Дверь в чужую осень (сборник) - Александр Бушков

— Погоди, дед, — сказал я. — Мать-то у меня жива! Или… или она в детстве выглядела именно так, как я тебе описал?

В городе я бы таких разговоров не вел. Но это ж деревня, родина моя…

На сей раз он ненадолго задумался. Потом сказал:

— Вот уж нет. Мать у тебя, сам прекрасно знаешь, чернявая и никогда белявой не была. Когда была девчонкой, волосы еще в одну косу заплетали, это уж потом переняли городскую моду заплетать по две… Не сходится. А с другой стороны… Родня у нас большая, и близкой, и дальней полно. Фотографий детских времен от тех, кто помер девчонками, и не осталось. Поди тут угадай, кем она тебе приходится. А может, и не родня вовсе, но наша, деревенская. По-всякому бывало…

На том и закончили. Поймите меня правильно: я вовсе не хочу сказать, будто верю до конца. Просто, как говорил уже, удивлен был гораздо меньше, чем городской на моем месте. Ну никак не могла она мне присниться или померещиться…

ПОДВАЛ С СЮРПРИЗОМ

Произошла та история в сентябре сорок пятого, в Австрии, где дислоцировалась наша дивизия. Я тогда в штабе дивизии и служил, выехал в штаб полка по служебному поручению. Начальство сразу предупредило: нужные документы раньше завтрашнего дня не приготовят, так что там мне и ночевать.

Я такому обороту дела был только рад. Именно в том полку я в штабе прослужил больше полутора лет, оттуда и ушел на повышение в дивизию. Так что выпал отличный случай посидеть с бывшими сослуживцами, добрыми приятелями.

Чтобы внести некоторую ясность: я не кадровый военный и в штабе очутился далеко не сразу. По гражданской профессии я инженер-геодезист, успел даже проработать больше года, а в сентябре сорок первого мобилизовали, правда, не рядовым — я и в институте проходил военные сборы, и однажды после института числился лейтенантом запаса — вернее, воентехником второго ранга, как это тогда называлось.

Некоторой сумятицы и скоропалительных решений тогда, что скрывать, хватало. Сначала кто-то вышестоящий зацепился за слово «инженер», не особенно и обращая внимание на приставку через черточку — и определили меня в инженерную службу роты. Где дело у меня откровенно не пошло — узкая специализация все-таки. Начальник попался понимающий: не стал меня нести по кочкам, а отправил в пехоту, дал взвод. Поначалу мне и там пришлось несладко, ну какой из меня строевой командир? Однако я, в отличие от некоторых, лейтенантскими кубарями не чванился, носа не задирал, выбрал правильную линию поведения: прислушивался к старослужащим, к повоевавшим — и они, видя такое отношение, мягко и ненавязчиво наставляли, в такой форме, что ни малейшего ущерба ни достоинству, ни офицерской чести это не приносило. Большое дело на войне — правильно себя поставить. Впрочем, это я еще на гражданке понял, когда работал начальником отряда. Геодезическая партия — это не завод, там свои порядки, свой, непростой порой контингент…

В общем, довольно быстро дело пошло на лад. Настолько, что через год меня поставили на роту, где я тоже, смею думать, лицом в грязь не ударил. Красная Звезда, орден Отечественной войны второй степени, медали «За отвагу» и «За оборону Москвы» (эту я получил в сорок четвертом, когда ее учредили), два легких ранения. Помаячил однажды «Александр Невский», но в руки не дался. Одним словом, с полным на то правом могу называть себя фронтовиком.

Вот только в начале сорок третьего, когда миновали самые тяжелые годы и явственно обозначился перелом в нашу сторону, многое изменилось. И в первую очередь прежний принцип: «Куда послали, там и служи». Более рационально стали использовать людей. К примеру, сержантов и рядовых, имевших законченное десятилетнее образование, стали в массовом порядке отправлять на краткосрочные офицерские курсы. А многих, пришедших из запаса, — по мере возможности использовать по основной специальности. Вот и меня однажды вызвали к начальству, и разговор был коротким. Инженер-геодезист? Значит, отлично разбираешься в картографии. Пойдешь служить в штаб батальона, там от тебя будет больше пользы, чем на нынешней твоей должности. Ну, приказы в армии не обсуждаются…

Честно говоря, мне не особенно и хотелось. Отношение у строевиков к штабным сплошь и рядом было… сложное. С одной стороны, уже на батальонном уровне невозможно обходиться без штаба. С другой… За два с лишним года я насмотрелся всякого народа. Были и такие, что полностью подходили под определение «тыловая крыса». Беда только, что из-за таких вот порой вполне справедливое отношение к ним переносили на всех штабистов, чесали под одну гребенку. Но не будешь же всем и каждому излагать свою фронтовую биографию…

Короче говоря, так у меня и шло до конца войны — штаб батальона, штаб полка, штаб дивизии. Коли вкратце — топогеодезическое обеспечение военных действий. Создание так называемых специальных карт и снабжение ими войск. В подробности вдаваться не стоит, длинно, скучно, сейчас неинтересно…

