Ошибка Оноре де Бальзака - Натан Рыбак

Бальзак молчал. Он думал о причине неожиданного бегства Ганской.

— Дождь! Противный дождь, — жаловалась Ганна. — Юрий, как бы прекратить этот дождь? Я не хочу, чтобы был дождь, я не хочу осени, я хочу солнца, цветов, и я хочу в Париж.

Бальзак попросил извинения. Ему еще надо поработать. Парижские издатели требовательны.

— Ну вот тебе и прославленный Бальзак! Знаток любви и женщин! — Ганна состроила презрительную гримаску, взяла со стола томик Вольтера и примостилась на низенькой кушетке.

Он хотел было сразу же пойти к Еве, спросить, выслушать. Передумал. Поднялся в свой кабинет. Ходил быстрыми шагами из угла в угол, задерживался на миг у окна, вглядывался в серый, тоскливый пейзаж и снова ходил, безмолвно шевеля губами, потирая руки. В комнате было непривычно холодно, его знобило. Он понимал: Эвелина колеблется. Взгляд случайно остановился на бумагах, разбросанных по столу.

Роман не выходил. Сюжет «Посвященного» был еще вялым и далеким от завершенности. Мысли походили на изморось за окном. Бальзак подбежал к столу, втиснул свое тело в узкое кресло, схватил перо. Оставалось одно— письма. Он писал их торопливо, подгоняя себя, это было подлинное творчество.

…Через несколько дней чиновник особых поручений в Бердичеве, задержав, в силу своих высоких полномочий, оказию на Радзивиллов, перечитывал большие запутанные письма Бальзака, читал внимательно, искал что-то между строк, записывал в свою заветную книжку наиболее важное, а письмо к сестре Лауре переписал Целиком и принялся составлять доклад генералу Бибикову. «Одновременно, — писал Киселев, причмокивая языком от удовольствия, — посылаю Вашему превосходительству копию письма французского писателя Бальзака к своей сестре Лауре в Париж. Поднадзорный Бальзак ведет себя благопристойно. — Киселев подумал, эта оценка показалась ему щедрой, он вычеркнул последнее слово и вместо него четко написал: —…осмотрительно и осторожно. Из-за границы получает письма, копии которых пересылаю при сем в канцелярию Вашего превосходительства».

Киселев переписал все набело и подписался размашисто, но четко, памятуя, что и в подписи должно проявляться почтение к высшему начальству. Бибиков читал письмо к Лауре внимательно, даже слишком внимательно, на белом поле листка делал свои, понятные только ему, пометки.

«Страна эта интересна только тем, — писал Бальзак, — что наряду с подлинной роскошью здесь не хватает самых обычных вещей. Это имение единственное, где есть карсельская лампа и больница. Зеркала в десять футов — и нет шпалер на стенах. А Верховня считается богатейшим поместьем на Украине, которая по величине равна Франции». Бибиков прикусил губу, култышка левой руки (рука была потеряна в кампании 1812 года) дрогнула, читал дальше.

«Несмотря на плодородие земель, обратить продукты в деньги трудно, потому что управители крадут и не хватает рабочих рук для машинной молотьбы хлеба. Это могущество и эти богатства заключены в самой земле, и потому Россия рано или поздно станет хозяином европейского сырьевого рынка». Бибиков подчеркнул последнюю фразу. «Литератор прав, однако это не его дело», — подумал и еще раз подчеркнул.

«Вы не представляете себе, какие огромные богатства сосредоточены в России и не используются из-за отсутствия транспорта. Мы топим здесь печи соломой. За неделю здесь сжигают столько соломы, сколько можно найти на всем рынке св. Лаврентия в Париже. Как-то я пошел на ток, где молотят хлеб машинами, там стояло 20 скирд, каждая высотою в 30 футов, длиною в 50 шагов и шириною в 12 шагов. Но управители крадут, и потери значительно уменьшают прибыли. Мы не представляем себе дома, как здесь живут. В Верховне надо иметь все свое: здесь есть кондитер, мебельщик, портной, сапожник, есть крепостной оркестр. В Верховне есть суконная фабрика и сукно вырабатывают очень хорошее. Мне шьют шубу на сибирских лисах из местного сукна, чтобы я мог прожить здесь зиму, и это сукно стоит французского. Фабрика выпускает десять тысяч штук сукна в год».

Все прочитанное выше показалось генерал-губернатору не столь значительным и важным по сравнению с тем, что он прочел дальше.

«Он заходит слишком далеко в своих намерениях», — подумал Бибиков. Бальзак излагал в письме интересный экономический проект.

