Бунт при Бетельгейзе - Евгений Гаркушев

— А когда? — пробормотал Дылда.

— Я скажу когда. Договорились?

— Ладно.

Он опустил глаза в пол, стараясь не обращать внимания на хохочущих преступников. Коски между тем продолжали отпускать в адрес великана «и его девки» сальные шуточки.

Осужденных загнали в трюм транспортного корабля — обширный круглый зал с гладкими стенами. Никаких кресел, смягчающих перегрузки, и, уж конечно, никаких спецприспособлений для облегчения участи астронавтов, вроде барокамер и воздушных одеял.

— Как баранов повезут! — процедил один из косков.

— Как бы не так, — откликнулся другой, — животных в лучших условиях возят.

— Лягте на пол, — посоветовал кто-то. — Легче будет.

Цитрус лег на спину, подложив ладонь правой руки под голову. Дылда снял со спины резиновую подружку, положил ее на пол и бухнулся сверху. Что снова стало поводом для всеобщего веселья и шуток.

— А хорошо, что я ее не сдул, — заметил великан.

— Я-то думал, ты просто хочешь развлечься в дороге, — мрачно буркнул Цитрус. — И не желаешь тратить время, надувая и сдувая свою куклу.

Относительно Дылды и его подружки коски прекратили упражняться в остроумии только в тот момент когда корабль отстыковался от станции и, быстро набирая ход, помчался к системе Бетельгейзе. Тяжелая перегрузка вжала заключенных в пол. И все сразу почувствовали, какой он жесткий. Только Дылде, блаженно лежащему на своей подружке, всё было нипочем. Он поглядел на Цитруса, тот кряхтел от боли в мышцах, и поинтересовался:

— Что-то не так?

— Заткнись, придурок! — выдавил Эдвард сквозь зубы — челюсти не двигались. Ему захотелось придушить добродушного великана. — Не видишь, хреново мне.

Перегрузки прекратились, когда корабль завершил разгон и лег на курс. Ахая и охая, коски поднимались с пола. Сразу возникли свары на почве того, что кто-то как-то не так на кого-то посмотрел. Несколько заключенных подрались. Парочка рангунов так отделала одного бедолагу, что он остался валяться без сознания посреди трюма. Никто не посмел вмешиваться — рангуны среди заключенных составляли солидный процент. К тому же они стояли друг за дружку горой. Поэтому их опасались и не любили.

Цитрус, постанывая, растирал поясницу, по которой, казалось, проехала колонна тяжелых танков. Неподалеку он заметил сидящего в гордом одиночестве лемурийца. Способность представителей этой расы впадать в боевой раж и ничего потом не помнить о происходящем пугала. От лемурийцев старались держаться подальше даже самые лютые коски.

«Хорошо бы заполучить его в свою команду, — подумал Эдвард, — тогда бы ко мне точно никто не сунулся… Хорошо-то хорошо, но вдруг я скажу что-нибудь не то, и он разорвет меня на куски. Попытаться заручиться поддержкой лемурийца может только отчаянный псих».

Большинство представителей галактических рас держались вместе, сбились в кучки. Лохмоухих таргарийцев, рассудительных и хитрых, здесь было не очень много. Представители расы чешуйчатых, зеленоватые рептилии, переговаривались полушепотом — такие у них были голоса. Из безгубых ртов то и дело появлялись раздвоенные язычки. Несколько бородавочников булькали поодаль. Вокруг них, как и рядом с лемурийцем, было полно свободного пространства. Даже в отдалении чувствовалась распространяющаяся от них нестерпимая вонь. Цитрус представил, как будут ругаться уборщики, которым предстоит драить это помещение. Если, конечно, на транспортнике принят ручной труд заключенных вместо механических уборщиков. Насколько Эдик знал, обслуживание их обходилось в кругленькую сумму, и многие предпочитали использовать дешевую рабочую силу.

Довольно много среди заключенных было представителей расы скатов — существ с плоскими лицами и способностью накапливать в организме электричество. Они обладали дурным характером и часто шли против закона. Их маленькие желтые глазки вращались неестественно быстро, разглядывая остальных. Несколько скатов уже вступили в перепалку с рептилиями — их извечными противниками. Еще до того, как земляне включили их системы в область цивилизованного космоса, скаты и рептилии воевали между собой за право обладания несколькими богатыми полезными ресурсами планетами.

«Вот так и выглядит подлинный интернационализм, — подумал Цитрус. В разношерстную толпу он вглядывался со страхом и некоторой долей отвращения. — Перед законом все равны. Будь ты зеленая рептилия или лохматая обезьяна — всё равно тебя отправят отбывать наказание на Бетельгейзе. Если повезет. А если нет — прямая дорога на плутониевые рудники. А еще власти постоянно вопят о правах человека и прочих разумных тварей…»

Тут Цитрус заметил, что один из косков, Рангун, смотрит на него слишком внимательно. Увидев, что Эдвард отметил его интерес, рангун поспешно отвернулся.

