Сигюн. Королева Асгарда - Ива Эмбла

– Ничего, любимый, я верю, всё будет хорошо.

Он кивает, шумно вздыхая, и снова кладёт голову рядом со мной. Я обнимаю его за шею, открывая наугад ещё одну книгу. Я могу читать ему с любой страницы – и всё это будет про нас.

Открывается дверь, ведущая из дома. Неслышными шагами подходит Хель, садится возле меня:

– Госпожа Сигюн, почему ты читаешь стихи лошади? И почему эта лошадь плачет?

– Плачет?..

Я обеими руками пытаюсь развернуть к себе голову лошади, но она не поддаётся, отворачивается от меня, чтобы скрыть слёзы, катящиеся из изумрудно-зелёных глаз. Я зарываюсь обеими руками в чёрную густую гриву, прижимаюсь к вороной шее. Лошадь тяжело и напряжённо дышит, мягко отстраняется от меня, поднимается на ноги, начинает медленной рысью кружить по деревянной пристройке, которую мы соорудили вплотную к нашему дому, когда всё это началось.

– Почитай те руны, которые написал тебе папа, Хель.

Она кивает и достаёт из кармана сложенные вчетверо листы. Бумага успела обтрепаться по сгибам. Детский голос, произносящий заклинания, звучит слишком необычно, но мы обе уже успели к этому привыкнуть. Хель то шепчет, то почти кричит, но она этого не замечает. Лицо отстранённо, взгляд сосредоточен и повёрнут внутрь себя. Лошадь начинает бить дрожь…

Наконец всё закончилось. Хель убирает листки с письменами и оглядывается на меня. В её взгляде нет уже и следа транса, в который она впадает всякий раз, когда читает написанное Локи.

– Госпожа, а когда вернётся папа?

Я обнимаю Хель, она доверчиво смотрит на меня, и мне неловко обманывать её, однако и сказать ей всю правду я тоже не могу. Я глажу её ладонью по волосам, она склоняет голову, поворачиваясь ко мне синей половиной своего лица.

– Нам надо подождать, – шепчу я ей на ухо, – скоро все мы будем вместе. И я просила тебя называть меня просто Сигюн, помнишь?

Она улыбается, смущённо поднимает на меня свои чудесные зелёные отцовские глаза:

– Хорошо, госпожа… то есть хорошо, Сигюн.

Мы молчим, прижавшись друг к другу, и я чувствую, как она успокаивается, перестаёт вздрагивать под моей рукой.

– Ёрмунганд уже почти не возвращается из моря… – тихо говорит она, – и Фенрир всё чаще и всё дальше уходит в лес…

– Так и должно быть, папа говорил, так и будет, – стараюсь я её успокоить, но она не слышит меня.

– Нет, нам уже никогда не быть вместе, как прежде, – заключает она и вздыхает в созвучье своим мыслям.

– Мы же с тобой вместе. Не грусти, Хель. Папа не хотел бы, чтобы ты грустила.

– Скажи мне правду, Сигюн, только честно-честно, обещаешь?

Я киваю, улыбаясь как можно ласковей. Она изучающе смотрит мне в лицо, словно оценивает, насколько мне можно доверять.

– Папа оставил нас? Он к нам не вернётся, так?

– Конечно нет! Откуда такие мысли?

Она прячет глаза, потом отвечает глухо, словно нехотя:

– Мы уже оставались одни, там, в Железном лесу, пока нас не забрали в Асгард слуги Одина.

Лошадь коротко ржёт в своём тёмном углу, мечется от стены к стене. Мы обе поднимаем на неё глаза, провожаем взглядами её судорожные движения.

– Но как же ваша мама, Ангрбода, она ведь оставалась с вами?

Хель долго молчит, будто не знает, как ответить.

– Пока мы росли, с нами всё время был папа. Он заботился о нас, приносил нам еду и разговаривал с нами. Однажды он сказал нам, что должен покинуть нас… ненадолго. А потом за нами пришли из Асгарда и забрали нас. Ангрбода, она… совсем другая, не такая, как папа. Она молчит и уходит в лес. У неё там какая-то особенная жизнь, мы для этой жизни чужие.

Дитя толкнулось в моём животе, я это чувствую, и Хель чувствует тоже.

– На этот раз всё будет не так, милая, я тебе клянусь. Папа никогда и ни за что не оставит нас. Он всё время думает о тебе и о мальчиках. Он вернётся, как только сможет. Но его мысли всегда с нами. Скажу тебе по секрету, он постоянно видит, как мы все здесь живём. И придёт к нам на помощь, если что-то случится. Он ведь Повелитель Магии. Он сумеет нас защитить.

Она кивает, доверчиво и сонно, уже совершенно успокоенная.

– Иногда мне кажется… я хочу сказать, у меня такое чувство, что папа здесь, что он никуда и не уходил…

– Так и есть, Хель.

– Можно, я сегодня буду спать вместе с тобой?

– Ну конечно. Ляжем прямо здесь или пойдём в спальню?

– Я бы хотела лечь здесь. Но если Фенрир вернётся?

