Гусарские восьмидесятые - Андрей Бондаренко

Выхожу на улицу, редкие прохожие оглядываются вслед, пробегающие по своим делам собаки — шарахаются в стороны.

Навстречу идёт Шурик, увидал меня, кепчёнку с головы содрал, кланяется подобострастно — за Начальника Большого принял.

Потом узнал, конечно, заулыбался. Но улыбка у него была какая-то вымученная и испуганная, да и улизнул тут же — по какому-то выдуманному поводу.

А через час выхожу из пивной — вахтовка стоит, ребята приехали.

Вылезли, глазеют недоумённо на фраера заезжего.

А когда всё прояснилось, в смысле — кто есть кто, Михась минут десять прямо на тротуаре валялся — со смеху подыхал.

Если Вы по нужде какой приедете в посёлок Апрельский, Вам обязательно расскажут Легенду "о лысом фраере в белом костюме". Это — про меня.

Посидели, конечно, потом, выпили, по посёлку покуролесили знатно.

С утра выяснилось, что вертолёт до Певека только через неделю. Ребятам то надо было ещё в камералке сидеть — карты геологические для Дипломного Проекта тщательно перерисовывать, а потом у Начальника полевой партии утверждать.

А мне и не надо вовсе — выдали справку, что участок "Жаркий" — объект особо секретный, и карты для пересъёмки не выдаются. Вот и ладушки, мне только того и надо — теперь сам всё нарисую, что захочу, в смысле — чего попроще, чтоб с Проектом Дипломным долго не возится.

Пожалуй, прав был Шурик — повезло мне с этим "Жарким".

Свободная неделя — это здорово.

И решил я на рыбалку за хариусом сходить — на речку с милым названием — Паляваам.

Благо, до речки той и недалеко совсем, по местным меркам, — километров тридцать всего.

Чем мне нравится такая рыбалка, с переходами долгими в местах диких связанная, так это тем, что иногда, при осуществлении этого процесса, происходят встречи с удивительными людьми, с которыми при обычных обстоятельствах — и не встретился бы никогда.

Байка пятнадцатая

Река Паляваам

Как дойти до Паляваама мне рассказал Шурик:

— До пятнадцатой буровой на вахтовке доедешь. А дальше пешком, однако. Дорога там, однако, одна всего — прямо в сопки поднимается. По ней на перевал выйдешь — километров пятнадцать всего, однако. Раньше дорога наезженная была, да трясло лет пять назад землю то, вот камнями большими её, дорогу то есть, и завалило местами.

А кто чистить, однако, будет? Вот и забросили дорогу. На перевале дом новый стоит, рядом — церквушка очень старинная, однако. В доме поп молодой живёт, Порфирием кличут, но печальный, однако, очень. От дома того дорога раздваивается. По правой пойдёшь — до реки километров двадцать пять будет, места там рыбные, хорошие. По левой — короче гораздо, километров пятнадцать. Но тёмное это место, однако, не любят туда наши ходить. Говорят, — Шурик испуганно оглянулся на приоткрытую дверь, — Там, однако, сам Шайтан живёт. Поостерегись, пожалуйста.

Куда идти — направо или налево — на месте разберёмся, а пока — снасть требуется изготовить.

Из досок мастерю кораблик-катамаран, наматываю на отдельную дощечку метров пятьдесят толстого капронового шнура, ближе к концу привязываю несколько поводков из лески, на поводках — самодельные мушки. Мушки изготовляю из оленей шкуры, что на пороге нашей комнаты в общаге валялась — в качестве коврика для обуви, и своих собственных волос с известного места. Шурик, впрочем, утверждал, что для изготовления качественных мушек — интимный женский волос куда как лучше подходит, да где взять его в спешном порядке? В качестве завершающего штриха обматываю мушки красной шерстяной нитью — отличные мушки получились — сам бы ел.

Бросаю в рюкзак плащ-палатку брезентовую, снасти, пару банок сосисочного фарша — о тушёнки после "Жаркого" даже думать пока не могу, несколько картофелин, луковицу, краюху хлеба, чай, сахар, соль, походный котелок, кружку с цветочком, ложку алюминиевую, ножик перочинный, бутылку "Плиски", килограмм конфет "Старт", пачку чая со слоном, папиросы, спички. Как говорится — были сборы недолги.

Выхожу рано утром. От пятнадцатой буровой дорога круто уходит в сопки, солнышко припекает — пот льёт ручьём. Мокрый, как мышь последняя, всё же взбираюсь на перевал.

Красота открывается несказанная.

Внизу, как на ладони — широкая долина Паляваама.

Река течёт десятками отдельных потоков. Потоки эти причудливо пересекаются, то сливаясь в несколько широких, то опять разделяясь на десятки узких.

