На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

—  «Они», хотел бы я, чтобы это были «они», но нет, это мы. Черт, Кит, ты ведь в деле. Да?

  — Ну, Рифер, это похоже на речь Анархиста.

   Риф погрузился в то, что Кит принял за расчетливое молчание.

—  Я работал с несколькими их фракциями последние несколько лет, — сказал он, найдя в кармане рубашки тяжелый черный огрызок местной сигары и закурив. Потом, злорадно мерцая сигарой: «Кажется, их вряд ли много в математической сфере».

 Если бы Кит был обидчив, он парировал бы чем-нибудь насчет Руперты Чирпингдон-Гройн, но решил просто кивнуть на одежду Рифа.

  — Хороший костюм.

  — Согласен, — выдув облако темного дыма.

Они были истощены и сбиты с толку, неминуемый рассвет толкал их на поиски крепких спиртных напитков. Возле моста Риальто со стороны Сан-Поло они нашли открытый бар и зашли в него.

 Однажды ранним утром в прошлом апреле Далли Ридо проснулась, зная, хотя ей об этом не говорили, что на рынке Риальто появился новый горох, ей казалось, что это слово звучит как bisi. Похоже, это была возможность. Она уже забыла, по ночам входя в диалект так же, как мы мягко переходим от сна в менее зыбкое пространство пробуждения, когда именно разговоры на улицах стали менее непроницаемы, но однажды колючая проволока непонимания упала, она перестала путаться в etti и soldi, больше не блуждала от campo к campo, ища на лишенных сочувствия стенах названия переулков и мостов, спокойно относилась к предостережениям ветров и потоков, к сообщениям колоколов...Она смотрела в зеркала, чтобы узнать, что могло произойти, но видела ту же самую американскую маску с теми же пристальными американскими глазами —  изменения, должно быть, лежали в какой-то другой области.

Несколько месяцев спустя она пришла на тот же рынок, как всегда, рано, острый пронизывающий ветер поднимал рябь стального серого цвета на воде Большого канала, она искала что-нибудь, что можно было бы купить для кухни Ка' Спонджиатоста, где ей наконец позволили готовить, после того как она показала Ассунте и Патриции один из старых рецептов супа Мерля. Сегодня здесь были топинамбуры из Фриули, красный цикорий радиккио из Тревизо, verza, симпатичная капуста, и в довершение этого утра, вы только посмотрите, кто вышел из этого маленького кабачка у рыбного рынка —  сам мистер Уходи-ты-слишком-молода-для-романа-на-борту-корабля, да, именно, та же шляпа, тот же обеспокоенные взгляд, те же потенциально роковые светло-голубые глаза.

—   О, Эли Йель. Ну разве это не удивительно.

Из-за его плеча показалось лицо, в котором нельзя было не заметить фамильное сходство, она решила, что это — третий брат Траверс, банкомёт.

—  Черт возьми, да это Далия. Я думал, ты уже вернулась в Штаты.

 — О, я не собираюсь туда возвращаться никогда. А с тобой что произошло, ты нормально добрался в Германию?

— На какое-то время. Сейчас мы с Рифом здесь, — Риф улыбнулся и приподнял шляпу, — у нас тут дело в городе, потом мы снова уедем. Ладно, всего хорошего, парни, auguri, ragazzi, и разрази ее гром, если эта встреча испортит ее день. Всё больше этих пташек прилетает, оглядываются, собираются в стаи, как голуби на Пьяцце, снова улетают. Нет, как говаривал Мерль, это ее побочный продукт пчеловодства. Но, несмотря на это, она спросила:

  — Парни, вы остановились где-то поблизости?

   Предостерегающе покосившись на Кита:

— Просто в каком-то пенсильвоне, —  лицемерно подмигнул Риф, — забыл, в какой части города он находится.

 — Всегда замечала, что обходительность — ваша семейная черта, ладно, это всё прекрасно, но мне пора приступать к работе.

   Она уходила.

  — Но послушай, — начал Кит, но она не остановилась.

В то же утро, когда она шла с Хантером мимо «Британии», когда-то известной как Палаццо Цукелли, пусть разразит ее гром, если она увидела не Рифа Траверса, на этот раз —  в компании грациозной блондинки в одной из тех скошенных набок шляп с перьями и тучного типа, глаза которого выглядели, вероятно, более неоднозначными, чем были на самом деле, благодаря серым солнцезащитным очкам, он ушел из отеля и, по-видимому, собирался провести весь день на Лагуне.

