i e8c15ecf50a4a624 - Unknown

Примерно те же доводы выставляли кадеты. «Ваши меры, если они будут приняты и станут законом,— убеж­дал Родичев,— доведут до другого, они создадут ополяче­ние края...». Смотрите, грозил он в другом месте, чтобы русская политика поощрения православия не принесла та­ких же плодов в Холмщине, какие она принесла в 1905 г. в Латвии. Более того, «если в Холмском крае возникнет простонародное национальное движение против польских землевладельцев, оно пойдет под другим флагом, оно пой­дет под флагом украинства» [198].

Вместе с тем кадеты вынуждены были признать полное банкротство национальной политики Думы, что было одно­временно и признанием провала собственной политики. «Мы находимся теперь в состоянии такого произвола и без­закония,— говорил В. А. Маклаков,— что нужна фанати­ческая вера в силу представительных учреждений, чтобы не сказать теперь, через пять лет, что лучше жилось при прежнем режиме, чем живется теперь». III Дума кончает свою деятельность, «никого не успокоив», и «мы кончаем хуже разделенными на партии, нежели начали» [199]. Эта оценка полностью соответствовала действительности.

В заявлении трудовиков законопроект расценивался как «акт грубого лицемерия», истинная цель которого со­стоит в том, чтобы «возбуждением национальной и религи­озной розни отвлечь внимание (народа.-— А. А.) от его действительных нужд...» [200].

Позиция социал-демократической фракции была иден­тична той, которую она изложила при обсуждении законо­проекта о западном земстве. «Русский национализм,— ука­зывал социал-демократический оратор,— к народу рус­скому, к демократическим массам относится со всей ненавистью, как и ко всей демократии —- будь она русской, великороссийской, малороссийской, польской, литовской и еврейской». Разоблачая политику заигрывания и торга с царизмом польского коло, он отмечал, что коло «защищает не интересы края и польского народа, а свои групповые ин­тересы, интересы дворянства и польской буржуазии» 42.

Главное правление СДПиЛ еще задолго до обсуждения законопроекта в Думе приняло специальную резолюцию по вопросу о выделении Холмщины, которая «клеймила» коло и народовцев, пригвождая их вместе со Столыпиным «к позорному столбу», и полностью совпадала с позицией русской революционной социал-демократии [201]”[202]. Антисемитизм. Антисемитизм в третьеиюньский период достиг чудовищных размеров.

Газеты были полны сообщениями о массовых высе­лениях евреев из Киева, Смоленска, Чернигова, Гомеля, Полтавы и других городов. Евреям запрещали проживать в дачных местностях и на курортах Крыма и Кавказа, передвигаться по железным дорогам и т. п. В Мос­кве у родителей-евреев отняли трех детей 4, 8, и 10 лет, чтобы выслать их из города, как не имеющих права жи­тельства. Скульптору Аронсону, приехавшему из Парижа по специальному приглашению принять участие в кон­курсе на памятник Александру II, было предложено поки­нуть Петербург в 24 часа [203]. Устраивались облавы не толь­ко в городах, но и в лесах, куда евреи скрывались, спа­саясь от выселений. Газеты пестрели заголовками: «Киев­ские облавы» [204], «Охота на евреев», «Преследование евре­ев», «Еврейский вопрос в Сенате», «Выселение евреев из Черниговской губернии» [205] и т. п. Правительство приняло меры по «урегулировке» процентной нормы, т. е. по даль­нейшему ограничению приема евреев в школы и универ­ситеты.

Последовал ряд постановлений, пересматривавших прежние циркуляры о праве отдельных евреев проживать вне черты еврейской оседлости, заниматься торговлей, промыслами и т. п. Все эти мероприятия развертывались на фоне не прекращавшейся ни на один день оголтелой антисемитской травли со стороны черносотенной прессы и правых депутатов.

Антисемитизм был давним орудием политики царизма, спекулировавшего на темноте и невежестве масс, на пред­рассудках и предубеждениях, искусно подогреваемых в течение десятилетий черносотенной печатью и православ­ной церковью. Одним из важнейших источников антисе­митизма было само антиеврейское законодательство. Всем своим содержанием, по признанию директора департамен­та полиции П. Г. Курлова, оно «оказывало отвратительное влияние на власти и создавало среди коренного населения враждебное настроение против евреев и ненависть к ним...»48. Искусственное сосредоточение основной массы еврейского населения в так называемой черте еврейской оседлости (западные губернии), запрещение заниматься сельским хозяйством, состоять на государственной службе, избираться в земство и т. п., приводили к тому, что для крестьянства и мелкой буржуазии еврей чаще всего ассо­циировался с отвратительными фигурами шинкаря, скуп­щика хлеба, ростовщика и других подобных хищников. Даже ужасающую нищету еврейских местечек, обуслов­ленную скученностью и отсутствием объектов приложе­ния труда, черносотенцы умудрялись объяснить прирож­денным еврейским паразитизмом, нежеланием заниматься ничем, кроме торговли и эксплуатации русского народа.

