Итоги № 39 (2012) - Итоги Итоги

— Переоценили противника?  

— Потом, уже попав во власть, я стал понимать, что далеко не всегда мнение экспертов учитывается. Причина событий августа 1991 года была ясна: для инициаторов переворота происходящее с Союзом было политически опасно, поэтому плевали они на рекомендации. Они это затеяли, а дальше произошло ровно то, что мы и предсказывали. Кстати, я 19 августа 1991-го на «Эхе Москвы» повторил наш прогноз: ГКЧП продержится лишь несколько дней... 

Следующая ступенька востребованности политических аналитиков  — конец 1992 года: поражение Бориса Ельцина на Съезде народных депутатов, когда он вынужден был сдать Гайдара в качестве кандидата в премьеры. Тогда умные люди внутри администрации, да и сам Ельцин, пришли к выводу, что у власти слаба интеллектуальная подготовка и нужно ее усиливать. Возникла идея президентского совета. В Кремле начали смотреть, кого в него приглашать, и наконец-то решили звать не только знатных писателей, но и профессионалов. А кто на слуху? Те, кто мелькает по телику. Вот так туда попали Паин, Мигранян, Караганов, Сатаров... Причем эта яйцеголовая часть совета была жизнью отделена от всех остальных фигур статусных и символических и очень активно вовлечена в работу службы помощников президента. Затем нас начали потихоньку из президентского совета перетягивать в состав самой кремлевской администрации. Сначала перешел Батурин, потом я, потом Паин со Смирнягиным. Первыми со мной беседовали Пихоя, Ильин, Кадацкий, Никифоров  — спичрайтеры Ельцина. Поскольку они люди пишущие, то оправданно считались в Кремле самыми умными. И они подбирали состав президентского совета. Тех, кого они отобрали, передавали в руки Илюшина, и если Виктор Васильевич ставил «клеймо», то все — человек в совете. 

До этого я бывал как наблюдатель на заседаниях Межрегиональной депутатской группы и Ельцина, конечно, близко видел, но не общался. Так что впервые мы за одним столом сидели на первом заседании президентского совета. А примерно год спустя меня уже перетащили в штат помощников президента. 

— Так что, для этого не нужно было родиться в Екатеринбурге? 

— Нет, тогда в этом не было необходимости. В то время была другая ситуация. Главная ее характеристика — это неопределенность и тревожность от неопределенности. Были нужны профессионалы, которые смогут в этой неопределенности разобраться и что-то подсказать. Первоначальной моей задачей было отладить взаимодействие президента с парламентом, партиями и общественными организациями. Почти сразу к этому добавилась аналитическая деятельность — подготовка посланий президента и другая аналитика. 

— А партийное строительство?  

— Видите ли, мы же в том духе, как сегодня, партийным строительством не занимались. Да, случались эпизоды, когда ко мне в кабинет приходили некие люди и говорили: вот мы хотим создать партию, как вы на это смотрите? Я говорю: хотите — создавайте. И гуляй, Вася. Это не требовало ни разрешений, ни запретов. А единственный партийный проект, который был задуман в Кремле, оказался не очень удачным. Помните, когда Борис Николаевич сказал: мы пойдем с двух флангов. «Наш дом — Россия» — справа, а Иван Петрович Рыбкин с его партией — слева. Но и тогда Кремль взял на себя только само начало, а дальше партии пошли в свое одиночное плавание. Какого-то регулирования не было, уж тем более партийного строительства. Слишком много было проблем без этого. Витала одна идея, которая постоянно то затухала, то появлялась, — создание президентской партии. Но Борис Николаевич выступил против, и все заглохло. Ельцин хотел быть над схваткой. Он хотел быть президентом всех россиян. А когда не считал дело полезным, то запрещал. 

— Проявлял авторитарность?  

— Ой, побойтесь бога! Чего там авторитарного? У нас так сложилось, что когда мы в кругу помощников решали, что нужен разговор с Борисом Николаевичем на щекотливую тему, то посылали меня. Часто это было связано с отставками, которые мы считали важными и назревшими. 

— Много «крови» у вас на руках?  

— Не очень. Могу вспомнить трех отставленных на федеральном уровне и двух на губернаторском, но с последними был чистый криминал. Я все-таки работал не с кадрами, а с аналитикой, генерацией новых идей. Приходишь к Борису Николаевичу с аналитической запиской, в нескольких словах она обсуждается. Он ее забирает. У президента была отдельная папочка, где он хранил такие документы, которые нужно обдумывать. И там это вылеживается какое-то время. К нему приходят люди. Он им что-то вкидывает из этого, обсуждает с ними, проверяет идею. А потом получаешь резолюцию: «Не возражаю. Действуйте». 