«У двух графов Мнишек, — писал он, — есть земля, одна из самых прекрасных в империи, расположенная, на их счастье, на русской границе, в пяти милях от города Броды. В Бродах начинается большая галицийская железная дорога, а линия от Кракова до Парижа будет закончена 15 сего месяца. Теперь Франция, где употребляется огромное количество дубового леса для железнодорожных шпал, почти не имеет дуба. Я знаю, что цена на дубовый лес выросла вдвое… Эти господа, владеющие 20 тысячами арпанов высокого строительного дубового леса, могут продать 60 футов дуба высотою в 10 метров, в среднем 15 дюймов в диаметре у корня и 10 дюймов у того места, где отрубают верхушку. Надо подсчитать, сколько можно предложить владельцам за каждое дерево, принимая во внимание: 1) перевозку из Брод в Краков — 80 миль; 2) стоимость перевозки по железной дороге от Кракова до Парижа, учитывая также переправу через Рейн у Кельна и через Эльбу в Магдебурге, потому что на этих двух реках мостов-виадуков еще нет, и лес придется сплавлять, а сплав 60 000 таких колод — дело нешуточное.

Но если себестоимость, скажем, 10 франков, а фрахт — 20 франков, то колода обойдется в 30 франков, и весь вопрос в том, сколько будет стоить в Париже 60 000 штук дубовых колод. Если это’ дает только 20 франков прибыли, то и тогда это составит 1 200 000 франков. Итак, отвечайте как можно скорее. Пусть Сюрвиль составит точный расчет фрахтов от Кракова до Парижа, стоимость перевозки, пошлину, если она существует во Франции, и т. п. Я узнаю здесь, сколько будет стоить перевозка от Брод до Кракова… Не следует удивляться, что это дело еще не сделано, — такова беззаботность здешних помещиков. Это страна — какие-то ледовые Антильские острова, а помещики — креолы, эксплуатирующие свои земли с помощью мужиков».

Бибиков прочитал письмо вторично. Оно стоило того. Прежде всего, это было удивительно. Литератор Бальзак рассуждал, как экономист. Затем раздражал недопустимый тон в описании России, а что касается сырья — он, конечно, прав, только не ему вывозить арпаны дуба для французских железных дорог…

Цель приезда Бальзака в Россию как будто стала проясняться. Так, по крайней мере, думал Бибиков. Генерал считал этот год неудачным для себя. В самом деле, ему не везло. Писатели, точно нечистая сила, свалились на его голову. Не так давно Шевченко задал ему хлопот, еще и до сих пор жандармы шныряют по селам, вылавливая его бунтовщические стихи.

Конец этому положен, нет больше Шевченко. Ан глянь, черти принесли этого загадочного француза. Правда, с ним легче. Это совсем другое дело, но деликатное и не очень ясное. Конечно, здесь и речи нет о бунте, о каких-то идеях. Но этот роман польской графини и Бальзака не нравился Бибикову. Сухонькое тело генерал-губернатора, в простом черном мундире, потонуло в глубоком кожаном кресле за большим письменным столом. Бибиков погрузился в воспоминания. О Ганской он думал не без приятности. Вспоминались вечера в Петербурге, в Одессе. По правде сказать, она издавна обнаруживала склонность к литераторам. Даже Пушкин был ее добрым знакомым. Впрочем, он, кажется, уделял больше внимания ее сестре Каролине. Ведь это ей он посвятил:

Что в имени тебе моем,Оно умрет, как шум печальный…

Пушкин — его тоже давно нет, и как будто спокойнее стало в Петербурге, да и в одном ли Петербурге? А Каменка Давыдовых, тот темный грот? Теперь только одно воспоминание, и тогда — реальная угроза порядку.

Копия письма Бальзака лежит перед Бибиковым на столе. Она напоминает о действительности. Что же, намерения француза останутся на бумаге. Ни один арпан леса не будет продан. Нет! Глаза Бибикова наливаются кровью. Неслыханная наглость! Этому не бывать никогда. Никогда! Он вызывает в кабинет начальника канцелярии и отдает приказ: на территории вверенных ему губерний Киевской, Подольской и Волынской запретить продажу леса на сруб без особого разрешения генерал-губернатора. Копия письма Бальзака в запечатанном конверте путешествует дальше, в Петербург. Она попадает в папку с двуглавым орлом на переплете и с надписью: «Его императорского величества собственной канцелярии отделение III», на нем ставят номер и печать, и сбоку появляется пометка: «До сведения его императорского величество доведено».

Глава седьмая. СЕВЕРНАЯ ЗВЕЗДА

В доме на улице Басс, расположенной в тихом парижском квартале Пасси, в просторном, уставленном книжными полками кабинете Бальзака, на его письменном столе Эвелина Ганская видела маленькую статуэтку Наполеона Бонапарта с обнаженной саблей в руке.