Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд

endlich alle Knopfe rissen

an der Hose der Geduld.

(«От моих штанов терпенья

Отлетели все застежки…»[90])

Не подлежит сомнению, что оба последних сравнения несут в себе признак, который можно найти далеко не во всех хороших, то есть удачных и уместных сравнениях. Они, можно сказать, изрядно принижают явления высшей категории, абстрактные понятия (здесь приличие и терпение), сопоставляя те с предметами вполне конкретными и даже низшего сорта (штаны). Имеет ли это своеобразие что-либо общее с остроумием, нам еще предстоит выяснить. Пока же попытаемся проанализировать другой пример, в котором принижающий характер выступает особенно отчетливо. В фарсе Нестроя[91] «Он хочет повеселиться» приказчик Вайнберль, рисующий в своем воображении картину, как он когда-нибудь в старости, сделавшись солидным купцом, будет вспоминать о днях своей юности, говорит: «Когда, таким образом, в задушевном разговоре будет разрублен лед перед лавкой воспоминаний, когда дверь минувшего вновь откроется, а ящик фантазии наполнят товарами старины…» Это, конечно, сравнение абстрактных понятий с обыкновенными предметами, но соль шутки зависит – исключительно или отчасти – от того обстоятельства, что приказчик пользуется теми сравнениями, которые взяты из обихода его повседневной деятельности. Приведение абстрактного понятия в связь с обыденными явлениями, заполняющими жизнь приказчика, является актом унификации.

Вернемся к сравнениям Лихтенберга.

«Побудительные мотивы, что подталкивают нас к действиям, можно поделить на 32 ветра (румбы компаса. – Ред.) и присвоить им названия сходного образца – скажем, «хлеб – хлеб – слава» или «слава – слава – хлеб»[92]». Как часто бывает в шутках Лихтенберга, здесь впечатление уместности, глубокомысленности и проницательности преобладает настолько, что наше суждение о характере остроумия вводится в заблуждение. Когда в таком выражении нечто слегка остроумное присоединяется к превосходной мысли, то возникает, полагаю, соблазн признать целое за удачную шутку. Но я, скорее, взялся бы утверждать, что здесь подлинное остроумие проистекает из удивления по поводу странного сочетания слов «хлеб» и «слава». Значит, перед нами шутка, пользующаяся отображением при помощи бессмыслицы.

Нелепое сопоставление и абсурдное определение могут возникать сами по себе – как результат сравнения.

«Двуспальная женщина», «односпальная церковная скамья» (Лихтенберг). За обоими определениями скрывается сравнение с кроватью, однако, помимо смятения вследствие непонимания, в обоих случаях действует и другой технический прием – аллюзия: в первом намекается на неисчерпаемую тему половых отношений, во втором – на усыпительное действие проповедей.

Вот как Лихтенберг отзывается о некоторых одах:

«В поэзии они сродни бессмертным произведениям Якоба Беме[93] в прозе – это забава, когда автор приходит со словами, а читатель – с мыслями».

«Философствуя, он обычно бросает на предметы приятный лунный свет: все в целом нравится, но ни один предмет не виден при этом отчетливо».

Или вот отрывки из Гейне:

«Лицо ее походило на Codex palimpsestus[94], где сквозь свежий текст отцов церкви, вписанный монашескою рукою, просвечивают наполовину стертые любовные стихи древнегреческого поэта» («Путешествие по Гарцу»).

Или возьмем длительное сравнение с целью принижения в «Луккских водах»:

«Католический поп занимается своим делом скорее как приказчик в крупной торговой фирме; церковь, этот большой торговый дом, во главе которого стоит папа, дает ему определенное назначение и уплачивает определенную мзду; он работает спустя рукава, как и всякий, кто работает не за свой счет, имеет много сослуживцев и легко остается незамеченным в сутолоке большого торгового заведения, он заинтересован только в кредитоспособности фирмы и существовании ее, так как, в случае банкротства, может лишиться жалованья. Протестантский поп, напротив, сам повсюду является хозяином и ведет дело религии за свой счет. Он не занимается оптовой торговлей, как его католический сотоварищ, а только розничной; и так как он сам представляет свое предприятие, то ему нельзя работать спустя рукава; ему приходится расхваливать перед людьми свой символ веры и хулить товары своих конкурентов; как истый розничный торговец, он в дверях своей лавчонки стоит полный чувства профессиональной зависти ко всем крупным фирмам, в особенности же к большой римской фирме, насчитывающей много тысяч бухгалтеров и упаковщиков и располагающей факториями во всех четырех частях света».

Этот пример, равно как и многие другие, заставляет признать, что сравнение может быть остроумным само по себе, то есть без того, чтобы такое впечатление складывалось за счет усложнения текста одним из известных нам технических приемов остроумия. Но в таком случае совершенно ускользает понимание того, чем именно определяется остроумный характер сравнения, ибо последний обусловлен, конечно, отнюдь не сравнением как формой выражения мысли или действия. Мы можем отнести сравнение лишь к разряду «непрямого отображения», которым пользуется техника остроумия; придется оставить неразрешенной проблему, выступающую при сравнении гораздо отчетливее, чем при ранее обсуждавшихся приемах остроумия. Разумеется, особое обоснование должен получить и тот факт, что ответ на вопрос, является ли данный пример шуткой или нет, для сравнения найти труднее, чем для других форм выражения.

* * *

Впрочем, и этот пробел в нашем понимании не является основанием для того, чтобы сетовать на бесплодность исследования. При той тесной связи, которую надлежит приписывать различным особенностям остроумия, было бы непредусмотрительно ожидать, что мы сможем полностью прояснить одну сторону проблемы, прежде чем бросим взгляд на другие ее стороны. Мы, конечно, должны рассмотреть обозначенное нами затруднение с разных сторон.

Уверены ли мы в том, что от нашего исследования не ускользнул ни один из возможных технических приемов остроумия? Конечно, нет. Но при продолжительной проверке нового материала мы можем убедиться, что все же изучили самые частые и самые важные технические приемы остроумия – по крайней мере, настолько, насколько это необходимо для того, чтобы судить о природе самого психического процесса. Пока окончательное суждение еще не высказано, однако мы приобрели важное указание на то, в каком направлении следует искать дальнейшее решение проблемы. Любопытные процессы сгущения с замещением, которые мы распознали как ядро техники словесного остроумия, указывают на образование сновидений, в механизме которого были открыты те же самые процессы. Сюда же указывают и технические приемы острот по смыслу: смещение, ошибки мышления, бессмыслица, непрямое отображение и отображение при помощи противоположности. Все они без исключения вновь проявляются в работе мысли во время сна. Смещению сновидение обязано своим странным обликом, который не позволяет увидеть в нем продолжение мыслей, терзавших нас во время бодрствования. За применение бессмыслицы в качестве технического приема сновидение платит тем, что лишается положения психического явления, а классические авторы полагают, что условиями образования сновидений служат распад душевной деятельности, упадок критики, морали и логики. Отображение при помощи противоположности