Видны многочисленные острова, старицы, пороги и водопады.

Насмотревшись вдоволь, замечаю, что стою в десятке метров от приземистого дома.

Из-за крыши дома виден чёрный деревянный крест церкви. Около дома расположено несколько больших парников. Из одного парника выходит молодой мужик с аккуратной русой бородой — в чёрной рясе и в кирзовых сапогах.

— Здравствуйте, отец Порфирий! — Приветствую служителя церкви.

— И тебе здравствовать, отрок проходящий! — Откликается монах (поп, батюшка, инок — кто их разберёт?), — На рыбалку собрался? Бог тебе в помощь! Рыбки наловишь — заходи на обратном пути. Ты меня рыбкой угостишь, я тебя — дыней настоящей, — батюшка кивает на ближайший парник.

Неожиданно начинается мелкий дождик. Над долиной Паляваама ещё светит солнце, а над противоположной стороной перевала зависли серые скучные тучи, за мной припёрлись, видимо.

— Если что, у меня в келии можешь непогоду переждать, — предлагает отец Порфирий, — Торопишься? Тогда, мой тебе совет — на лево сворачивай, там, на Палявааме, избушка неплохая стоит, непогоду в ней и перебедуешь. Кто это тебе про "тёмное место" наплёл?

Врут всё, пренебреги. Обычное там место, просто людишки гнусные взяли моду туда наведываться. Но сейчас для них ещё не сезон, — непонятно объясняет батюшка, — Они только по ранней весне, да по зрелой осени там безобразят. А сейчас и нет там никого. Ступай со спокойным сердцем.

Совсем не соврал Шурик, глаза у батюшки — как у больной собаки — тоскливые и безразличные, пустые какие-то.

Торопливо, накинув на плечи плащ-палатку, спускаюсь с перевала — по левой отворотке.

Часа через три уже видно неказистое строение, ветерок приносит неприятный запах.

Чем ближе изба, тем сильней становится вонь, явно гниющим чем-то несёт.

Подхожу — вокруг избушки, в радиусе метров пятидесяти, земля покрыта останками битой птицы — уток, гусей, лебедей. Видимо, по весне, во время прилёта в эти края птичьих стай, кто-то тут от души веселился — столько птицы набили, что и зверьё местное все съесть не смогло. Но растащили медведи, песцы и леменги птичьи части по округе знатно — кругом валяются крылья, головы, лапы. Прав был отец Порфирий относительно "гнусных людишек" — видимо, партийно-начальственная элита тут развлекалась, не иначе. Простые люди так гадить неуважительно — не приучены.

Но делать нечего, дождик припустил уже нешуточный. Трачу часа два на приведение территории в относительный порядок, благо в сенях и лопата нашлась.

Уже в сумерках заканчиваю возведение птичьего могильника — метрах в семидесяти от пристанища.

Хорошо хоть запас дров в избушке имеется, раскочегариваю крохотную печурка, ужинаю — хлеб с сосисочным фаршем, чай с "Плиской". А что, всё и неплохо вовсе — засыпаю, вполне довольный собой и жизнью.

Утро приходит солнечным и тёплым, серые тучи за ночь ушли куда-то — в сторону Океана. Весь день рыбачу, прыгая по камням, блуждая среди многочисленных рукавов Паляваама, перемещаясь от одного крохотного островка к другому, благодаря закатанным болотным сапогам — местами здесь совсем не глубоко, если, конечно к центральному руслу не подходить.

К вечеру ловлю пять неплохих хариусов — в пределах одного килограмма, плюс-минус.

Из двух варю полноценную уху, остальных прячу в ледник — под домиком обнаружился вкопанный в вечную мерзлоту железный ящик, до сих пор полный голубоватого льда.

Наступает вечер, сижу около раскалённой печки голый по пояс, уху хлебаю, никого не трогаю.

Вдруг — осторожный стук в дверь. Здрасти-приехали. Глухомань, тоже мне, называется — никакого тебе покоя.

Открываю дверь, заходят два несуетливых мужика — одеты по-походному, рюкзаки за плечами внушительные, лица у обоих коричневые от загара, ветрами продублённые — серьёзные пассажиры, одним словом.

— Здорово, Хозяин! — Говорят мужики, — Рыба то есть? Угощай путников, тогда. А у нас — спирт с собой имеется — вот пикник и устроится.

Хорошо ещё, что Пашка Обезьян инструктировал меня в своё время относительно таких ситуаций: мол, если с людьми серьёзными контактировать где-либо придётся — ну там, в тундре, тайге, или камере тюремной — всегда солидность изображай, не суетись, с вопросами не лезь, и туману напускай всячески, мол, ты тоже — не из простых чалдонов будешь.