Гномики в табачном дыму - Тамаз Годердзишвили

Мы и так уже целую вечность в разлуке.

Не сердись, что я улизнула в то утро. Причина уважительная, но бумаге ее не доверяю. Узнаешь, как увидишь меня, без слов станет ясно!..

Ты теперь в тысячу раз дороже мне и ближе, мой любимый, далекий, недосягаемый Гурамчик. Уверена, ты все выдержишь, одолеешь свою болезнь и вернешься здоровым! Правда ведь?

Ни о чем не беспокойся. Я здорова, чувствую себя очень хорошо — у меня просто нет теперь права не чувствовать себя хорошо.

Гурам, знаю, что ты меня любишь, а нравлюсь ли я тебе? Нравлюсь ли? Ты же сам сказал, что это разные понятия — любить и нравиться.

Напиши, нравлюсь ли тебе, очень ли нравлюсь? И все так же ли любишь?

Поскорей расправляйся со своей болезнью и приезжай. Жду тебя. Никто другой мне не нужен. Мой дом — твой дом. Приезжай и не забудь прихватить какую-нибудь пепельницу для моей коллекции.

Целую тебя крепко, крепко.

«Моя Наташа!

Моя умница!

Моя единственная, неповторимая Наташка!

Держу ручку и не знаю, что писать. Как всегда, пытаюсь избежать тех слов, что сами просятся на бумагу, потому что, прочитав их, ты подумаешь — расчувствовался Гурам! Мучаюсь, терзаюсь, по в конце концов прихожу к решению быть откровенным. И после этого скованности как не бывало, а понятие «самолюбие», так много значащее для нас, грузин, и удерживающее от откровенности, представляется нелепым. До самолюбия ли, когда душа вот-вот покинет тело, а время летит, истекает срок жизни. И невольно спрашиваешь, что ж нам остается, что остается мне и тебе? Мне — твоя любовь и благо, заключенное в ней (да, именно — благо, и оно так многообразно, наполняет меня такой гордостью)! А тебе? Что дает тебе мое безмерное чувство любви? Если бы ты могла ощутить хоть сотую долю его, оно бы свело тебя с ума, испепелило душу, сделало бы еще прекрасней!

Не представляешь, что происходит сейчас со мной. В душе боль, плоть задыхается. Если тебе доводилось испытывать подобное, поймешь, что творится со мной, а если нет, поверь мне на слово, моя маленькая, моя любимая!

Не смейся и не сравнивай меня с восторженными романтиками минувших столетий, но твой образ действительно связан для меня с цветом розы, а мое отношение к тебе, мое чувство напоминает голубизну неба.

Я не просто соскучился и хочу тебя видеть.

Я мечтаю о тебе! Не могу выразить, что я вкладываю в это слово, но это не жажда встречи после долгой разлуки. Я начинаю мечтать о тебе с минуты расставания. Где бы я ни был, невольно, подсознательно, всегда мечтаю о тебе, моя любимая.

Не слишком ли я откровенен? Думаю нет. Просто не стесняюсь тебя, больше, не смущаюсь. А значит, могу довериться любым словам, которые рвутся из души, потому что они правдивы. Поэтому не буду задумываться над ними, не буду выбирать выражения, сравнения… Не буду, не буду!.. Они сами идут из глубины сердца. Поверь мне, верь всему, что я говорю, не сомневайся в моих словах, любимая!

Что мне написать о себе?

Мне вспомнилось сейчас одно место из статьи, которую прочел недавно в каком-то иностранном журнале.

«Меняя образ жизни, вступая в связи с вещами, людьми, средой или теряя их, получая новую информацию, воспринимая новые идеи, мы адаптируемся, то есть живем.

При каждом изменении ориентации, при каждой адаптации наш механизм души и тела изнашивается. А наше свойство восстанавливать физические и духовные силы не безгранично!»

Да, действительно не безгранично! Убедиться в этом можно и на моем примере. Видно, износился уже механизм, износились «колесики» души и тела. Но сердце трепещет, бьется, как пойманная птица. Однако я не сдаюсь, не бросаю оружия. Скоро увидишь меня в столице, я еще покажу себя, такое там устрою!.. А если правильно тебя понял, то вообще не стану больше болеть. Не хотел я, чтобы ты подумала — расчувствовался Гурам, но ничего не вышло.

