Олимп - Дэн Симмонс

Все лица обратились к говорившему. И ни единого взгляда — к стоящей в каких-то шести футах от него мерцающей Мойре.

— Нет, — ответил бородач. — На кольцах тоже небезопасно.

Внезапно со своего места поднялась темноволосая женщина по имени Эдида. Одновременно смеясь и всхлипывая, колонистка выкрикнула:

— Ты не оставляешь нам никакой надежды, чтоб тебе провалиться!

Впервые за вечер Одиссей/Никто улыбнулся — издевательски, хамовато сверкнул белоснежными зубами сквозь почти седую бороду.

— Это не я должен дарить вам надежду, — резко промолвил он. — Тут все зависит от воли Судеб. Это вы можете дать мне шанс… или не дать.

Ада выступила вперед.

— Давайте проголосуем. Участие принимают все до одного, поскольку на карту поставлено выживание нашего рода. Те, кто за то, чтобы разрешить Одиссею… прошу прощения, Никому… взять соньер, пожалуйста, поднимите правую руку. Кто против, не поднимайте.

77

Городище — Троя, древний Илион — и поле сечи не представляли собой внушительного зрелища с высоты пяти тысяч метров.

— Что это? — поинтересовался центурион-лидер Меп Эхуу из каюты для воинов. — Здесь и сражались греки с троянцами? На том холме с кустами и тощем клочке земли?

— Шесть тысяч лет назад, — отозвался Манмут из механического управления «Смуглой леди», упрятанной в трюм космошлюпки.

— И в другой вселенной, — добавил Орфу из угла трюма самой «Смуглой леди».

— С виду — ничего особенного, — проговорил Сума Четвертый из пилотного отделения космошлюпки. — Летим дальше?

— Пожалуйста, еще круг, — попросил маленький европеец. — А можно спуститься пониже? Взглянуть на долину между хребтом и морем? Или на побережье?

— Нет, — возразил ганимедянин. — Воспользуйся оптическим увеличением. Я не хочу приближаться к запретному силовому куполу над Средиземным Бассейном.

— Я думал, так будет легче для Орфу ловить сигналы радаром и приборами тепловидения, — настаивал Манмут.

— У меня все в порядке, — вмешался рокочущий голос из трюма.

Космошлюпка еще покружила на высоте пять тысяч метров над руинами на вершине холма, в тысяче с лишним километров от края Средиземного Бассейна. Капитан «Смуглой леди» увеличил изображение, поступающее с главной камеры, и, отключив остальные источники информации, смотрел на Землю, снедаемый странным чувством глубокой печали.

Развалины, оставшиеся от каменной кладки древнего Илиона, располагались на гребне, что протянулся на запад, навстречу изгибу Эгейского побережья, где некогда стояли корабли на каменных якорях, привязанные к деревянным столбам. И куда пристал Агамемнон со всеми своими героями на черных крутобоких судах.

В те времена к западу простиралось вечное винноцветное море. Теперь же под слабо мерцающим куполом «постов» (который мог бы за миллисекунду лишить энергии шлюпку моравеков, вздумай они залететь внутрь) виднелось пространство пересохшего Бассейна, покрытое грязью и камнями, и дальние зеленые поля. На месте древних островов, когда-то вздымавшихся из моря — цветущего Лесбоса и Тенедоса, которые быстроногий Ахилл завоевал прежде, чем бросить вызов Трое, — остались крутые лесистые холмы со скалистыми подошвами, уходящими в песчаное дно Бассейна.

Между пересохшим Эгейским морем и горным хребтом, несущим на себе останки Трои, Манмут разглядел наносную долину, протянувшуюся на полтора с чем-то километра. Теперь она поросла чахлыми деревьями, однако маленький европеец легко представлял себе, как все выглядело во дни Одиссея, Ахиллеса, Гектора и прочих воинов: около трех миль мелководья, окаймленного извилистыми болотами, песчаные наносные равнины, многолюдный берег, желтые дюны, впитавшие столько крови за годы Троянской войны, тысячи трепетных ярких шатров, а далее — пространная долина меж городом и побережьем, ныне заглохшая под сенью низкорослых лесов, но тогда, после десяти лет осады, начисто лишенная деревьев, которые пошли на лагерные и погребальные костры.

На севере по-прежнему блестела вода. Пролив, именуемый Дарданеллами или Геллеспонтом, перегороженный силовыми мерцающими руками, такими же, какие разграничивали Гибралтар и Африку на западном конце пересохшего Средиземноморья.

Орфу — видимо, он изучал ту же область при помощи радара и других приборов — произнес по личной линии:

— Похоже, «посты» устроили под землей гигантскую дренажную систему, иначе вся эта область оказалась бы под водой.

— Да, — безотчетно поддакнул Манмут, которого нимало не занимали инженерно-технические подробности.

Он размышлял о лорде Байроне, Александре Македонском и прочих великих, свершивших паломничество в Илион, в Трою, на эти странным образом освященные развалины.

«Ни камня безымянного там нет…» — всплыло в памяти маленького европейца. Кто же это написал? Лукан? Может быть. Вероятно.

И вот на вершине холма, прорезанной серовато-белесыми следами порушенной кладки, все камни до единого безымянны. Капитан подлодки вдруг осознал, что взирает на останки развалин: многие из шрамов возникли во время небрежных, варварских раскопок помешанного на Трое археолога-дилетанта Генриха Шлимана, начатых в тысяча восемьсот семидесятом году. Подумать только: с тех пор на подлинной Земле миновало более трех тысячелетий.

На последней из человеческих карт это невзрачное нынче место — седые валуны, чахлая растительность, наносная равнина и высокий горный хребет, обращенный на севере к Дарданеллам и на западе к бывшему Эгейскому морю, — носило название «Гиссарлык».

Однако память Манмута рисовала точное расположение армий, которые, лязгая оружием, сходились в долинах Скамандра и Симоиса. Он почти видел неприступные стены и безверхие башни, возведенные на обрыве длинного гребня у моря, лесистый утес между городом и побережьем — греки уже тогда нарицали его Лесистым Утесом, а храмовые жрецы и жрицы «курганом амазонки Мирины» — и жуткий лик Зевса, возникший из атомного гриба над южным окоемом всего лишь несколько месяцев назад.

Шесть тысяч лет назад.

Когда космошлюпка завершала последний круг, капитан подлодки различил место великих Скейских ворот, что сдержали напор вопящих завоевателей (в «Илиаде», которую он прочел сначала, не было речи о большом деревянном коне), и главную широкую дорогу за рыночной площадью и центральными фонтанами, ведущую ко дворцу Приама, разбомбленного десять месяцев назад в пересчете на время Манмута, и к северо-востоку от него — колоссальный храм Афины. Там, где взгляд натыкался на камень и чахлые деревья, маленький европеец воображал Дарданские ворота и главную смотровую башню, а чуть севернее — колодец, у которого Елена однажды…