i e8c15ecf50a4a624 - Unknown

крестьяне не могут желать какому бы то ни было народу гнета, а тем более свободному народу финляндскому» [177].

Из выступлений социал-демократов наиболее сильной была речь Покровского. «Теперь вы,— делал он свой глав­ный вывод,— снова беретесь за финляндцев. И русский на­род, и его боевой авангард, рабочий класс, еще раз подает братскую руку финляндскому народу для общего дела ос­вобождения от политического гнета. Не здесь решится финляндский вопрос, он решится народной борьбой!» [178].

В. И. Ленин посвятил законопроекту специальную статью «Поход на Финляндию». Разоблачая в ней не толь­ко царизм, но и кадетов как националистов и мнимых дру­зей Финляндии, а также финляндскую буржуазию, В. И. Ленин писал: «Придет время — за свободу Финлян­дии, за демократическую республику в России поднимется российский пролетариат» [179].

Сам по себе закон 17 июня 1910 г. не имел непосредст­венных практических последствий. Его значение состояло в том, что он являлся «законной» основой для принятия законопроектов, конкретно затрагивающих тот или иной пункт из указанных в перечне. Дума успела принять не­сколько таких законов (об «уравнении» прав русских граждан, проживающих в Финляндии, с финскими, юб уп­лате финляндской казной 20 млн. марок взамен отбывания финскими гражданами воинской повинности и др.). Пра­вительство и Дума и на этот раз очень торопились. «Контр­революция в России,— писал В. И. Ленин,— спешит вос­пользоваться полным затишьем у „себя домаи, чтобы воз­можно больше отнять из финляндских завоеваний» [180].

Однако все принятые антифинляндские законы и про­екты остались на бумаге. Их осуществлению помешал но­вый революционный подъем, достигший кульминации в 1912—1914 гг. Разразившаяся затем мировая война соз­дала для решения финляндского вопроса · уже принци­пиально иную ситуацию. Вторая «бобриковщина», таким образом, провалилась так же бесславно, как и первая. Польский вопрос. Чрезвычайно важное место в политике царизма и буржуазии занимал польский вопрос. Всегда

сложный и острый, он продолжал оставаться таким же и в третьеиюньский период. Помимо таких причин, как ре­волюционное и национально-освободительное движение, большую роль играла и связь польского вопроса с ближне­восточной политикой и с украинским вопросом.

Активная ближневосточная политика царизма была возможна лишь под лозунгом славянского единства, воз­главляемого Россией. Однако такой лозунг было трудно осуществить, когда на глазах у всего славянского мира ца­ризм у себя дома травил и преследовал родственный сла­вянский народ — поляков.

Третьеиюньский закон резко сократил польское пред­ставительство в Думу. При обсуждении правительствен­ной декларации вторая речь Столыпина изобиловала рез­кими нападками в адрес поляков. С трибуны Думы и на страницах правооктябристской печати не прекращались антипольские выступления. Ненависть октябристов к по­лякам объясняется ненавистью московских текстильных фабрикантов к своим лодзинским конкурентам, она имела под собой, так сказать, «хлопчатобумажную основу». Пра­вооктябристский лагерь выдвигал против польских поме­щиков и буржуазии два основных обвинения: стремление к автономии, как к первому шагу воссоздания польского государства, и эксплуатация и полонизация «русских», т. е. белорусских и украинских, крестьян польскими по­мещиками и католической церковью.

На самом деле положение было несколько иным. В пе­риод первых двух Дум польское коло действительно тре­бовало автономии Царства Польского и внесло соответст­вующий законопроект в Думу. В третьеиюньский период польские помещики и буржуазия отказались от лозунга автономии и встали на путь «реальной политики», ограни­чив свои требования введением земства и городского са­моуправления в польских губерниях, суда присяжных и польского языка в школе и выражая полную готовность тесного и лояльного сотрудничества с царизмом. Именно такую политику вело в III Думе польское коло, состояв­шее в большинстве из народовцев (национал-демократиче- ская партия), которых В. И. Ленин характеризовал как польских октябристов. Устами одного из его членов было заявлено, что автономию до времени надо «повесить на вешалку» и заняться достижением возможного. Для де­монстрации такой политики коло зачастую голосовало с

октябристами против кадетов, подчеркивая, что последние для него недостаточно «солидны».