Антисемитизм в третьеиюньский период стал не толь­ко выражением, но и одной из причин, ускорявших и углублявших кризис «верхов», разложение царизма в це­лом.

По мере того как обнаруживался провал «конституци­онного» развития страны и столыпинского «обновления» деревни, антисемитизм в глазах черносотенцев становился главным орудием в борьбе с надвигавшейся революцией, я отсутствие ожидаемого эффекта они объясняли исключи­тельно недостаточностью антисемитской политики прави­тельства. В связи с этим обвинение того или иного минист­ра черносотенными газетами в покровительстве евреям ис­пользовалось как средство давления на правительство. В условиях нараставшего кризиса «верхов» подобное обви­нение было равносильно концу политической карьеры, и каждый министр готов был на все, лишь бы не допустить в свой адрес подобного упрека, которого ни один из них в действительности совершенно не заслуживал.

Сам царь был ярым и активным антисемитом, покрови­телем погромщиков. «Я знаю,— говорил он одному из ру­ководителей „Союза русского народа44,— что русские суды относятся к участникам погрома с излишней строгостью. Даю вам мое царское слово, что буду всегда исправлять их приговоры по просьбам дорогого мне Союза русского наро­да». И царь был верен своему слову. Характерно, что в от­личие от других «всеподданнейших докладов» министра юстиции И. Г. Щегловитова, печатавшихся на пишущей машинке, доклады о помиловании погромщиков были за­ранее напечатаны на типографских бланках, куда вписы­вались очередные имена и где раз и навсегда были сфор­мулированы мотивы помилования: «крайнее невежество, безупречное прошлое и раздражение, обусловленное уко­ренившейся в простонародье враждой к евреям, коих оно считало главными виновниками происходившей в России смуты» 49.

Дело Бейлиса. Кульминацией непрекращавшейся антисе­митской кампании было знаменитое «дело Бейлиса».

В марте 1911 г. в Киеве был убит 12-летний мальчик Андрей Ющинский. Полиция очень скоро напала на след и точно установила место убийства и самих убийц. Ими оказалась шайка воров, группировавшихся вокруг содер­жательницы притона Веры Чеберяк, на квартире которой и было совершено убийство. Ющинский дружил с ее сы­ном, был частым гостем в ее квартире и, следовательно, постоянным свидетелем творившихся там дел. Во время ссоры с товарищем он пригрозил ему разоблачением. В тот же день Андрей Ющинский был убит, причем не­счастному мальчику было нанесено множество колотых ран. В дело вмешались черносотенные организации и дум­ские правые, особенно Марков 2-й, Замысловский и Шма­ков. Они заявили, что убийство было совершено евреями с ритуальной целью — добыть кровь христианского маль­чика, чтобы подмешать ее в тесто, из которого выпекаются пресные лепешки, именуемые мацой и употребляемые ев­реями на пасху. Черносотенцы потребовали от правитель­ства найти «настоящих» убийц.

Казалось невероятным, чтобы в начале XX в. прави­тельство, какое бы оно ни было, вынужденное по своему положению хоть как-то считаться с общественным мнением

Внутри страны и за границей, притом точно зная подлин­ных убийц, могло пойти на такой шаг. Почти за сто лет до этого Александр I запретил обвинять евреев в ритуальных убийствах, объявив эти обвинения ни на чем не основан­ным средневековым предрассудком. Но последний само­держец уже не мог позволить себе подобной цивилизо­ванности.

С ведома Николая II и при его полной поддержке пра­вительство в лице Щегловитова приняло ритуальную вер­сию, и вместо истинных убийц на скамью подсудимых был посажен некий Мендель Бейлис, приказчик кирпичного завода, вблизи которого был найден труп убитого мальчи­ка. Бейлис провел два с половиной года в тюрьме, прежде чем осенью 1913 г. предстал перед судом. Методы следст­вия могли сравняться только с той кампанией, которую развернули черносотенцы вокруг этого дела. Логика взя­того курса заставила прокуратуру и следствие не только покрыть убийц, но и вступить с ними в прямой контакт, советуя, что говорить и как поступать в том или ином слу­чае. Когда Вера Чеберяк, опасаясь, что ее могут выдать собственные дети, убила сына и дочь, было признано, что они умерли от дизентерии. Медицинская экспертиза трупа Ющинского, в свою очередь, была сфальсифицирована са­мым грубым образом. Начальник киевского сыскного отде­ления и детектив, считавшийся одним из лучших в России, установившие убийц и не согласившиеся признать убий­цей Бейлиса, были отданы под суд. Был подобран спе­циальный состав присяжных. Прокурор, доносил во время процесса командированный в Киев чиновник департамен­та полиции своему шефу Белецкому, «сумел отвести из присяжных заседателей всю интеллигенцию..., состав засе­дателей — все сплошь в свитках и косоворотках..., и серый состав присяжных может обвинить ввиду племенной вражды» 50.