Помаленьку втянулся, служил, как, может быть, догадываетесь по повышениям, не так уж плохо. Разве что с наградами обстояло теперь скуднее. Вот честное слово, в противоположность иным ловкачам, ухитрявшимся на штабной работе выцыганить боевую награду, и не одну, никогда так не поступал. С начала моей штабной службы и до Победы получил лишь «За боевые заслуги» — был случай, когда по штабам нашей дивизии прошла этакая волна награждений. А в середине сентября вручили сразу дне — «За взятие Будапешта» и «За взятие Вены». Ну, я особо по этому поводу не переживал, имелись четыре чисто фронтовых — и ладно…

Ну, не будем отвлекаться. Приехал я в штаб полка. Обстановка оказалась самая мирная: Вену покорежило изрядно (не только при сражении, немцы, сволочи, подорвали немало зданий и мостов, в том числе старых зданий, исторических), но тот городок в зону боевых действий не попал, наступление наше прошло стороной, немцы вовремя драпанули, чтобы не попасть в окружение, и не успели там напакостить. Небольшой городок, австрийская глухомань, но аккуратненький и красивый. Домов постройки текущего столетия там и не имелось — зато хватало таких, что возрастом насчитывали не одну сотню лет.

В одном из таких, переводя на наши мерки, помнивших Ивана Грозного (хотя Грозный отродясь тут не бывал, я чисто о датах), и разместились трое моих самых закадычных приятелей из штаба полка. С некоторым даже комфортом: домик, хоть и одноэтажный, вполне подходил, чтобы там разместиться троим офицерам и их ординарцам: привезли несколько позаимствованных в брошенных хозяевами домах кроватей — и хорошо устроились. Благо ни хозяев, ни прислуги не было. Супружница хозяина с детьми и прислугой, как добрая половина жителей городка, при нашем приближении подались в беженцы (в Австрии гражданских беженцев оказалось гораздо меньше, чем в Германии, но они были), да так пока что и не объявились. Сам хозяин дома не появлялся с сорок четвертого — ребята точно выяснили, от нечего делать порасспросив соседей, в бега как раз не пустившихся. Судя по оставшимся фотографиям, он сначала был офицером незалежной Австрии, а потом и вермахта. То ли кукует в лагере для военнопленных, то ли убит — кто бы наводил справки…

Вечером в аккуратненькой столовой ребята накрыли стол — с хорошим трофейным спиртным. К тому времени дисциплина… никак нельзя сказать, чтобы подрасшаталась, ничего подобного, за этим следили зорко. Но мирное время, оно кое и чем другое. Кое на что — и на подобные тихие застолья — смотрели сплошь и рядом сквозь пальцы. Лишь бы без эксцессов и продолжения на- завтра.

Прежде всего, как водится, выпили за Победу, За погибших. Вскоре разговор перекинулся на самую животрепещущую, насущную в то время тему: грядущую демобилизацию. Она уже начиналась и неминуемо — уж мы-то, штабные, разбирались — должна была принять нешуточный размах, армию непременно сократили бы до норм мирного времени. А мы все четверо, так уж сложилось, были не кадровыми и, коли уж всё кончилось, не особенно и горели желанием оставаться при погонах (хотя порой некоторые были обуреваемы как раз противоположными желаниями, как далеко не все кадровые рвались продолжить службу). Столько было на ту тему разговоров, повсюду…

Увереннее всех себя чувствовали Паша Горбенко и Сережа Хацкевич — оба с высшим образованием, один успел год проработать учителем, второй — два года инженером-строителем, к тому времени уже вышел приказ Верховного: в первую очередь демобилизации подлежат строители и учителя. Верховный, что бы о нем потом ни трепали, умел смотреть далеко вперед…

Толя Кулешов, самый из нас младший, успел закончить до войны три курса археологического факультета в одном из солидных московских вузов и очень хотел туда вернуться, восстановиться. Но обстановка была такая, что порой напоминала скорее лотерею: уже случалось, что и кадровых отправляли в запас, и довоенных запасников вроде нас оставляли в армии. Никогда нельзя было ничего предсказать заранее, так что Толя чуточку нервничал. Как и я в глубине души: могли уволить в запас, а могли и оставить, как говорится, в рядах, что мне, по правде, нисколечко не улыбалось, хотелось вернуться к прежнему занятию. Женат я тогда не был, но осталась девушка, обещавшая дождаться (и дождалась, кстати, но не о том разговор). В моем случае был и нюансик. Начальник особого отдела дивизии открытым текстом предлагал подать рапорт о переводе в НКВД, обещал все устроить с повышением в звании. Дело в том, что в те времена Управление геодезии и картографии входило в состав НКВД — я, когда работал до войны, числился вольнонаемным, но половина остальных инженеров и немало техников открыто ходили в соответствующей форме. Да и мне, учитывая мое звание командира запаса, тогда еще открытым текстом предлагали поступить на службу, обещали сразу привинтить еще один «кубик». Всерьез подступали, но тут меня призвали…