На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

 — О, Киприан, как прелестно. Никогда там не была.

— Странно, но я тоже не был. Собственно говоря, у тебя есть минутка?

Они были в Публичном Пратере, поблизости оказалась популярная копия Венеции, известная как «Венедиг» в Вене.

 — Знаю, это ужасно по-декадентски с моей стороны, но я привык думать об этом как о настоящей Венеции, городе, который я никогда не видел. Эти гондолы настоящие, действительно, и гондольери.

Киприан и Яшмин купили билеты и сели в одну из гондол, сели рядом, расслабившись, и смотрели на иностранное небо, уходящее в прошлое. На каждом шагу точная копия какой-нибудь венецианской достопримечательности — возникал Дворец Дожей или Ка' д'Оро.

— Впервые я увидел всё это, — сказал Киприан, — именно здесь. Если бы не приехал в Вену, вероятно, не увидел бы никогда.

 — А я сомневаюсь, что когда-нибудь увижу.

Звук ее голоса вызвал у него приступ острой боли. Он не помнил ее столь жалкой. В это мгновение он должен был что-то сделать, чтобы непостижимым образом вернуть ее прежнюю. Но только, вероятно, не выпалить: «Я отвезу тебя туда. Обещаю». Вместо этого он решил, что лучше пойти поговорить с Рэтти МакХью.

 — Ну вот! — воскликнул Рэтти с несколько неестественной веселостью, — мы снова собрались вместе. Яшмин всё еще в деле. Как я погляжу.

Он, как показалось Киприану, был не столько растерян, сколько испытывал профессиональное любопытство.

  — Нельзя сказать, что она в нем была.

 —  Она всегда напоминала мне Гипатию. Перед толпами христиан, конечно.

— Скорее, сивилла наших дней. Это глубже, чем математика, насколько я понимаю. Вероятно, благодаря некоему стихийному душевному дару, из-за мирской силы притяжения, воздействующей на ее отца во Внутренней Азии, ее терзают две или три Державы сразу, Англия, как тебе, должно быть, известно, что-то из прошлого, Россия, официальной гражданкой которой она до сих пор является, и Австрия, под сенью которой за кулисами, конечно, возвышается Германия, нашептывая подсказки.

— Вопрос Шамбалы, никаких сомнений. Это почти хаос старого доброго хоровода, как принести кокаин по беспрецедентной цене в Колни Хетч. Если бы я руководил этим департаментом, я отозвал бы Оберона Хафкорта много лет назад. Помилуйте, никто вообще не знает, где это чертово место.

—  Возможно, если мы...

 — О, конечно, нам нужно встретиться, но только с целью развлечений, или я имею в виду терапевтическую цель? Давай встретимся в Добнере, да, нам понадобится именно такой имидж — обычная встреча английских выпускников.

Так что среди щелчков бильярдных шаров и изысканных блудниц с тонкими талиями и чудовищно чернеными веками и ресницами, в помпезных шляпах с перьями, Яшмин и Рэтти пожали друг другу руку на умеренном расстоянии, выработанном несколькими годами учебы в Университете, а Киприану было приятно видеть его почти сраженным любовью и смущенным из-за этого. Правда, Яшм пришла сегодня в своем туалете из отделанного стеклярусом креп лиссе какого-то эфирного оттенка фиолетового и в убийственно изящной шляпе, перья которой создавали пленительную тень вокруг ее лица. Соблюдая надлежащую конспирацию, они пришли осторожно, по отдельности, на свидание в невзрачную квартиру по соседству, возле Гетрайдемаркт, это была одна из нескольких квартир, арендованных конторой Рэтти именно для таких целей.

По неписанным правилам таких временных жилищ буфет демонстрировал краткую историю кулинарных предпочтений тех, кто прошел через эту квартиру  — бутылки «Сексард Вёрош», «Гевюрцтраминер» и абрикосового ликера, шоколад, кофе, бисквиты, сосиски в жестяных банках, вино, коробки сухой лапши различных форм и размеров, белый тканевый мешок от тархони, оставшийся еще с прошлого столетия.

 —Это те же русские, которых ты помнишь по Геттингену?

   Она подняла брови и всплеснула ладонями.

 — Я хочу спросить, они за или против Царя, это нужно различать.