Возвращаясь к «кровавым» разговорам: я всегда знал, что обсуждение щекотливого вопроса с президентом не таит для меня какой-то опасности, возможной опалы. Это первое. Второе, Ельцин был человеком, который ко всем обращался на «вы», очень редко повышал голос. Единственный случай, когда во время нашей беседы тет-а-тет, в связи с тем, что тема показалась ему ненужной,  он просто сказал: «Георгий Александрович, у вас там в списке, наверное, есть более важные вопросы». Какая там, к черту, авторитарность. Конечно, он не был человеком, пропитанным идеями демократии, но стихийно он был, бесспорно, демократом. Я все-таки с ним довольно долго проработал. 

— Кстати, насколько свободно вы могли выдвигать свои идеи? 

— Абсолютно свободно. Ельцин лично принимал участие в обсуждениях. Именно на такой встрече с небольшой группой из 5—6 человек обсуждалась, например, идея введения выборов губернаторов, которую Борис Николаевич не сразу принял. Но Леня Смирнягин очень хороший аргумент придумал. Он сказал: «Борис Николаевич, если вы думаете, что, когда назначаете губернатора, он попадает от вас в зависимость, то это не так. В первую очередь вы попадаете в зависимость от него». Ельцин был фантастически талантливый политик. Он хмыкнул: «Однако, действительно». И через некоторое время была дана отмашка готовить решение. И такого рода идей с ним обсуждалось немало. Он любил, когда мы к нему по каким-то проблемам приглашали экспертов. Допустим, когда мы готовили президентское послание, то со мной работала небольшая группа представителей достаточно крупного бизнеса, разных партий, с которыми мы консультировались.   

— Вы участвовали в конституционном процессе... 

— Ой, ну так, на ноготь мизинца. Я был в президентской квоте на Конституционном совещании. Бегал к микрофону, что-то говорил, какие-то поправки вносил. Все это обсуждали, голосовали. Не более того. Конечно, до событий октября 1993-го редакция Конституции была получше. Послеоктябрьская, когда Ельцин вписывал туда кое-какие нюансы, которые укрепляли его власть и уменьшали полномочия парламента, слабее с точки зрения демократии. Но тут надо понимать, что это была реакция на политическую конъюнктуру. 

— После принятия Конституции делались попытки что-то в ней поправить? 

— Мы говорили Борису Николаевичу, что хорошо бы поднять эту тему. Готовя послание в 1995 году, заходим к президенту с моим коллегой Михаилом Александровичем Красновым. Говорим, что есть дефекты в Конституции объективные. На что он отрезает: «Конституцию не трогать. Рано». 

— Помощники президента тогда и сейчас занимаются одинаковыми  вопросами? 

— Ну, сегодняшний помощник — это синекура. В то время от него зависело куда больше. Первопроходцем был Виктор Васильевич Илюшин. Но он постоянно говорил нам: «Ваш начальник президент. Я только вас собираю вместе, чтобы координировать работу». Он довольно деликатно себя вел. Помогал нам, потому что мы-то пришли без всякой культуры штабной работы, может быть, за исключением Батурина. 

— Такое народное мнение бытует, что многие важные решения принимались при Ельцине в бане. Практиковалось? 

— Я ни разу с Борисом Николаевичем не парился. И почти не пил. Не могу сказать, что совсем не пил, потому что он приглашал нас на праздники. Это, кстати, первый раз произошло в 1995 году на Новый год, когда мы его пришли поздравлять. У него был серьезный инфаркт тогда. Мы говорим какие-то хорошие слова, он говорит какие-то хорошие слова. Вносят поднос, и там стоят бокальчики с шампанским, а отдельный бокальчик чуть подлиннее и чуть потемнее к нему первому подносят. Я не помню, кто, то ли Пихоя, то ли Илюшин, собирался что-то сказать, но Борис Николаевич опередил: «Ну вот, вы будете пить шампанское, а я — заменитель». На этом все празднование Нового года закончилось. 

— На ваших глазах для большинства населения страны Ельцин превратился из героя в антигероя. Почему это произошло?  

— Это было неизбежно. Борис Николаевич шел на снижение рейтинга абсолютно сознательно. И, конечно, в том запущенном состоянии, в котором находилась страна во всех сферах — управлении, экономике, обществе, — реформы не могли не дать первоначально тяжелый эффект, не сказаться и на уровне жизни населения, и на популярности президента.