Крест и полумесяц - Руслан Ряфатевич Агишев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Все знают, что этих людей я сам пригласил. Тебе ли не знать, что они мои гости, — Арслан медленно отступал назад по мере того, как приближался незнакомец. Сейчас абрек выглядел совсем другим человеком. Куда только делись его горделивый, снисходительный взгляд, презрительная улыбка во весь рот? Ничего этого не было! Как корова языком слизала. — Плохо это, Арслан, очень плохо. Что теперь люди в горах подумают? Скажут, что нет больше веры слову имама Шамиля. Пустослов он, — с гор, действительно, спустился имам Шамиль, тот, чью имя гремело в этих и других местах подобно гласу Всевышнего. С быстротой тонконого ахалтекинца вперед него летела грозная слава, заставлявшая друзей еще больше уважать его, а врагов скрипеть зубами от злости. Чего только не рассказывали про него в аулах, шалашах и землянках. Говорили, что осенен он мудростью самого Пророка, наделившего его невиданными способностями к счеты, разным наукам; что получил имам от Всевышнего не одну, как все, а целых семь жизней; что способен он летать подобно птице. Много еще чего поговаривали… — Плохо…
Имам с молниеносной быстротой выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в абрека. Тот даже среагировать не успел. Тяжелая свинцовая пуля с силой ударила его в грудь, опрокидывая на спину.
С разных сторон к обозу уже спускались люди имама Шамиля, которых не спутаешь, при встрече. Крепкие, в кольчугах или легких кирасах, перевитых перевязями с пистолетами, они быстро брали на прицел каждого из разбойников. Пинками выгоняли их из под телег, тащили за шиворот и бросали в кучу.
— Поздорову, Михайло Игнатьич, — к удивлению обозных людей, еще не успевших отойти от шока, грозный горец подошел к казаку и обнялся с ним. — Звиняй меня. Немного не успел я на наше место встречи. Дела в соседнем ауле задержали. Школу осматривал, учеников об учении выспрашивал.
Давно уже спешившийся, старшина кивал его словам и мысленно осенял себя святым крестом. Он, видит Бог, уже и с жизнью простился, и у жинки с детками прощения попросил. Думал, больше с ними не увидится. А дело вона как повернулось…
— Всех привел, как и договаривались, — солидно прогудел Карпов, окидывая взглядом разгалдевшийся обоз. — Как будто самолично отбирал. Никакой голытьбы нет. Справные хозяева, что лучшей жизни ищут. Любого возьми… — он выцепил взглядом старшего над обозом, что перед горами подходил к нему. — К примеру, Порфирий Григорьевич Полухин торговец каких еще поискать. Ушлый, через игольное ушко пролезет, коли где прибыль почует. Хочет с турками торговлишкой заняться. Самолично мне рассказывал в пути…
Обозный, словно почуяв, что про него зашла речь, подбоченился. Боровую шапку на голове поправил. Вытащенным из-за пазухи костяным гребешком начал растрепанную бороду расчесывать.
— С ним двое сыновей со снохами пришли, да дочка. Почитай цельное торговое компанейство, — весело хмыкнул в усы казак. — А тама вон Николка Зиновьев у телеги лежит. По башке, правда, получил, но вроде жив. Энтот, вообще, на первом нашенском стимботе «Елизавета» вахтеным подвизался. Весь движитель тама облазил. Дельный парнишка…
Старшина хотел было еще рассказать о десятке студиозов, что в Тефлисе нанял. Так мол и так, по твоей просьбе выискал самых лучших учителей по русской речи, математической цифири, истории и егорафии (последнюю науку казак назвал по свойски, как привык). Только имам Шамиль почему-то не стал его слушать. С задумчивым видом к тому парнишке пошел, о котором Карпов только что упомянул.
— Жив, герой? — имам присел около Зиновьева, молодого парня с окровавленной головой, близ которого суматошно суетилась молодуха весьма знатных статей. — Ничего, оклемаешься. Видел, как ты на разбойников бросился. Герой, как есть герой. Не каждый бы так сделал. Ради красавицы небось старался.
Девка, что влажной тряпкой стирала с его лица кровь, тут же зарделась, как маковый цвет. Судя по бросаемым на парня обожаемым взглядам, без чувств здесь точно не обошлось.