– Он присоединится к нам.

Она, успокоенная, ложится, укрывается пледом и скоро засыпает.

Я подхожу к лошади, нервно бьющей копытом и всхрапывающей в дальнем углу пристройки. Я обвиваю её шею со всей нежностью, на которую только способна.

– Я люблю тебя, Локи, – говорю я, целуя морду лошади. – Я каждый день буду говорить тебе об этом.

Лошадь ржёт отрывисто и горько. Я научилась различать интонации в её голосе.

– Идём спать. Беременным женщинам нужно больше отдыхать, слышишь? Хватит уже ходить из угла в угол.

Мы ложимся, как обычно: я на краю дивана, вороная лошадь рядом, с моей стороны на полу. Я могу обнимать её за шею, пока не засну, и от этого прикосновения мне становится тепло.

Но сегодня я долго лежу без сна. Этот разговор с Хель разбередил мне душу. Мне тревожно. «Он сумеет защитить нас», – сказала я девочке. Но кто защитит его самого?

Заключённый в тюрьме чужого тела, мой муж пытается держаться спокойно, чтобы не пугать нас. Но я вижу, как то и дело прорываются наружу с трудом сдерживаемые человеческие эмоции. И тогда лошадь вздымает на дыбы своё отяжелевшее тело и в ярости бьёт копытами деревянную перегородку. Сознание, запертое в бессловесную оболочку, бунтует и восстаёт против собственной беспомощности и ищет, ищет выход. Но выхода нет. Мы должны ждать, только это нам и остаётся. У лошади глаза человека, наполненные невыразимой болью. И я не могу помочь моему Локи ничем, кроме слов моей любви.

В каком бы обличье ты ни представал передо мной, я люблю тебя, я буду с тобой до конца. И я буду шептать и кричать об этом каждую минуту, если тебе это будет нужно, чтобы держаться.

Лошадь рядом со мной тоже не спит, я слышу. Поднимает голову, настороженно прядает ушами. Вслушивается в ночную тишину. Там, в ночи, таится угроза – мы оба об этом знаем.

Я потихоньку, чтобы не разбудить Хель, спускаю ноги с постели, соскальзываю вниз, всем телом прижимаюсь к боку лошади. В темноте матово светятся её большие влажные глаза.

– Спи, Локи, спи, любимый.

Как я скучаю по его голосу, его улыбке, его гибкому сильному человеческому телу! Я не была готова стать опорой, в которой нуждаются все в этом доме. И чтобы не было так страшно, я начинаю шутить:

– Ну, Локи, кто родит первым, на что будем спорить?

…Наконец смыкаются усталые веки. Лошадь опускает сонную голову. Я переползаю на кровать. Хель разметалась во сне, чуть подрагивают ресницы, полуоткрылись припухшие детские губы. Уже далеко за полночь, и я сворачиваюсь калачиком на краю постели, не снимая ладони с лошадиной шеи. Засыпая, я слышу осторожные шаги по дому – это Фенрир возвращается в свою спальню. Всё спокойно в эту ночь. Я позволяю себе короткий вздох, прежде чем окончательно погрузиться в глухой омут сна без сновидений. На сегодня довольно. Завтра, когда я проснусь, в моей голове вновь начнётся мучительный круговорот мыслей – как могли мы попасться в такую ловушку? И был ли у меня хоть шанс сделать что-нибудь, чтобы это предотвратить? Самое гнетущее для меня то, что я не могу ни с кем этими мыслями поделиться. Я должна быть сильной или хотя бы такой казаться, чтобы сохранять веру в благополучный исход для всех нас. Несмотря ни на что. Даже на то, что моей собственной веры почти не осталось. Никто не должен об этом знать.

Конечно, я понимала, что наше уединение в ссылке на краю Асгарда не означает, что нам с Локи радушно предоставили медовый месяц. И я ни на секунду не допускала мысли, будто в Вальяскьялве о нас забыли. Отсутствие гостей из царского дворца меня не радовало, а скорее настораживало. Но ещё больше удручало меня то, что не было вестей из Ноатуна.

– В твоих рисунках в последнее время преобладают слишком тёмные тона. – Локи подтащил к моему мольберту стул и уселся на него верхом.

Я отложила в сторону кисти и смущённо улыбнулась:

– Ты, как всегда, прав.

– Не надеялась же ты обмануть Бога обмана?

– Локи! – Я укоризненно покачала головой. – Мы не в Мидгарде.

– Я из-за этого утратил в твоих глазах свою божественную сущность?

– Всё бы тебе твои шуточки! – Я бросила в него тряпку для протирания кистей, он, конечно же, увернулся с неподражаемым изяществом. Если бы только мне удалось ухватить в набросках ускользающую красоту этих движений, похожих на танец, и запечатлеть их на холсте! Я пыталась, и не раз, но как передать в застывших линиях само живое совершенство?

– Ты грустишь, Сигюн. – Его лицо становится серьёзным.

– Я всё время вспоминаю об отце, Локи. – Я не могу удержаться от вздоха. – Мне думалось, он приедет нас навестить.