Кожаный Чулок. Большой сборник - Фенимор Купер

— Погодите,— прервал его Хейуорд.— Я иду с ним.

— Вы? — изумленно вскричал разведчик.— Вам что, надоело видеть восход и закат солнца?

— Давид — живое доказательство того, что даже гуроны могут быть милосердны.

— Да, но Давид умеет драть глотку так, как это не удастся ни одному человеку в здравом уме.

— Я тоже могу разыграть роль безумца, дурачка, героя, словом, кого угодно, лишь бы вызволить из плена девушку, которую люблю. Не возражайте — я все равно поступлю так, как решил.

С минуту Соколиный Глаз молчал, остолбенело глядя на молодого человека. Но Дункан, который из уважения к опыту и заслугам разведчика до сих пор беспрекословно повиновался ему, теперь заговорил тоном старшего, да так повелительно, что противоречить ему оказалось немыслимо. Он заранее отмахнулся от всех возможных возражений и затем, уже более спокойно, продолжал:

— Вы можете изменить мою внешность — переодеть меня, даже раскрасить,— одним словом, превратить в кого угодно, хоть в шута...

— Разве такому, как я, подобает изменять внешность человека, созданного могучей дланью провидения?— недовольно буркнул разведчик.— Но, посылая войска в бой, вы, надеюсь, из предосторожности уславливаетесь хотя бы о сигналах и местах стоянок, чтобы те, кто сражается на вашей стороне, знали, где и когда они могут встретиться со своими?

— Послушайте,— перебил Дункан.— Вам уже известно от преданного спутника пленниц, что эти индейцы принадлежат к двум разным племенам, а может быть, и народам. У одних, тех, кого вы считаете ветвью делаваров, живет девушка, которую вы называете Темноволосой; младшая же ее сестра, несомненно, находится во власти наших врагов-гуронов, и выручать ее надлежит мне — по годам и по положению. Поэтому пока вы с вашими друзьями будете вести переговоры об освобождении старшей, я вызволю младшую или умру.

Глаза молодого человека сверкали отвагой, и весь он словно вырос под влиянием нахлынувшего возбуждения. Как ни хорошо знал Соколиный Глаз хитрость индейцев, как ни ясно виделись ему все опасности подобного предприятия, даже он не представлял себе, какими доводами воспрепятствовать внезапной решимости Хейуорда. Вероятно, в плане молодого человека было нечто импонировавшее его собственной отважной натуре и тайной склонности к безрассудным затеям, которая росла в нем вместе с опытом, пока наконец опасность и риск не сделались для него первым условием наслаждения жизнью. Как бы то ни было, настроение его резко изменилось, и вместо того, чтобы оспаривать план Хейуорда, разведчик решил содействовать ему.

— Ладно,— с добродушной улыбкой уступил он.— Уж раз олень направился к воде, надо не гнаться за ним, а упредить его. У Чингачгука с собой не меньше разных красок, чем у офицерской жены, которая пишет с натуры на бумажку, да так, что горы похожи на коп-«ы прелого сена, а до неба рукой дотянуться можно. Сагамор тоже умеет ими пользоваться. Садитесь-ка на бревно, и, клянусь жизнью, он живо превратит вас в шута, а вам только это и нужно.

Дункан повиновался, и могиканин, внимательно прислушивавшийся к разговору, охотно взялся за дело.

Многолетние познания в виртуозном искусстве раскраски помогли ему быстро и ловко превратить лицо молодого человека в фантастическую маску, узоры которой считаются у туземцев символом дружелюбия и веселости. Он тщательно избегал линий, которые могли быть сочтены признаками затаенной воинственности, и, напротив, старательно выводил приметы, свидетельствующие о благорасположении. Одним словом, он пожертвовал всеми атрибутами храброго воина ради облика шута и потешника. Подобные люди — не редкость среди индейцев, а так как одежда жителя лесов и без того уже сильно изменила внешность Дункана, у путников были все основания надеяться, что молодой офицер при его знании французского языка сойдет за шарлатана из Тикондероги, бродящего по землям союзных дружественных племен.

Когда раскраска была сочтена удовлетворительной, разведчик дал майору дружеские наставления, уговорился с ним насчет сигналов и назначил место встречи на случай, если все пройдет успешно. Прощание Манроу с его молодым другом было более печальным и трогательным, хотя полковник покорился разлуке с таким равнодушием, какого этот пылкий и честный человек никогда бы не проявил, будь он не столь угнетен и подавлен. Разведчик отвел Хейуорда в сторону и сообщил, что намерен оставить ветерана в каком-нибудь безопасном месте на попечении Чингачгука, а сам вместе с Ункасом отправится на разведку к племени, которое они имеют основание считать делаварским. Затем он еще раз повторил свои наставления и заключил с теплотой и торжественностью, глубоко тронувшими Дункана:

— А теперь благослови вас бог! Вы показали себя человеком мужественным, и это мне по душе: отвага — примета юноши с горячей кровью и благородным сердцем. Но помните совет человека, который знает, что говорит: чтобы перехитрить и одолеть минга, вам понадобятся вся ваша храбрость и ум поострей того, какого можно набраться из книг! Благослови вас бог! Если ваш скальп достанется гуронам, положитесь на меня и двух моих друзей, неустрашимых воинов: гуроны дорого заплатят за свою победу — за каждый ваш волос мы возьмем жизнь врага! Итак, майор, да не оставит вас провидение в вашем предприятии: оно задумано с благой целью. И не забывайте: ради того, чтобы перехитрить этих негодяев, вы имеете законное право прибегать к уловкам, которые, быть может, и не в характере белого человека.

Дункан горячо пожал руку своему достойному и предусмотрительному другу, еще раз попросил его позаботиться о старом полковнике, в свой черед пожелал ему успеха и знаком предложил Давиду отправляться в путь. Соколиный Глаз с нескрываемым восхищением проводил долгим взглядом отважного и предприимчивого молодого человека', а затем, с сомнением покачав головой, увел остальных своих спутников в чащу леса.

Дорога, по которой двинулись Дункан и Давид, шла через прогалину, расчищенную бобрами, и вдоль их запруды. Оставшись наедине с певцом, человеком бесхитростным и неспособным оказать помощь в минуту опасности, Хейуорд впервые осознал всю трудность затеянного им предприятия. В угасавшем свете дня дикая и безлюдная глушь, со всех сторон окружавшая путников, казалась еще более мрачной, и даже от хаток бобров, как ни густо они были населены, веяло чем-то зловещим и безжизненным. При виде искусных построек и удивительной предусмотрительности их умных обитателей Хейуорду пришла в голову мысль, что животные, населяющие эти обширные и дикие области, наделены инстинктом, почти не уступающим его собственному разуму. Он не без содрогания подумал о той неравной борьбе, в которую так опрометчиво ввязался. Но тут перед ним возник прелестный образ Алисы, он вспомнил о ее горе, о беде, нависшей над нею, и все опасности, угрожавшие ему самому, померкли в сиянии ее красоты. Подбодрив Давида, он еще быстрее двинулся вперед легким, пружинистым шагом молодого искателя приключений.