Невиновный - Ирен Штайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А теперь со мной, красотка! Может, уединимся?!
Я быстро, насколько мог, повернул голову в сторону Женьки, тоже расплывающейся в нерезкое пятно. Ее уже пыталось тащить куда-то в сторону пятно побольше и понаглее.
– Отвали, кретин! – Она не из тех, кто медлит с ответом. Вот только поможет ли?
– Не ломайся, шлюха! Будет весело.
Может, всплеск адреналина, хлынувшего вместе с яростью к моей голове, помог восстановить зрение, но я увидел совершенно ясно, как Женькин кулак прилетел обидчику прямо в челюсть. Толпа, начавшая было расползаться, метнулась обратно.
– Ты попутала, сука?!
– Еще одно слово, и ты тоже труп. – Не помню, как оказался между ними – уродом с синяками больше глаз, в майке с надписью «молодой», но уже явно разлагающимся от наркоты. Не знаю, почему говорил так спокойно, почему не отводил взгляда. Не потому, что не имел права струсить, а потому, что не был трусом в этот момент. В виске билась кровь, полная гнева. Я чувствовал, как пульсирует вена. Чувствовал, как пальцы в кармане уже сжимали пистолет. Чувствовал и смотрел, смотрел, смотрел.
«Молодой» не выдержал, плюнул прямо на темно-синюю плитку, и сделал в сторону шаг. Вот уже рука Женьки в моей ладони, и мы идем вперед. В голове зашумело, перед глазами поплыло сильнее прежнего. Но я знал – где-то там, впереди, за поворотом, за преградами из извивающихся тел, будут ступени наверх, на воздух, на свободу.
– Ты еще будешь визжать на моем члене, шкура! И мать твоя тоже!
Зачем? За что, гнилой ублюдок? Просто за отказ?! Я не хотел возвращаться, хотел только одного – увести Женьку поскорее. Но ее рука уже выскользнула из моей.
Оглушительный грохот и противный звон в ушах. Потом хлопок, и еще. Где все это время был второй пистолет? Визг толпы, и музыка, наконец-то, заткнулась. На белой майке «молодой» расплывались кляксы. Как цветы.
***
– Что?! Скажешь, я дура чокнутая, да?!
– Нет, Женя, нет.
Она тряслась, будто только что выбралась из ледяной воды, и никак не могла согреться. Не плакала. Ну точно статуя – чистый мрамор, твердый и холодный.
– Зачем стреляла, зачем нас подставила?!
– Все хорошо, девочка. Не подставила. Все хорошо.
Охранник, конечно, не успел среагировать, видимо, приняв нас за перепуганных гуляк, спасающих свои задницы, но не за виновников «торжества». Да и если бы успел, вряд ли сунулся бы под пулю. Ветер бил в лицо, темные улицы сменяли одна другую. Нужно вернуться в отель – куда еще деваться ночью. А там решится.
У самого входа в здание Женька остановилась.
– Теперь ты бросишь меня?
Вот чего она боялась – что снова останется одна. Фонарь светил из-за ее спины, отчего лицо, обрамлял золотой ореол. Святая? Убийца? Не из глупости стреляла ведь, не из вседозволенности. Стало больно из-за мамы? Которая никогда не верила и не пыталась защитить. Всего лишь слово о ней, и Женька разрядила в обдолбанную тварь пистолет. Или же перед глазами стоял отчим? Одно я точно знал – никто, ни одно живое существо не вправе ее осуждать. Так зачем же она боится?
– Видишь? – Я поднял к ее глазам ладонь и показал на кольцо. – Что написано?
– Вместе. – Тихо произнесла она, будто боясь ошибиться. Слова казались ей кирпичиками башни – поставишь один неверно, и все, что было построено, рухнет.
– А на твоем что написано?
– Навсегда.
– Я никогда тебя не брошу. Никогда, слышишь?
Когда я прижал к себе Женьку, ее тело и сердце освободились от мрамора. Она рыдала в голос, сжимая меня мертвой хваткой, до синяков, до боли. Теперь фонарь светил прямо в глаза, но я знал – золотой ореол лежит на моем плече, никуда не девшись с коротко стриженной головы.
– Прости меня. Зря мы туда пошли. – Сказала она уже из-под потрясающего своей белизной одеяла. В номере весь случившийся кошмар сначала ожил в сознании, но затем показался полной нелепицей. Ведь разве может плохое быть реальным среди красного дерева и белоснежных простыней?..
– Ерунда. Вначале и правда было весело.
Глава 8
Болван, идиота кусок! Надо же было додуматься до такого… Почувствовал себя всемогущим? Добро пожаловать на землю, смотри не разбейся, если это возможно. В голове еще крутилась навязчиво засевшая песня, а в воздухе не успели исчезнуть гитарные аккорды – только что Женька дала свой первый сольный концерт.
– Почему бы и нет? Ты боишься что ли? – Я сам взял ее на «слабо», ведь она больше хотела, чем боялась.
«Почему бы и нет?.. Хватит быть параноиком». Знал же, что обычно после этой мысли начинается самый ад. Но я просто хотел сделать Женьку счастливой, и больше ничего.
– Внимание, дамы и господа! – Дрожащий ее голос был в то же время шальным и веселым. Она справится – в ней есть огонь, которого хватит на всех, вяло постукивающих вилками в гостиничном ресторане. – Можете оторваться от своих тарелок! А можете не отрываться, черт с вами, – слушайте так. Я – Женя Калифорния, это моя гитара, и мы сделаем ваше утро!
Женя Калифорния. Я улыбался, вспомнив мятный свитшот с аналогичной надписью, который, по мнению Женьки, идеально бы мне подошел. Она не торопилась, закатывая рукав ковбойской рубашки, будто по учебнику выжидала паузу. Стук приборов стал менее частым, и почти все глаза направились на нас, так что я, по привычке, не знал, куда деть свои.
– Я солдат! Я не спал 5 лет, и у меня под глазами мешки. Я сам не видел, но мне так сказали…
Снова под моим колючим свитером побежали мурашки, а тело будто пронзил электрический разряд, вошедший прямо в уши.
– Я солдат, и у меня нет башки, мне отбили ее сапогами!..
Никто, ни одна живая душа в дорогом костюме или брендовом платье, не смела больше набивать рот осьминогами с рукколой. Потому что такого – голову даю на отсечение – они не слышали никогда. И никогда не видели, как из груди девочки-пацанки, коротко стриженного подростка, вырывается голос души, повидавшей не один мир. Пусть песня и дворовая – это делало контраст сильнее. Только падали ненужные морские твари с замерших в воздухе вилок. Только уверенный гитарный бой заполнял собой каждый уголок отеля.
– Я солдат, недоношенный ребенок войны, я солдат – мама, залечи мои раны…
Будто маме не плевать. Ты все обращаешься к ней, а