Все это создавало возможность так называемого русско- польского «примирения», которое облегалось еще и тем обстоятельством, что внешнеполитическая линия не толь­ко октябристов, но и кадетов и прогрессистов почти совпа­дала с внешнеполитическим курсом царизма. Примерно с 1908 г. Милюков стал уделять огромное внимание внешне­политическим вопросам, в частности славянской проблеме. В марте 1909 г., в связи с боснийским кризисом, он в спе­циальном докладе подчеркнул, что «в области внешней политики наше отношение должно быть иное, чем во внут­ренней: менее партийное» [181]. В дальнейшем он не раз со­лидаризировался с политикой Министерства иностранных дел. В славянском вопросе Милюков требовал, с одной стороны, отказаться от всяких мешающих трезвой полити­ке пошлых сентиментов, вроде исконной любви к «братьям- славянам», и использовать постоянный страх славян перед германской опасностью, а с другой — обосновывал необхо­димость нового подхода к славянской проблеме, замены грубых методов традиционного панславизма более гибкой политикой «равенства» и культурно-экономического сбли­жения всех славянских народов.

Попытка русско-польского «примирения» была пред­принята на базе «неославизма».

Изобретателем этого термина был чешский буржуазно- яационалйстичежий деятель, депутат австрийского рейхс­рата, лидер партии младочехов (партии крупной чешской буржуазии) Крамарж [182]. Уже само слово «неославизм» го­ворит о том, что он противопоставлялся старому русскому панславизму и что Крамарж ориентировался не на Авст­рию, а на царскую Россию. Главная цель Крамаржа сво­дилась к тому, чтобы объединить в единый блок против австрийского меньшинства всех славянских депутатов рейхсрата, составлявших большинство. Славянские нацио­нальные группы в рейхсрате постоянно враждовали между собой, и именно на разжигании и использовании этой вражды базировалась национальная политика «лоскутной империи». Средство достижения своей цели Крамарж видел в русско-польском «примирении», которого нельзя было достигнуть, не учитывая интересов царизма и партий дум­ского большинства.

Приехав в Пе’ррбург в мае 1908 г., Крамарж повел переговоры относительно возможности русско-чюльского «примирения». Обращался он главным образом к Столы­пину, правооктябристским кругам и коло, совершенно пра­вильно полагая, что решение дела зависит от них, а не от кадетов. Наиболее тесный контакт Крамарж поддерживал с «Клубом общественных деятелей» — организацией право­октябристского толка, возглавлявшейся членом Государст­венного совета Красовским. В результате переговоров в Праге с 30 июня но 5 июля. 1908 г. был проведен славян­ский съезд, названный «предварительным». Русско-поль­ский вопрос прямо не фигурировал на повестке дня, но в действительности он был основным. В закрытом заседании была предпринята попытка договориться. Поляки потребо­вали предоставления им возможности «свободного нацио­нального развития». Русская делегация, в которой преоб­ладали правые элементы, в ответ заявила о необходимости признания поляками «русской государственности и едино­го русского народа», т. е. всякого отказа от идеи поль­ской автономии в принципе.

Соглашение не состоялось. Правые и октябристы дали Пражскому съезду самую отрицательную оценку. Крамар- жа называли политическим гешефтмахером и лавочником (Крамарж — по-чешски «лавочник»). Польский вопрос был объявлен исключительно внутренней компетенцией России, поляки обвинялись в австрофильстве и предатель­стве русских и славянских интересов.

В мае 1909 г. в Петербурге происходили совещания ис­полнительного комитета Пражского съезда, который снова обсуждал вопрос о русско-польском сближении. В начале 1910 г. он вновь собрался в Петербурге, с тем чтобы дого­вориться о созыве второго славянского съезда. Его решено было провести в июне этого года в Софии. Но созыв этого второго и последнего съезда и руководство им взяло на себя, совершенно оттеснив «неославистов», «Петербургское славянское благотворительное общество», реакционная сла­вянофильская организация, которую можно считать фи­лиалом или секцией Совета объединенного дворянства. В польском вопросе общество занимало самые крайние ру­сификаторские позиции. Поляки и кадеты отказались уча­ствовать в съезде, прислав лишь наблюдателей. Русская делегация состояла в основном из националистов, но воз­главлял ее Гучков. Правооктябристская пресса Софийским съездом была очень довольна. Особенный восторг встрети­ло «историческое» решение съезда о признании общесла­вянским языком русского языка и решение об издании об­щеславянской энциклопедии, «конечно, на русском языке». «Теперь,— писал один из главных деятелей общества,— задача сводится к тому, чтобы в средних школах в славян­ских странах обучали русскому языку достаточно хоро­шо» [183]. Съездом в Софии, писал в свою очередь орган ок­тябристов, «кладется почин великого дела» [184].