— Ты вот мне что скажи, правда, на пароходе «Елизавета» служил? — у имама даже голос почему-то дрогнул, когда он этот стимбот как-то странно назвал. — Говорят, с паровой машиной даже знаком?
Тот осторожно кивнул. Правда, тут же мучительно поморщился. Разбитая голова, видно, болела нещадно.
— Точно разбираешься? Паровая машина ведь не телега с четырьмя колесами и сеном на ней, — имама почему-то сильно заинтересовало то, что Николка работал на пароходе.
Парень дернул рукой.
— Разумею, господине. Цельных семь годков на сем стимботе отходил по реке Неве сначала юнгой, апосля вахтенным. Под конец всей машинерией занимался, — негромко пробормотал Зиновьев. — Все своими руками там облазил, кажный болт мне, как родной стал. Сам господин инженер Чарьз Берд, что ту машинерию сделал, меня выделял. Сказывал, что талант у меня к машинам…
Разулыбавшись каким-то своим мыслям, имам Шамиль одобрительно хмыкнул. По душе ему пришелся парень. Видно, что рукастый, с головой, грамотный к тому же. Такому любое дело поручить можно.
— Добро. Будешь у меня танк изобретать, — выдал неожиданно предводитель горцев, легонько потрепав раненного за руку. — Начальником завода станешь, а после бронетанковый корпус возглавишь, — с широкой улыбкой продолжил имам. — Согласен? Не тушуйся, герой. Заработную плату тебе положу. На дом и жену хватит, — парень непроизвольно посмотрел на сидевшую рядом с ним девушку. — Думай пока… А я еще со старшиной покалякую.
Поднявшись на ноги, имам пошел к казаку, что о чем-то беседовал с главой обоза.
— Хороших людей привел, Михайло Игнатьич, очень хороших. Благодарствую за труды. Надеюсь, следующие будут не хуже. Мне ведь много людей еще потребно, — имам протянул казаку пергаментный сверток, аккуратно перетянутый тонкой бечевкой. Судя по толщине свертка ассигнаций там было не мало. — Сколько еще грошей надо будет, скажешь. Не скупись, плати всем сколь потребно. Чтобы моим обозам ни единого препятствия не было. Чтобы у людей кормежка и одежка хорошей были.
— Уразумел, — старшина благодарно кивнул и засунул сверток за пазуху. — Все сделаем, как надо. На каждой заставе у меня свои людишки есть. Предупреждены про обозы. В станицах продукты приготовлены. Ковали ждут, вдруг коней подковать нужно будет или тележные колеса починять придется. Только, друже…
Для Карпова имам Шамиль кунаком был. Другом, по русски говоря. Месяц назад свела их судьба на кривой горной дороге. Казак, будучи тогда в сторожевом разъезде, своего коня потерял. Со всех сторон подступали к нему горцы-кровники, которые с него кровью спросить хотели. Если бы тогда имам Шамиль не перекупил долг крови, лежать бы ему в сырой земле или на османских галерах невольником плавать. С той поры они дружбу и водили.
—…Еще раз скажи мне, не сшибку ли новую с нами затеваешь? Не задумал ли с новой силой обрушиться на военную кавказскую линию? — не раз уже Карпов то так, то эдак задавал этот вопрос, страшась стать иудой и виновником смерти своих товарищей-казаков. — Лучше скажи мне сразу. Не могу я против своих пойти. Понимаешь, не могу, — казачина рванул на шее тесный ворот платья, обнажая волосатую грудь. — Поклянись по своей магометанской вере, чтобы успокоение моей душе было.
… Этот обоз из тридцати шести повозок и телег был уже третьим, которым казачий старшина Карпов проводил из тифлиских пределов через кавказскую военную линию в земли имамата. Хоженой дорожка стала. Знакомой для проводников и обозников, которые уже не тряслись от страха при каждом шорохе, а важно объясняли рассказывали остальным про глубокие ущелья, про бездонные горные озера, про далекие аулы. В каждой казачьей станице, через которую проходил такой обоз с переселенцами, уже никто не провожал их плачем и не принимался истово крестить, пугая собственных детишек. Понимали станичники, что не на смерть люди едут, а новой лучшей жизни ищут. Многие из казаков сами в горных аулах, что склонили голову перед имамом Шамилем, были. Много чего
