Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

Детей было достаточно. Полли на минуту зашла в жилое помещение.

Там было довольно чисто, но мебель – сплошная рухлядь. На ветхой кушетке, грозившей вот-вот развалиться, лежала старуха, мать владельца лавки. Дети таращили глаза. Старуха упорно смотрела в стенку.

Оба вздохнули свободно, выйдя на свежий воздух. Мэк резюмировал свои мысли одной фразой:

– Либо у человека д-лавка, либо у него куча детей.

Во вторую д-лавку (на весь Ливерпуль их было всего две) Полли не вошла; она ждала Мэка на улице. Сквозь стекло, за которым висели удивительно дешевые и элегантные костюмы, она видела Мэка, погруженного в разговор с чахоточным на вид молодым человеком, кроившим на некрашеном столе костюм. Разговаривая, он ни на минуту не отрывался от работы.

Впоследствии Полли узнала, что этот человек получал из центра материал, столько-то метров на столько-то костюмов, причем цены на костюмы – разумеется, очень низкие – были установлены заранее.

– Наш покупатель, – говорил Мэк, – не может платить дорого.

Если владелец лавки умело кроил и быстро сбывал товар, он имел возможность свести концы с концами. Разумеется, было бы лучше, имей он семью – даровую рабочую силу. Но это уж никого, кроме него самого, не касалось. По системе «д» никто не смел ему что-либо предписывать.

Мэкхит рассказал Полли, что этот человек повесил на стене над гладильной доской газетную вырезку. Вырезка эта гласила: «Чем будешь прилежней, тем прибыль надежней!»

После того как Мэкхит закупил в одном оптовом предприятии, торговавшем стальными изделиями, партию бритвенных лезвии и попросил пометить счет задним числом, все дела в Ливерпуле были закончены, и они отправились в Лондон.

Они решили на первое время скрыть свой брак от господина Пичема, чтобы зря его не волновать. Условились, что Полли вернется домой одна, уговорит мать хранить все в тайне (она везла в саквояже бутылку коньяку) и даст Мэку знать, когда ее отец приедет из Саутгемптона.

Но когда Полли вошла в лавку, оказалось, что господин Пичем уже вернулся из Саутгемптона; он рвал и метал по поводу того, что Полли не ночевала дома.

Не успела она переступить порог, как мать уже вырвала у нее из рук саквояж. Она извлекла из него бутылку коньяку, купленную в Ливерпуле, комбинацию и подвенечное платье.

Вещи эти произвели потрясающее впечатление; но кому интересны семейные сцены и кому охота знать, что сказали старики своему чаду? Выплыло наружу все – и «Каракатица», и номер в ливерпульской гостинице с двумя кроватями. Фамилия Мэкхит – отныне фамилия его единственной дочери – как громом поразила Пичема. Преступный мир Британских островов и их доминионов был раскрытой книгой для Джонатана Пичема, которого Сохо и Уайтчепел почтительно именовали Королем нищих. Он знал, кто такой Мэкхит.

Он был не только опозорен, но к тому же и разорен. Ни эти три дома, в стенах которых на него обрушился чудовищный удар судьбы, ни источенный жучком стол, о который он невольно оперся, не принадлежали ему более. Сегодня утром он видел в Саутгемптоне три корабля, из коих по меньшей мере один должен был быть оплачен им лично. А его дочь, последняя соломинка, валялась в кровати ливерпульской гостиницы с каким-то поганым налетчиком!

– Я угожу в тюрьму, – бушевал он, – моя дочь посадит меня в тюрьму! Еще сегодня утром в Саутгемптоне, после бессонной ночи, я пошел и купил ей платье. Вот оно лежит в конторе. Оно стоило два фунта! Я подумал: надо ей что-нибудь подарить. Пусть видит, что о ней заботятся! Другие дети с юных лет думают о куске хлеба, у них кривые ноги, потому что им жалеют молока. Их душа отравлена, потому что они слишком рано видят теневые стороны жизни. Моя дочь пила молоко литрами, цельное молоко! Ее окружали заботой и любовью. Ее учили играть на рояле! И вот теперь первый раз в жизни я от нее тоже чего-то требую: я прошу ее выйти замуж за дельного коммерсанта, за человека с устоями, который будет носить ее на руках! Он посадит меня в тюрьму, потому что ради нее я впутался в дело, в котором ничего не смыслю, только чтобы дать ей приданое. Что она, собственно, думает, эта испорченная девчонка? Стоит мне накрыть одну из моих швей с управляющим, как она мгновенно вылетает со службы, – так я слежу за нравственностью в моем доме! А моя дочь спуталась с заведомым многоженцем и охотником за приданым! Как я теперь разведу ее с ним! Все равно она опозорена на всю жизнь. Кокс никогда этого не простит; он требует от женщины чистоты и при данном положении дел имеет право быть разборчивым!

