Олимп - Дэн Симмонс

— Здесь ничего нет, — заявил пилот Сума Четвертый по общей связи. — Улетаем?

— Да, — ответил Манмут.

— Да, — громыхнул Орфу по той же общей линии.

Шлюпка втянула крылья, предназначенные для малой скорости, и, вновь преодолев звуковой барьер, устремилась на север. Эхо звукового удара осталось не услышанным по обе стороны безлюдных Дарданелл.

— Ну что, волнуешься? — спросил капитан подлодки у своего друга по личной связи. — Через несколько минут мы увидим Париж.

— Вернее, кратер посередине погибшего города, — ответил иониец. — Боюсь, что черная дыра тысячу лет назад уничтожила квартиру Пруста.

— И все же, все же… — протянул Манмут. — Это там он писал свои романы. И, если не ошибаюсь, его приятель Джеймс Джойс — тоже. По крайней мере какое-то время.

Орфу хмыкнул.

— Ты никогда не говорил, что одержим не только Прустом, но и Джойсом, — настаивал европеец.

— Не было случая.

— Но почему именно эти двое, дружище?

— А почему Шекспир, Манмут? Почему сонеты, а не пьесы? Смуглая леди и Юноша, а не, скажем, Гамлет?

— Нет, ты ответь, — не сдавался капитан подлодки. — Пожалуйста.

Настала тишина. Маленький европеец прислушался к шуму реактивных двигателей, к шипению кислорода, текущего по трубкам и сквозь вентиляторы, к помехам на опустевших линиях.

В конце концов гигантский краб проговорил:

— Помнишь, я разглагольствовал на борту «Королевы Мэб» о великих творцах, сингулярностях человеческого гения, способных творить новые реальности? Ну или создавать универсальные Брано-ходы между мирами?

— Еще бы такое забыть. Мы все решили, что ты пошутил.

— Вовсе нет, — прогрохотал иониец. — Мой интерес к людям в итоге сосредоточился на писателях двадцатого — двадцать второго века от Рождества Христова. Я давно уже понял, что сознания Пруста и Джойса сыграли роль акушерок при рождении этих столетий.

— Не очень положительная рекомендация, если учесть то, что я помню из человеческой истории, — глухо сказал Манмут.

— Нет. Вернее, да.

Несколько минут моравеки летели в молчании.

— Хочешь послушать одно стихотворение, с которым я встретился, когда был еще юнцом, едва появившимся из фабричных бункеров роста?

Капитан подлодки попытался представить себе новорожденного Орфу. Потом оставил бесполезную попытку.

— Хочу. Расскажи.

Манмут еще ни разу не слышал, как его друг читает стихи. Раскатистый голос звучал на удивление приятно:

Румяный малыш Руди Блум покоится во чреве,Его рассеянные грезы пронизаны красным сиянием,А Молли скрипит себе длинными спицами, вяжет ему обновкуиз алой шерсти,Ощущая, как малые ножки толкают ее изнутри,И дремы вновь поглощают дитя, готовя к запаху теплых одеял.

Мужчина ласково гладит губы алой салфеткой,Глядя на рябь облаков, плывущих между высоких кирпичных труб.Его вдруг уносят воспоминанья: гроза качает ветки боярышника,И малые ручки тянутся к трепещущим розовым лепесткам,И аромат минувших дней курится у его ноздрей.

Одиннадцать суток. Одиннадцать жизней крохотного существа,явившегося из куколки.Одиннадцать окропленных тишью рассветов,когда тепло и тени крадутся по половицам.Одиннадцать тысяч ударов сердца до наступления ночи,когда утки спешат покинуть далекий пруд.Одиннадцать очерченных короткой и длинной стрелками,когда она прижимала его к теплой груди.Одиннадцать дней они смотрели, как дремлет малышсреди алой шерсти.

Отрывки романа в переплете воображения.Но вольные страницы плыли сквозь темные коридоры сознания,Пустые или с редкими заметками на полях.Он изнывал от схваток фантазии,Но, излившись в чернилах, воспоминанья не доживали до утра.

После того как рокот ионийца утих, Манмут какое-то время молчал, стараясь оценить качество услышанного. Нелегкая задача, однако он чувствовал, что друг с нетерпением ожидает именно этого: под конец его голос даже слегка дрожал.

— Кто это написал? — спросил европеец.

— Не знаю, — ответил Орфу. — Одна поэтесса из двадцать первого столетия.[77] Не забывай, ведь я наткнулся на эту вещицу в ранней юности, до того как по-настоящему прочитал Пруста, Джойса или кого-либо из других серьезных авторов, но для меня она соединила Джойса и Пруста навек, словно нерасторжимые грани единого сознания, сингулярности человеческого гения и внезапного озарения. Так я и не избавился от того впечатления по сей день.

— Очень похоже на мою первую встречу с шекспировскими сонетами… — заикнулся Манмут.

— Подключитесь к видеосигналу с «Королевы Мэб», — приказал Сума Четвертый всем, кто был на борту.

Капитан подлодки активировал видеоприемник.

Два человеческих существа бешено совокуплялись на просторной кровати, застеленной шелковыми простынями и яркими гобеленами. Энергия и откровенность этой сцены поразили европейца, много читавшего о сексуальных отношениях между людьми, но так и не удосужившегося поискать в архивах соответствующие видеозаписи.

— Что это? — полюбопытствовал Орфу по личной связи. — До меня доходят безумные телеметрические показатели: скачки кровяного давления, всплески дофамина и адреналина, ненормальное биение пульса… Кто-нибудь падает в пропасть?

— Э-э-э… — начал Манмут.

Фигуры перевернулись на бок, по-прежнему не разлучаясь, не прерывая ритмичного, почти ошалелого движения, и моравек впервые разглядел их лица.

Одиссей. Женщина походила на таинственную Сикораксу, встретившую ахейца на орбитальном городе-астероиде. Освобожденные от покровов ее ягодицы и груди казались еще более налитыми жизненным соком, хотя в данную минуту бюст красавицы сплющился о грудную клетку героя.

— М-м-м… — замялся Манмут.

Но Сума Четвертый вывел его из затруднения.