ШЕСТОЙ МОРЯК - Евгений Филенко

   Для человека, почти полжизни просидевшего в затхлой одиночке, здесь слишком много новых запахов. И все они отвратительны.

   Расставшись со скудным содержимым собственного желудка, отползаю подальше,  обессиленно  приваливаюсь к груде закаменевших помоев. Ноги меня не держат, внутри сплошное трепыхание, ни на какие активные действия это тело не способно. На городской стене, что темной громадой нависает над Охифурхом, горят факелы. Скоро их погасят за ненадобностью. Потому что вот-вот взойдет солнце.

   Оно не взойдет, говорю я вам. Ничего здесь не взойдет, пока я не позволю. Вы снова спеленали меня своим Велением, как выпотрошенную мумию, но кое-что от моего могущества я сохранил.

  — Ты кто? — хрипят мне прямо в ухо.

  — Я... я никто... и звать меня никак.

  — Тебе чего тут нужно? Это мой участок.

  — Какой еще участок?!

  — Ты чего мне тут крысу гонишь? Мне сам Говенная Морда разрешил здесь подъедаться, так что все по справедливости! А ты вставай и проваливай, покуда цел.

  — Слушай... слушай... выведи меня отсюда.

  — Больно нужно! Сам шевели своими ходилками.

  — Да я дороги не знаю.

  — Дороги он не знает... сюда дорогу нашел, а отсюда, вишь, не знает!.. А куда тебе нужно-то?

  — Во дворец.

  — Тут кругом дворцы. Вон там дворец Говенной Морды, а здесь — мой дворец.

  — Нет, мне нужно во дворец короля.

  — А на хер ты сдался королю, такой урод?

  — Да у ж, видно, сдался...

  — Во дворец ему... прынц выискался... А чем заплатишь?

  — Не бойся, не обижу.

  — Это ты давай бойся, это ты на моем участке развалился, как свинья посреди лужи. Деньги есть? Камешки, железки?

  — Слушай... а кто это — Говенная Морда?

  — Ты что, шутить надо мной удумал? Кто такой Говенная Морда... за такие вопросы удавить мало!

  — Да не знаю я...

  — Хм! Он не знает. Ты что,  из-под земли выкопался, такой незнамка?

  — Можно сказать и так. Я из  Узунтоймалсы сбежал.

  — Нет, уж лучше я тебя прямо здесь и удавлю, чем слушать твои околесины! Из Узунтоймалсы он сбежал... Оттуда никто еще не бегал. Никто с того дня, как ее Стрелоглазец обустроил. И сам он, говорят, там же сгинул.

  — Я и есть Стрелоглазец.

  — Стрелоглазец, говоришь? Хм... Долгонько же ты оттуда выбирался.

  — Да уж не без того.

  — Врешь, я по глазам вижу — врешь.

  — Ну, как хочешь, так и думай.

   — И как же ты оттуда сбежал?

   — А вон через ту дыру.

   — Это что же — я могу свободно туда впереться и дойти до самой Узунтоймалсы?

   — Можешь.  Только что ты станешь делать в моей камере?

   — И то верно. Куда проще взять пойти ко дворцу и выругать Свирепца жирным кабаном. Сразу определят под землю, и собственную камеру, небось, выделят... Так что, даже если и не врешь, никакой пользы от твоего знатья мне нету.

   — Похоже, что так.

   — И следует из этого, что и от тебя самого нет мне пользы.

   — Ты меня только до дворца доведи, и сразу будет тебе польза.

   — Нет, на такие посулы ты меня не купишь. Как ни повороти, а всего проще мне тебя аккурат здесь и закопать.

   Прежде чем успеваю возразить, ощущаю что-то горячее и твердое у себя под сердцем. Насмешка судьбы: сбежать из самой головоломной темницы и умереть в выгребной яме от ножа нищего оборванца!

   А двадцать  пять лет гнить в собственной тюрьме — это что? Это вам не насмешка судьбы, это издевательский гогот...

   Измещение.

   Вытаскиваю нож из-под ребра этого костлявого урода и вытираю об  его же лохмотья. Тоже мне... Стрелоглазец. .. простого ножа не увидел...

   Зато теперь я знаю, как выбраться из Охифурха и в какой стороне лежит королевский дворец. Это новое тело усыпано гнойными болячками, но в сравнении с предыдущим оно кажется полным сил и здоровья. Вот только совать  свой вечно насморочный нос во дворец хочется ему меньше всего на свете.

  — Эй, Мухоядец!

   Это я Мухоядец. Таково мое прозвище. А имя, данное мне отцом при рождении на свет, я давно уже забыл.

  — Кого ты тут замочил, паскудный подонок?

   Мычу что-то невразумительное, почтительно приседая и по звериным обычаям отводя взгляд. Ульретеогтарх Говенная Морда, властелин выгребных ям, король Охифурха, возникает по обычаю своему как бы из ниоткуда. Только что его не было — и вот он здесь, кряхтит, кашляет, сморкается, того и гляди рассыплется в труху, и не сразу поймешь, что все это одна видимость. Те, кто не понял и вел себя неподобающе, давно укрылись где-нибудь здесь же земляным одеялом...  Краем глаза ловлю выражение лица Ульретеогтарха, нет ли недовольства моим поступком. Да и какое там у него лицо — бурая маска, вся в буграх, шрамах и морщинах, одно слово Говенная Морда...

   — Кто это, Мухоядушка?

   Напускная любезность голоса никого здесь не обманет. Ульретеогтарх явно раздражен тем, что в его королевстве что-то произошло без его ведома и соизволения.

   — Это... это... господин мой, он говорил, что удрал из Узунтоймалсы. А я не поверил и наказал за брехню.

   — Удрал из Узунтоймалсы? Хэх-х... —  Говенная Морда переворачивает мертвеца своим костылем на спину. Склоняется над ним и долго-долго всматривается в серое высохшее лицо. Его молчание становится зловещим... Наконец Говенная Морда отверзает уста. — А ведь он не набрехал тебе, Мухоядец. Я его знал, этого бедолагу. Еще в ту пору, когда он был важный  и сытый... на козле не подъедешь. Это ведь он построил этот город. От самого высокого дворца  до самой глубокой темницы. Неужели он тебе ничего не говорил об этом?

   Лгать Ульретеогтарху в глаза  — последнее дело. Мигом усмотрит твою ложь и накажет — пожалеешь, что на свет народился. Хотя я уж давненько об этом жалею...

   — Говорил, господин мой... да я не поверил.

   — И зря. Впрочем... изношенный был материалец, негодящий. Одно слово — не жилец. Не запори ты его нынче — королевские ищейки затравили бы днем позже.

   С облегченьицем вас, господин Мухоядец!

   — И все  же, — Говенная Морда поднимает корявый палец, — следовало мне сказать. Впредь не поступай так своевольно. Ты в этих краях не хозяин, а наниматель-временщик. Ты помрешь, я останусь. Так что мне все про все знать нужно.

  — Да, господин мой.

   Ульретеогтарх обстоятельно сморкается  и отхаркивается, и уже совсем было собирается сгинуть по своим державным делам.

   Но что-то ему во мне не нравится. Что-то его беспокоит, и что-то в моем подобострастном облике режет ему глаз.

  — Мухоядушка, — сипит он самым ласковым голосом, на какой только способен. — Сынок...  А кто это в тебе поселился без спросу?!