Несмотря на все, что со мной случилось и может еще случиться, ты все равно всегда будешь во мне, мой голубой цветок.

«Здравствуйте, Гурам!

Составленная Вами сетка расположения буровых скважин оказалась безупречной. Все они пересекли рудоносную жилу. Рудоносный участок оконтурован, запасы определены. Скоро получишь весьма радостную весть.

Держись, Гурам! Разве время болеть?!

«Уважаемый Григорий Васильевич!

Спасибо, большое спасибо за внимание. Очень рад, если сделанное мной принесло пользу. Задание, которое я выполняю здесь, вызывает у меня сомнение. Я стал почему-то мнительным.

Ребята из нашей экспедиции пишут, что скоро нас перекинут на работу в другое место. Интересно, куда направите нас в этот раз?

У вас, конечно, уже новые идеи, новые планы…

Надеюсь, по-прежнему буду в «передовых рядах боевого отряда» ваших геологов.

«Сынок!

Прежде всего — желаю тебе здоровья, счастья. Почему не пишешь? Совсем пропал! Неужто хоть одно письмецо не можешь послать? Извелась вся, думая о тебе. Мало было места в родном краю, занесло за тридевять земель! Будешь брать отпуск, скажи начальнику, что не вернешься назад. Не отпущу тебя! Не сегодня завтра смерть за мной явится, так неужто последние дни мои не скрасишь?

Как ты, там? Здоров ли? Хорошо ли питаешься? Да и что вы там едите, в своей глуши?

Эх, сама виновата, зачем позволила уехать? Приедешь — надеру уши. Береги себя, не простудись. Здесь холодно, каково же там, в вашей Сибири? Кланяются тебе все наши.

Ждем с нетерпением, приезжай скорей.

К Новому году вышлю посылку.

«Мамочка!

Поздравляю вас всех с Новым годом. Желаю вам здоровья, много радостных, счастливых лет.

Обо мне не беспокойся, я здоров. Аппетит у меня отменный, и повариха готовит очень вкусно. Наша экспедиция перешла на новое место. Письма шли пока по адресу, что на конверте. Посылку посылать не надо, все тут есть. Разве что пришлешь соус-ткемали и гозинаки. Неужели вам еще не поставили телефон? Почему не сообщишь номер? Проучу тебя, пошли гозинаки и Наташе. Помнишь ее? Голубоглазую Наташу, которая повсюду ходила с тобой по Москве. Адрес ее в твоей записной книжке.

Еще раз поздравляю вас с Новым годом, мои хорошие. Как хотел бы я быть с вами! Целую всех и обнимаю.

Потерпи, мама, скоро увидимся! Береги себя.

Выписка из газеты:

«Центральный комитет КПСС и Совет Министров СССР, рассмотрев представление Комитета по Ленинским и Государственным премиям СССР в области науки и техники при Совете Министров СССР, постановляет присудить Государственную премию СССР:

5. Солнцеву Григорию Васильевичу, доктору геолого-минералогических наук, директору научно-исследовательского института; Александрову Юрию Владимировичу, кандидату геолого-минералогических наук, научному руководителю экспедиции; Озерову Игорю Ивановичу, доктору физико-математических наук, заведующему экспериментальной лабораторией научно-исследовательского института; Отарашвили Гураму Георгиевичу, главному геологу экспедиции (посмертно); Пельменеву Михаилу Денисовичу, кандидату геолого-минералогических наук, начальнику экспедиции — за открытие месторождения руды».

1973

СВОБОДНЫЙ ВЕЧЕР

Репетиционная находилась в небольшой комнате, но все почему-то называли ее залом. За длинным столом сидели порядком утомленные артисты. Седой режиссер в бархатной куртке, уважаемый Шота Кевлишвили, стоя давал какие-то указания помрежу, тот заносил их в записную книжку. Репетиция прошла неудачно.

— Кроме Наны Каранадзе и Реваза все свободны, — сказал режиссер.

Артисты, шумно, беспорядочно задвигав стульями, покинули репетиционный зал. На столе остались переполненные окурками пепельницы — свидетельство ожесточенных споров; лишь одна сверкала чистотой, та, что была перед режиссером. Шота Кевлишвили не курил.