оливера Кромвеля, в пуританской Англии превалировала моногамия. В годы правления Карла II Стюарта неофициально вернулась полигамия. Краткая биография знаменитого воина графа Морица Саксонского начинается такими словами: «Старший из 354 признанных незаконнорожденных детей Фридриха Августа, курфюрста саксонского и короля польского, великий маршал Мориц Саксонский родился 28 октября 1696 г.». Сам Мориц, который тоже не был ленив в делах интимных, впервые стал отцом в возрасте 15 лет во время осады Турне, а затем растратил состояние жены на содержание «табуна лошадей и легиона любовниц».

Нетрудно представить, какое раздражение вызывало такое поведение у сынов и дочерей буржуа в торговых городах, относительно свободных от феодальной власти. Неслучайно одним из самых популярных литературных сюжетов в XVIII в. было недовольство незнатного и небогатого мужчины правом первой ночи, которым пользовались аристократы (вспомните «Женитьбу Фигаро» во Франции или «Памелу» Ричардсона в Англии). В конечном итоге с усилением влияния буржуазии моногамия победила и в среде аристократов, и к концу XIX в. королева Виктория укротила аппетиты мужчин даже королевской крови, так что все мужчины пытались хотя бы выглядеть внимательными и верными мужьями. Неслучайно, как уверяет Уильям Такер в замечательной книге «Брак и цивилизация», в результате во всей Европе воцарился мир. За исключением тех сообществ, которые продолжали придерживаться полигамии, как в мусульманском мире, или изобрели ее заново, как приверженцы Церкви Иисуса Христа Святых последних дней (мормоны). Полигамия мормонов вызывала острую неприязнь соседей, а также напряжение внутри самой общины, так что чудовищные всплески насилия преследовали мормонов на всем пути формирования общины в штате Юта. Кульминацией стала резня в Маунтин-Медоуз в 1857 г., которая была местью за убийство мормона, уведшего в гарем чужую жену. Волна насилия ослабла лишь после запрещения полигамии в 1890 г. (неофициально полигамия и по сей день сохраняется в незначительном числе общин мормонов).

Знаменитые антропологи Джо Генрих, Роб Бойд и Пит Ричерсон, занимающиеся анализом эволюции человеческой культуры, в статье под заголовком «Загадка моногамного брака» утверждали, что распространение моногамии в современном обществе проще всего объясняется ее благотворным влиянием на общество. Другими словами, никакие умники не усаживались вокруг стола и не выдумывали план внедрения моногамии с целью укрепления мира и сплоченности общества. Моногамия стала результатом эволюции культуры вполне в соответствии с дарвиновскими принципами. В обществе, избравшем «нормативную моногамию», то есть настаивающем на половых связях в браке между двумя партнерами, молодые мужчины обычно более послушны, социальная сплоченность сильнее, соотношение полов ровнее, ниже уровень преступности и мужчины больше склонны работать, чем воевать. Такое общество более продуктивно и менее разрушительно и поэтому процветает по сравнению с обществами с другим укладом. Все это, как считают три антрополога, объясняет триумф моногамии, достигшей апогея в 1950-х гг. в Америке в виде идеальной нуклеарной семьи, в которой отец ходит на работу, а мать занимается домашним хозяйством и приглядывает за детьми.

Между прочим, Такер обращает внимание на один эпизод в истории формирования заработной платы. В начале XX в. с успехом была реализована кампания, заставлявшая работодателей повышать зарплату мужчинам, чтобы их жены не должны были выходить на работу (так называемая семейная зарплата). Социальные реформы не были направлены на то, чтобы женщины шли работать; они позволяли жене оставаться дома и заниматься детьми, поскольку муж зарабатывал больше и мог содержать семью. Аргумент был таков: если работодатель платит больше, женщины из рабочего класса, как и женщины из среднего класса, не должны будут искать работу вне дома.

Затем, с ростом всеобщего благосостояния в конце XX в., моногамия вновь пошатнулась. Выясняется, что, когда мужчину-кормильца заменяет государственное пособие, многие женщины начинают видеть в моногамии форму узаконенного рабства, без которого они вполне могут обойтись. В некоторых слоях общества роль брака ослабевает, и появляются матери-одиночки, спонсируемые неженатыми полигамными мужчинами. Возможно, это связано с тем, что многие женщины чувствуют усиливающуюся поддержку со стороны феминистического движения. Или мужчины решили, что дети спокойно достигнут взрослого возраста и без их непосредственного участия. Может быть, и то и другое. Какое бы объяснение вы ни выбрали, очевидно, что институт брака – эволюционирующая система, которая к концу нынешнего столетия будет выглядеть совершенно иначе. Институт брака не изобретается заново, он эволюционирует. Мы не замечаем этого, пока не оглянемся назад. Однако происходящие изменения совсем не случайны.