—  Боже мой, Пенхоллоу, послушай, ты ли это? Я хочу сказать, конечно, это ты, но, черт возьми, как такое возможно, понимаешь! Хотя, наверное, ты можешь оказаться двойником или кем-то в этом роде...

— Хватит слюни пускать, Элджернон, — посоветовал ему спутник, — еще слишком раннее утро, — хотя на самом деле сфумато отгорело час назад.

Риф посмотрел широко раскрытыми глазами в направлении Далли, что она истолковала как «Давай сейчас не будем выяснять отношения».

 — Привет, 'Перта, — Хантер взял ее за руку, кажется, эмоционально, — приятно тебя видеть, а где еще это могло бы произойти, если не здесь?

— Да, и какие бы цели ты перед собой ни ставил, — продолжил Элджернон, — в один прекрасный момент тебе на удивление оказывается восемьдесят семь, старику Барки предлагают огонек, а на следующий день не только ты, но и вся твоя линия родства, — он пожал плечами, —  «уходит». Нечто вроде хихиканья.

Слегка озадаченно замолчав после этого, хихикавшие впервые заметили Далли, брови хмурились, кончики пальцев изучали мочки ушей. Риф, хотя он стоял в ярком солнечном свете, нашел какой-то способ спрятаться в своей собственной тени. Блондинка протянула руку и представилась Рупертой Чирпингдон-Гройн.

— А это — я не знаю, какое-то сборище идиотов, которых я встретила случайно.

   Быстро пожав руку:

 — Очень прятно, синьорина. Я — Беппо, деловой партнер мистера Пенхоллоу.

 — У вас ужасно хороший английский, — дама Чирпингдон-Гройн в некотором недоумении изучала лайку ее перчатки. — А ваши руки слишком чистые для итальянки. Кто вы на самом деле?

   Далли пожала плечами:

  — Элеонора Дузе, собираю информацию для роли. А вы кто?

 — О боже, — лицо Руперты, скрытое под голубой вуалью от солнца, стало даже еще менее отчетливым.

— Вот, — Хантер достал свой альбом и открыл его на рисунке углем, изображающем Далли как девушку, задумчиво сидящую в подворотне соттопортего, — вот она кто. На самом деле.

Они столпились вокруг, словно это была еще одна венецианская достопримечательность, которую им нужно изучить, все начали щебетать, кроме Рифа, который похлопал по карманам, словно что-то забыл, опустил поля шляпы и снова скрылся в отеле.

   Руперта, похоже, восприняла это на свой счет.

  — Чертов ковбой, - проворчала она, - не мог подождать, пока я уйду.

—  Как давно вы в городе? — Хантер был взволнован. —  Далли давно его таким не видела.

Руперта перестала хмуриться и начала декламировать запутанный маршрут.

— Тогда, если вы свободны сегодня вечером, — предложил Хантер, —  мы могли бы встретиться в кафе «Флориан».

Далли поздравила себя с тем, что ей удалось скрыть самодовольную улыбку — она знала, что Хантер обычно плохо переносит это заведение, а она считала его столы и стулья плодородным полем для сбора сигарет, монет, не съеденного хлеба, не говоря уже об удачных днях, когда можно найти забытый бумажник или фотоаппарат, трость, что угодно, qualsiasi, что можно вернуть за несколько франков. А в тот вечер, будьте уверены, когда оркестр Кинга давно уже закончил выступление, вот и они, вместе стоят возле кафе «Флориан», глаза Хантера смотрят прямо в глаза Англичанки. Романтическая Венеция. Далли хмыкнула и закурила половинку египетской сигареты. Следующим вечером Хантер пришел со своей папкой, как всегда, полный бодрости и жизненных сил, рисовал всю ночь напролет, к нему не подходил никто из вчерашней компании, кажется, он был не более меланхоличен, чем обычно. Кем бы ни была для него эта киска, Далли уж точно не собиралась совать в это свой нос.

Сначала ее немного удивляла готовность, с которой принчипесса Спонджиатоста приняла ее, но она приписала это какой-то истории между княгиней и Хантером. Но вскоре она уже не была так уверена. Она уже практически влилась в жизнь дворца Спонджиатоста, жизнь в подполе fondamente в эти дни была уже не столь беззаботна, лучше оставить ее более молодым крысам...