«Так, это нехорошо, — занервничал Цитрус, — как бы мохнатый не оказался еще одним убийцей».

Он потянул Дылду за руку.

— Будь настороже!

— А в чем дело? — насупился великан. Похоже, его не на шутку рассердили насмешки косков, и он пребывал в дурном настроении.

— Видишь того типа? — Эдвард указал на лохматого рангуна, габаритами не уступающего Дылде.

— Вижу. Ну и что?

— Тебе не кажется, что он смотрит на нас странно? — Дылда прищурил и без того маленькие глазки, вглядываясь в рангунью физиономию.

— Пожалуй, так, — согласился он. — Чего этой обезьяне от нас надо?

— Беспредельщик, — авторитетно заявил Эдвард. — Не иначе, хочет отнять твою резиновую подружку.

— Быть не может! — выдохнул Дылда. — Рангуны ведь не любят наших женщин. Разве только некоторых. Для них в подружках главное — волосатость. А моя девочка такая гладенькая…

Цитрус покачал головой.

— Рангуны бывают всякие. Нутром чую, этот — извращенец. Так что поглядывай за ним внимательно. А я пока вздремну.

Дылда прижал к себе надувную куклу покрепче и вперился недоброжелательным взглядом в рангуна. Тот даже отвел глаза. За безопасность во время сна теперь можно было не беспокоиться.

Цитрус совсем уже было собрался заснуть, как вдруг послышался низкий гул, и в стенах раздвинулись створки, обнажая огромные иллюминаторы во всю стену.

— Пошла пропаганда, — прошипела одна из рептилии.

— Запугивают, — коск со шрамом через все лицо, сидящий неподалеку, сплюнул в сердцах.

— А что, красиво, — улыбнулся Цитрус.

— Это сейчас тебе красиво, — одернул его коск, — скоро будут поджилки трястись. Они ж это специально делают, чтобы запугать нас. Гляди туда…

— Куда? — Эдвард в недоумении уставился на яркую звезду на горизонте и вращающиеся вокруг нее многочисленные точки, похожие на мушиный рой.

— Туда, — проворчал коск, глянув на него недобро, — в скопление астероидов. Ту звезду видишь? Бетельгейзе, будь она неладна. Я там лучшие годы оставил. Самая сучья колония из всех.

— А мне говорили… — начал Цитрус.

— Напарили тебя, однорукий, — коск скривился. Крикнул: — Эй, парни, у нас тут, похоже, новичок.

Дылда на всякий случай приподнялся, резиновую подружку отодвинул за спину.

— Ты по первой ходке, так?

— Ну, так, — ответил Эдвард настороженно. Всеобщее внимание, проявленное к его скромной персоне, ему сильно не понравилось.

— Раз так, — ответил коск, — надо тебе погоняло грамотное изобрести.

Толпа каторжников одобрительно загудела.

— У меня уже есть погоняло, — ответил Эдик, — Цитрус я.

— Нет, паря, так не годится, — коск положил тяжелую ладонь ему на плечо, — погоняло тебе может дать только тот, кто в авторитете. Вот меня, к примеру, Меченый зовут. Смекаешь почему?

Эдвард уставился на шрам, уродующий и без того лютую физиономию. Спохватился, отвел взгляд.

— Да ладно, не тушуйся, — сказал Меченый, — правильно подхватил. Все так и есть. Меченый я и есть Меченый. А тебе, — он хмыкнул: — Погоняло будет — Рука. Потому как есть ты однорукий, с крючишком жалким вместо пальчиков.

— Здорово, Рука! — заорал кто-то. Коски ответили дружным гоготанием. Даже лемуриец улыбнулся одной стороной рта, а уж как радовались рангуны, издавая рев в несколько десятков глоток.

— Ты теперь, коск, навечно Рука, — сообщил Меченый, — если уж попал на астероиды, это клеймо на всю жизнь. Будет у тебя во всех анкетах значиться, что ты не простой гражданин, а гражданин с изъяном.

Цитрус огляделся кругом с робостью. Смеялись почти все, но он отметил для себя, что коски смеются беззлобно. Просто еще один бедолага среди них — таких же невезучих от рождения. Поэтому Эдвард присоединился ко всеобщему веселью, хлопнул Меченого по спине и гаркнул:

— Лады, Рука так Рука. Принимается.

Тот, однако, радости не выказал. Вскрикнул, как подстреленный, согнулся пополам и рухнул на пол с протяжным криком.

— Эй, ты чего? — опешил Эдик.

— Не обращай внимания, паря, — обратился к нему один из косков. — Невралгия у него позвоночная. Чуть не так двинется — сразу адская боль и в обморок брыкается. Злой потом дюже. Придет в себя — шлепнет тебя, не иначе.