Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

— Взять вилы и кидать навоз. В загородку пойдешь?

— Могу пойти.

Дома свиную загородку обычно выгребал Густав. Алисе Эрнестина делать это не позволяла, говорила, что женщине это вредно.

Ольга выдернула задвижку и отворила дверцу:

— Ну, иди же, а то свиньи повыскочат.

Большие боровы, недовольно похрюкивая, лениво поднялись, видно считая, что нарушен их послеобеденный отдых, но в гладких мозгах, должно быть, зашевелилась надежда, что, может, снова покормят, и свиньи нагло полезли к Алисе. Толкали ее грязными свиными рылами в бок, хватали зубами за платье.

— Брысь, брысь! — отмахивалась Алиса.

— Чего боишься, дурочка, — посмеялась Ольга.

Алиса, задерживая дыхание, вонзала вилы в навоз. Острые зубья впивались в настил, от лишних усилий у Алисы заболело под ложечкой.

— Снизу поддевай! — поучала Ольга.

В другом месте навоз оказался жидким, на вилах не держался, и через перегородку летели одни ошметки.

— Вместе с соломой захватывай.

Наконец Алиса приноровилась. Раньше она и не подумала бы, что не справится с таким нехитрым делом. Однако прибрать хлевок дома совсем не то что работать здесь, у хозяина.

Разгоряченная, со сползшей на шею косынкой и измазанным в навозе лицом, Алиса покинула загородку, заперла на задвижку дверцу и провела ладонью по лбу. И лишь тогда заметила Алмину усмешку.

— Смотрю, ты в хлеву как будто впервой.

— Не впервой, но…

— Надо было сперва подумать, а потом уже наниматься. Что хозяину делать, если у него с работой не управляются?

— Я научусь, — Алиса подняла глаза.

— Ну… — недоверчиво протянула Алма и, отвернувшись, будто стыдясь Алисиной беспомощности, направилась к свиньям.

С завидной легкостью сильная женщина ворочала вилами, у нее так спорилась работа, что Ольга с Алисой вдвоем едва поспевали выкидывать навоз в люк.

За загородку набросали сухой соломы и перешли к коровам.

В «Лиекужах» после войны стадо обновили, коровы все больше были молодые, норовистые. Только распахнулась дверь коровника, как они оживились, загремели цепями, замычали, нежно и испуганно поглядывая на чужих скотниц.

Алма любила порядок. От грязной коровы чистого молока не надоишь; Алма дала девушкам по скребнице и щетке.

— Смотрите, шкуру на крестце не продерите! — предупредила она.

Щетка и скребница после вил до смешного легкие, только водишь ими, словно гладишь корову по шерсти, но движения однообразны, и Алиса опять почувствовала, как тяжелеет и немеет рука. Тайком, так, чтобы никто не заметил, она тряхнула и потерла занывшую руку. Но это увидела корова, высунула язык и лизнула Алису.

Когда у коров шерсть залоснилась, как шелковая, девушки напоили их и принялись носить воду. Ольга доставала ее из колодца. Алма с Алисой таскали в коровник. Алиса, как и Алма, семенила трусцой — так меньше проливалась вода. Однако, пока наполнили огромную лохань, у Алисы все равно промокли ноги.

— Так. На завтра хватит, — сказала Алма и впервые дала немного передохнуть.

Алиса провела рукой по гладкому коромыслу. На миг защемило сердце: вспомнились домик под заросшим соснами пригорком, ранние утра, одинокая лесная дорога, пристань…

Алма тоже невольно погладила отполированную ее плечами деревяшку.

— Блестит… — сказала Алиса.

— Как же не блестеть?

Алиса подумала, что все переделанное ими не сложно и не так уж трудно, если бы не спешка и волнение от боязни отстать.

Вдруг Алмино лицо стало опять серьезным, даже суровым, как прежде.

— Нужно натаскать для кухни хворосту!

Жечь на кухне дрова расточительно, рядом с дровяным сараем поставили навес для хвороста. Батрачки брали хворост охапками, несли домой и складывали в углу, за печью.

— Алиса, миленькая, ты пошустрее будешь, — запела Мамаша, — сбегай кликни мужчин на полдник. С юрьева дня и полдник полагается.

Алиса толком не знала, где именно находится клеть, сперва сунулась в сарай и только уже потом попала куда надо. В клети никого не оказалось. Алиса вернулась.

— Коли не в клети, так в овине они, — рассудила Мамаша.

Что такое овин, Алиса не знала.

— Ну там, доченька, где хлеб сушат. Как же ты не знаешь? Рядом с сараем у пруда.

На этот раз Алиса мужчин нашла. Один вертел веялку, двое других сгребали зерно и ссыпали в мешки, а хозяин, усевшись на пустом бочонке, курил.

— Идите, пожалуйста, полдничать!

У хозяина на лице зазмеилась лукавая улыбочка.

— Руку поцеловать надо, коли просишь о чем-нибудь.

Алиса растерялась.

— Пошли, пошли, — посмеялся хозяин.

Алиса кинулась бегом обратно к дому.

В полдник на столе стояло ведро кваши, был каравай хлеба, горшок с салом и лежало несколько ножей.

— Луковицу подала бы! — сказал хозяин матери.

Мамаша выдернула из висевшей над плитой связки несколько луковиц и положила перед хозяином. Тот небрежно отодвинул их к середине стола, давая понять, что луковицы для всех.

— Соли тоже подай!

Старушка поставила на край стола солонку.

Алиса уже так не смущалась, как за обедом, и даже успела рассмотреть парней.

Ближе всех к хозяину сидел старший батрак, молчаливый брюнет среднего роста с коротко подстриженными усиками. Когда он жевал, у него на широких скулах двигались желваки. Глаза избегали прямого взгляда, румяное лицо лишь изредка складывалось в улыбку. В этом человеке чувствовалась какая-то скованность; глядя на его мускулистую шею, высокую грудь и толстые пальцы, Алиса решила, что он очень сильный.

Другой батрак, довольно рослый, с большими ладонями, скорее неуклюжими, чем сильными. От узкого лица и светлых мягких волос как бы веяло благородством. Он тоже прятал взгляд, но, казалось, ничто не ускользало от его серых глаз: он вдруг так пристально посмотрел на Алису, словно мгновенно разгадал все ее мысли, — и тут же