Очевидно, есть Англо-Русская Антанта, но другая партия, хотя технически они русские, — наиболее зловредный вид швыряющих бомбы социалистских отбросов, не так ли, они с превеликой радостью стерли бы всех Романовых с лица земли, без раздумий заключат сделку с кем угодно, включая Германию, если это может приблизить роковой день.

—   Ну а что, Рэтти, — сказал Киприан как можно мягче. — Кто-то может сказать, что это — единственная надежда, которая есть у России.

  — О, не надо...пожалуйста. Там был кто-то еще?

—  Люди, утверждавшие, что они из Берлина. Появлялись неожиданно. Хотели встречаться. Иногда мы встречались. Обычно в комнатах д-ра Верфнера.

— А Ренфрю всегда был неподалеку, — кивнул Рэтти, что-то быстро записывая. — Его так называемый сопряженный элемент. И...это было что-то связанное с политикой?

  —  Ха!

  — Прости великодушно, вычеркну...

— Это прозвучало лицемерно, —  улыбнулась она. — А что не связано с политикой? Где ты провел все эти годы со времен нашего детства в Кембридже?

 —  В предместьях Ада, — ответил Киприан.

— Забрать тебя из Геттингена в Вену —  это была лишь некая покровительственная тактика И. П. Н. Т., чтобы разлучить тебя с этой партией Отзовистов? Разве на Чанкстон-Кресчент не знают, что Вена в наши дни просто кишмя кишит Больши?

—  Это, возможно, еще не полная картина, — призналась она, — ...кажется, там еще был...венгерский элемент.

   Рэтти схватился за голову и крепко ее держал.

  — Объясни. Пожалуйста.

 — Мы провели одну-две недели в Будапеште. Плавали на пароходе по Дунаю, встречались с довольно необычными людьми в спецовках...

  — Как это?

— Такая антимошенническая униформа, которую они должны надевать, когда проводят исследования, называемые «парапсихологическими». Никаких карманов, всё почти прозрачно, достаточно короткой длины...

 —  Ну и ну. А ты случайно не привезла с собой одну такую...?

  — А что, Киприан?

 — В данный момент —  Цыгане, если мы можем еще на мгновение задержаться на этой теме, полагаю, больше всего нам хотелось бы знать, мисс Хафкорт, почему все они так неожиданно покинули Вену.

— Должна уточнить — моя природная способность, если она существует, имеет мало общего с «предсказанием будущего». Некоторые из тех, кто был со мной в Будапеште, верят, что могут. Но...

 — Возможно, кто-то что-то «увидел»? Достаточно веское, чтобы из-за этого можно было покинуть город? Если это что-то, что мы можем проверить...пожалуйста, продолжай. После поразительного пророчества миссис Берчелл о сербском злодействе мое начальство готово воспринимать свидетельства менее ортодоксальных источников.

 — Они были в ужасе. Это не вопрос «если», а «как скоро» произойдет некое событие или комплекс событий. Прежде всего, русские — они вышли далеко за пределы обычной нервности, которая с момента начала революции стала их национальной болезнью.

 —  Было что-то специфическое?

—   Не со мной. Я зашла в комнату, они буквально сомкнули головы, когда увидели меня, прекратили разговор и притворились, что всё в порядке.

—  А это не связано с неким..., — притворяясь, что листает досье, —  месье Азефом, печально известным тем, что он взрывает Романовых и при этом отправляет в тюрьму своих товарищей, но, говорят, ищейки Социалистов-Революционеров наконец взяли его след...

 — А, Евно, этот клоун. Нет, не совсем. Хотя, конечно, его имя всплывает уже много лет. Но его не достаточно, чтобы вызвать страх такого уровня. То, что возвышается над ними во тьме, за чертой — не новое ужасное оружие, а его духовный аналог. Жажда смерти и разрушения в массовом сознании.

  — Ну и ну, весело. И ты проснулась однажды утром и обнаружила...

— Они исчезли не все сразу. Чуть погодя начинаешь замечать этот зловещий вакуум. Но я не видела смысла что-то спрашивать. Догадалась, что никто не собирается мне ничего говорить.

 — Не хотели делиться информацией, которая могла бы тебя расстроить? Или воображали, что ты как-то в этом замешана?