Как только вы начинаете обращать внимание на эволюцию различных аспектов человеческой жизни, вы обнаруживаете ее проявления повсюду. Рассмотрим в качестве примера историю городов. В период между 1740 и 1850 гг. Британия была одной из наиболее урбанизированных стран мира. Манчестер, Бирмингем, Лидс и Бристоль из маленьких городков превратились в крупнейшие центры. Именно в это время появились элегантные английские города Бат и Челтнем, районы Вест-Энд и Блумсбери в Лондоне, Ньютаун в Эдинбурге и Грейнджер-таун в Ньюкаслена-Тайне. Это не было реализацией государственных или общественных проектов. Все это произошло в обществе, не имевшем механизма законотворчества, каких-либо правил районирования, общественной застройки или градостроительных планов. Не было и государственной системы жилищного строительства или коммунальных служб.

Усиление контроля со стороны государства началось только во второй половине XIX в. На первых этапах рост городов направлялся лишь частной инициативой и умозрительными наблюдениями, контролировался путем соблюдения прав частной собственности и частных контрактов и определялся децентрализованными рыночными отношениями. Этот урбанистический процесс был упорядоченным, но не запланированным. Он был эволюционным.

Первые города в истории человеческой цивилизации возникли в бронзовом веке, когда с помощью вьючных животных и лодок люди смогли перевозить значительное количество продуктов из деревень в более крупные поселения. Рост городов продолжился в железном веке, поскольку телеги на колесах и торговые суда позволили расширить торговлю. Конные омнибусы, а затем паровозы дали людям возможность перемещаться на большие расстояния, что способствовало дополнительному разрастанию городов. Еще больше этот процесс усилился, когда люди смогли перемещаться по разросшимся городским территориям на автомобилях. И тогда города стали превращаться из центров производства в центры потребления. В Америке в целом примерно вдвое больше людей работает в продовольственных магазинах, чем в ресторанах. А на Манхэттене примерно в пять раз больше людей работает в ресторанах, чем в продовольственных магазинах. С учетом поправки на возраст, уровень образования и материального положения в целом жители американских городов на 44 % чаще посещают музеи и на 98 % чаще ходят в кинотеатры, чем жители сельскохозяйственных районов США.

Социолог Джейн Джекобс первой обратила внимание на то, что плотность городской жизни «вовсе не ад, а источник жизни» (говоря словами видного британского экономиста Джона Кея). В успешном противостоянии планировщикам застройки Нью-Йорка с их утопическими схемами Джекобс отстаивала незапланированную, органическую природу городов, которую так любят люди, в отличие от стерильных пространств городов с плановой застройкой, таких как Бразилиа, Исламабад или Канберра. Как заметил Нассим Талеб, никто не хочет покупать жилье в Бразилиа, но многие хотят купить в Лондоне.

В наиболее успешно развивающихся современных городах, таких как Лондон, Нью-Йорк или Токио, вы найдете изысканную еду, всевозможные развлечения, места для встреч (извините, клубы) и возможность выхода из нищеты. От Рио до Мумбаи города – это заводы по производству благосостояния, места, где люди совершают переход от бедности к комфорту и даже процветанию. «Смерть расстояний», связанная с появлением Интернета и мобильного телефона, совсем не способствует возвращению людей к забытой идиллии Монтаны или пустыни Гоби, а оказывает ровно противоположный эффект. Теперь, когда мы можем работать где угодно, это «где угодно» (особенно когда мы молоды) – самые густонаселенные, самые быстроразвивающиеся и самые активные места на Земле. И мы готовы за это платить. Города с жилыми небоскребами в центре, такие как Гонконг или Ванкувер, процветают, тогда как те, которые пытаются сохранить малоэтажную застройку, такие как Мумбаи, вынуждены бороться за выживание. Вывод таков, что застройка городов не подчиняется осознанно выбранной людьми политике. Продолжающаяся эволюция города – непреднамеренное и неизбежное явление.