Соединенные Штаты в период Реконструкции и Позолоченного века, 1865-1896 гг - Unknown Author
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пулитцер привлекал эклектичный набор друзей и союзников, и Джордж, безусловно, входил в спектр его возможностей. Либералы презирали Пулитцера, а его враги нападали на него как на "жида" Пулитцера, но издатель, недолго и несчастливо бывший конгрессменом-демократом в 1884 году, считал Джефферсона Дэвиса своим другом и нанимал Роско Конклинга в качестве своего адвоката. Если от какой-либо газеты и можно было ожидать поддержки Джорджа, то это была "Уорлд". В итоге Пулитцер оказался верным демократом, а Джордж - нелояльным демократом, угрожающим свергнуть демократическую партию города.18
Джордж день и ночь выступал по всему городу и нанял сотни суррогатов - некоторые из них были реформаторами из среднего класса, включая Уильяма Дина Хоуэллса, - чтобы они выступали за него. Таммани предложили Джорджу место в конгрессе, если он откажется от выдвижения Объединенной рабочей партии. Они сказали ему, что он не сможет победить, что они будут считаться с ним, но они признали, что его кандидатура "поднимет ад", чего они предпочли бы избежать. Однако "поднимать ад" было и предпочтением, и специальностью Джорджа. Хотя Джордж сосредоточился на едином налоге как на решении проблемы разорительной арендной платы в Нью-Йорке, он безоговорочно баллотировался как кандидат от рабочего класса. Его платформа включала ключевые требования профсоюзов: сокращение рабочего дня, повышение зарплаты, контроль рабочих над условиями труда, государственная собственность на железные дороги и телеграф, прекращение вмешательства полиции в "мирные собрания" и искоренение коррупции.19
Генри Джордж вряд ли был враждебен капитализму, но он осуждал систему, в которой "большинство из нас - 99 %, по крайней мере, - должны платить другому 1 % по неделям, месяцам и кварталам за привилегию оставаться здесь и работать как рабы". На Манхэттене оставались свободные земли, но "нигде в цивилизованном мире мужчины, женщины и дети не были так тесно упакованы друг с другом". Простые ньюйоркцы страдали, в то время как "несколько человек" извлекали выгоду из роста арендной платы и стоимости земли, вызванного ростом населения. Джордж был единственным кандидатом, который хотя бы косвенно затронул проблему экологического кризиса в городе. Его поддержал Чарльз Уингейт, журналист, ставший "санитарным инженером", который отчаялся в том, что частная благотворительность и моральное возвышение помогут решить проблемы нью-йоркских квартир и окружающей среды.20
Кандидатура Джорджа вызвала тревогу в связи с тем, что Клуб Лиги Союза назвал "нынешним бунтом рабочих этого города". В этом заявлении подразумевалось, что существует определенная группа, против которой можно восстать. И она была. К 1886 году американские и европейские наблюдатели писали о плутократии и "аристократии богатства". Очень богатые люди - гораздо более многочисленная группа, образующая буржуазию в европейском понимании, - боялись Джорджа и мобилизовались против него. Они возникли и укрепились в Нью-Йорке как реакция на решительно настроенный рабочий класс этого города. Эта буржуазия - торговцы, фабриканты, строители, инвесторы и обслуживающие их профессионалы - сознательно считала себя людьми собственности, понимая, подобно Джорджу и его сторонникам, что собственность в Нью-Йорке сосредоточилась у небольшого меньшинства жителей.21
В американском обиходе "люди с собственностью" стали синонимом капиталистов, но Джордж различал нью-йоркских богачей по источнику их богатства. Он не возражал против купцов, фабрикантов и даже капиталистов, вкладывающих деньги в производительные предприятия. Он пытался отличить их от рантье, которые разбогатели просто за счет земли и ресурсов, но к моменту его предвыборной кампании такие различия становились все более бесплодными не только потому, что источники дохода совпадали, но и потому, что по мере того, как новая элита объединялась в целостный социальный класс, способ получения человеком богатства имел меньшее значение, чем само богатство.
Незадолго до Гражданской войны Джон Джейкоб Астор и, что еще более впечатляюще, Корнелиус Вандербильт создали первые большие состояния в стране, скопив индивидуальное богатство в таких же невиданных масштабах, как и размеры их особняков. До 1880-х годов такие состояния оставались необычными, их обладатели были скорее чудаками природы, чем людьми, которым можно подражать. Еще в 1877 году Лидия Мария Чайлд считала, что Вандербильты и Стюарты - богатая нью-йоркская купеческая семья - "не образуют класс, их слишком мало". Все более многочисленными становились люди, стоящие ниже их, те, кого она называла "классом джентльменов".22
Десятилетие спустя Асторы, Стюарты и Вандербильты были уже не одиноки. Железные дороги, подъем производства и финансовый рынок привели к появлению новых огромных состояний. Объединение отраслей в более крупные холдинги добавляло меньшие состояния, поскольку те, кого выкупали такие люди, как Рокфеллер или Карнеги, оказывались с более чем достаточными средствами для жизни и не нуждались больше в труде. Это уже не было простой компетенцией. Они могли позволить себе значительные расточительства. Эти приезжие населяли романы Хауэллса, а затем Эдит Уортон. Они также стали темой книги Фредерика Таунсенда Мартина "Уход праздных богачей", которую он написал в начале XX века, оглядываясь на вторжение нуворишей в нью-йоркское общество.23
Книга Мартина была плачем по миру свободного труда и американского дома, утраченного, как он считал, в Позолоченный век. Он писал о том, что "Библию больше не читают, ... религия утратила свою силу, ... Конституция и законы попираются богатыми и сильными, а бедные и слабые больше не хранят их". Мартин писал как "богатый человек", но он тосковал по тем временам, когда "большие состояния были очень редки" и когда было "время жатвы возможностей на земле".24
Проницательный, веселый, умеющий уловить слабости класса, среди которого он жил и который презирал, Мартин вспоминает о нападении приезжих на старые деньги Нью-Йорка, которые "с удовольствием называли себя аристократией Америки". Нувориши сформировали "армию, лучше обеспеченную, лучше вооруженную богатством, чем любая другая армия, когда-либо штурмовавшая цитадели общества". Штурм набирал обороты по мере приближения