Персик ревела в своей розовой комнате и не решалась послать Мэку хотя бы весточку, а Мэк сидел в «Каракатице», колыбели всех зол, и ждал удобного момента, чтобы явиться к тестю с решительным визитом.

Терпеливо или нетерпеливо, он прождал весь вечер, а наутро пошел в лавку.

Рослый хмурый дядя с не обещающим ничего хорошего выражением лица шагнул ему навстречу и, когда Мэк назвался по имени, взял его, ни слова не говоря, за плечи и выбросил за дверь.

Спустя два дня Персик предупредила его запиской, чтобы он, не дай Бог, не показывался; вечером она все-таки улучила минуту, выбежала, вся зареванная, на угол и сказала ему, что отец запретил ей выходить из дому. Иначе он лишит ее наследства и, кроме того, донесет на Мэка в полицию, так как он достаточно о нем знает.

Мэк довольно спокойно выслушал ее и, к его чести, не сказал ни слова о побеге и прочей ерунде. Он лишь попросил ее пойти с ним на пять минут в парк, но она не пошла.

Две-три недели они виделись только урывками.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои – суета.

– Что такое человек, что ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание твое?

Посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Если я согрешил, то что я сделаю тебе, страж человеков? Зачем ты поставил меня противником себе, так что я стал самому себе в тягость?

И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? Ибо вот я лягу в прахе, завтра поищешь меня, и меня нет.

ПАРОВЫЕ БАНИ

В Бэттерси, на углу Форни-стрит и Дин-стрит, издавна помещались мужские бани. Посещали их преимущественно пожилые господа, устройство бань было несколько примитивно. Ванны были деревянные и довольно ветхие, столы для массажа шатались, а купальные простыни были от частого употребления сплошь в дырах. Зато только в этих банях можно было принимать ванны из редкостных целебных трав. Ванны эти не прописывались врачами: один посетитель рекомендовал их другому. Заведение называлось «Банями Фэзера». Цены были довольно высокие. Обслуживалось оно женщинами.

Уильям Кокс был завсегдатаем этих бань, он захаживал туда не реже одного раза в неделю. Пайщики Компании по эксплуатации транспортных судов приучились посещать их, когда им нужен был Кокс.

Лечебные ванны принимались в закрытых кабинках; там же делали массаж. Что же касается паровых ванн и коек для отдыха, то они помещались в общем зале. Там было удобно беседовать о делах, в особенности оставив за собой все койки. Об этом можно было договориться с администрацией; тогда над кассой просто вывешивалась табличка: «Мест нет».

Собирались они обычно по понедельникам. В субботу и воскресенье бани не работали, так что в начале недели обслуживающий персонал был не слишком утомлен. Кокс был мастер предусматривать такие мелочи.

Сначала некоторые пайщики пытались протестовать против подобного места свиданий. Но в конце концов никто не захотел отколоться от большинства. Когда же дела КЭТС приняли неблагоприятный оборот, все компаньоны стали являться на совещания весьма точно.

Даже Финни приходил вовремя. Это был пожилой, высохший брюзга, не терпевший никаких излишеств; тем не менее он уверял, что лечебные ванны благотворно действуют на его больной желудок. Он опасался рака и охотно заводил беседу о его симптомах. Банщица, обслуживавшая кабинку Э 6, уже знала их наизусть.

Пичем раз и навсегда оставил за собой единственного банщика, здорового, толстого мужчину, внушавшего трепет своими массажами. Банщицы были, в общем, не слишком назойливы, но, по мнению Пичема, чересчур легко одеты.

Как только Пичем вернулся из Саутгемптона, он встретился с Истменом и сообщил ему, сколько стоят новые суда. Он дал ему понять, что их нужно приобрести как можно скорей. О Коксе он нарочно отозвался чрезвычайно нелестно и назвал его бесстыжим живодером. Кокс, несомненно, раззвонит по всему городу, что компания пыталась сбыть правительству ветхие, никуда не годные суда. Все это дело затеяно им специально для того, чтобы втянуть их в уголовщину, а затем шантажировать. Законная прибыль с военных поставок составляет обычно триста процентов. Попытка компании сорвать свыше четырехсот пятидесяти процентов произведет отвратительное впечатление. Истмен согласился с ним: с маклером можно будет рассчитаться только после покупки новых судов. Они решили протомить прочих пайщиков еще несколько дней и только в понедельник, на очередном совещании, сообщить им о высоких ценах. Присутствие Кокса будет, пожалуй, даже желательным, ибо он, возможно, пробудит в пайщиках кое-какие надежды, пообещав повышение покупной цены со стороны правительства.