Книга Сивилл - Нелли Воскобойник

– Ты так? – Ревекка задохнулась от возмущения. – Я больше ничем тебе не служила, кроме детей? – закричала она, распаляясь все больше и больше. – За всю нашу жизнь, кроме одних ужасных родов, я ничего не сделала? Я не стряпала тебе любимое? Не лечила твои болезни и раны? Не растила твоих сыновей? Не следила за всем хозяйством? Не скребла шкуры, на которых ты почиваешь? Не ткала полотна, из которых сшиты твои одежды? Не работала день-деньской сорок лет? Не поклонялась твоему Богу?

– Успокойся, любимая! – Исаак вскочил на ноги, обхватил женщину сильными руками, спеленал ее своими объятьями. – Конечно же ты лучшая жена на свете! Даже мать моя не была безупречна, как ты.

Он силой усадил ее на подушку и стал рядом на колени, вскрикнув от боли. Так стоял он, осушая губами ее слезы и смиряя ее гнев властью своего огромного тела над ее маленьким и покорностью ее речам. Наконец она утихла, и он с кряхтением, опираясь больной рукой в пол, повалился на бок и улегся на свою постель.

Они помолчали…

– Я вчера видела, как Эсав вернулся с охоты, – сказала Ревекка, – голодный и замерзший. Одного кролика бросил в шатер Нары, другого – в шатер Силпы. Ни той ни другой на месте не было. Шлялись по стану, вертихвостки. Лясы точили с чужеземцами, наверное. А сын мой искал, чего бы поесть. Увидел, что Иаков сварил себе чечевичный суп и сел у костра. «Дай, – говорит, – и мне этого красного».

Иаков ответил: «Я сам голоден. Сварил на одного себя. Для двоих мало». А Эсав ему: «Я готов свое первородство отдать за горячий суп! Весь день охотился». Понимаешь? Женатый человек слоняется по лагерю, выпрашивает миску супа. Твой сын, между прочим! Я, конечно, позвала его в свой шатер, подала теплой воды, чтобы умылся, накормила горячим мясом с кореньями… а ведь для этого он взял двух жен. Иакову таких не надо. Подумай об этом, мой господин.

Она поднялась с подушки, церемонно поклонилась мужу и вышла из его жилища, все еще негодуя.

Исаак снова почувствовал холод. Снова шумело в голове и ныла спина. Теперь еще и колено разболелось. Он стар, немощен и одинок. И дети не удались… Один простого дела сделать не может – бабу выбрать… сидит посреди лагеря и варит сам себе суп… Другой вообще ни отца, ни свой долг не уважает. Готов первородство продать за жратву.

«Господи! За что наказываешь меня? Ты ведь сам дал мне только этих двоих… Кому доверю народ твой? Я не могу выбрать… На тебя полагаюсь, Господи! Кого пришлешь ко мне за благословением, того и считаю твоим избранником…»

Торжество

Йосиф играл с мальчишками – сначала бегали наперегонки, а потом соревновались в меткости. У Йосифа был ножик, и он старался, чтобы острие вонзилось в ветку. А другие мальчики кидали в эту же ветку камни. Девчонка, дочка служанки, вся запыхалась, пока отыскала их.

– Йосиф, Йосиф! – закричала она издалека. – Твоя мать зовет. Иди немедля.

Он нашел свой ножик в порыжевшей траве, засунул его за ремешок, которым был подпоясан, и побежал в шатер Рахили.

Она сидела снаружи у маленького временного очага, на котором готовила еду в хорошую погоду. Что-то помешивала в котелке и напевала. Йосиф подбежал и принюхался. Он плохо ел, и мать старалась готовить его любимые кушанья.

Рахиль обрадовалась, увидев его. Кликнула служанку и велела следить за стряпней, а сама обняла сына и завела его в свое нарядное жилище. Там она посадила его на постель и села, улыбаясь, рядом.

– Послушай, мальчик мой! – сказала она, помолчав. – Сейчас отца, конечно, не найдешь. Но когда станет смеркаться, он пойдет в шатер Зельфы. Подожди его там у входа. Когда он заговорит с тобой – а он любит тебя больше всех остальных сыновей и, если увидит, захочет благословить, – так вот, когда он заговорит с тобой, скажи, что я жду его. У меня важные вести, которые он захочет узнать немедленно. Пусть придет тотчас. Теперь съешь кусочек ягнятины с бобами. Никаких «не хочу», ты совсем отощал. Похож не на сына Иакова, а на мальчишку-погонщика. Вот так, вот так… Еще один кусочек… Молодец! Скажешь, не вкусно? Теперь иди. И не упусти его! Если он зайдет в шатер наложницы, не смей его беспокоить. Это грубо и недопустимо. Но, пока отец снаружи, можешь ему сказать то, что я велела.

Еще до захода солнца Иаков вошел к своей любимой жене Рахили. По привычке сразу снял ее головную повязку и зарылся лицом в копну ее черных кудрявых блестящих волос. Вдыхал запах дорогих благовоний, целовал тонкую, как у девушки, шейку. Потом присел на подушки:

– Что хочет мне рассказать моя бесценная Рахилика?

– У моего господина одиннадцать сыновей. И только один из них наш с тобой.

– Да, – подтвердил Иаков. – Один. Драгоценный. Лучше десяти тысяч других.

– А ты хотел бы, чтобы я родила тебе еще сына?

Муж засмеялся:

– Ну конечно! Когда-то я хотел, чтобы ты рожала мне сыновей каждый год. Но в день рождения Йосифа я забыл обо всем и думал, что ты умираешь, а с тобой и я, ибо зачем мне этот мир без тебя… После того дня я был рад, что ты бесплодна.

– А вот и нет! Это те три бесплодны. Они уже много лет мечтают о беременности, и ты ходишь в их шатры и соединяешься с ними по заведенному порядку, не давая себе отдыху. Они пусты, а твою рабыню Рахиль Бог любит. Повитуха сказала мне сегодня, что твой ребенок – плод моего чрева – родится осенью. Пусть весь мир знает: Рахиль родит твоего младшего сына. Твоего двенадцатого. – Она обняла мужа, пораженного и восхищенного, и, уворачиваясь от его поцелуев, шептала ему в ухо: – Отец назвал меня Рахиль – Овечка. А она, Лия, корова яловая, звала меня овцой. Вот теперь она узнает свое место.

Они целовались, как в молодости. Вдруг Рахиль отстранилась, вскочила и открыла полог шатра. Снаружи на голой земле лежал ничком Йосиф и рыдал, сотрясаясь всем телом.

Рахиль подняла его с земли, поставила на ноги и прижала к себе.

– Ты подслушивал, – сказала она укоризненно. – Это нехорошо. И теперь боишься, что мы с отцом будем любить тебя не так сильно, когда появится твой родной брат?

Мальчик плакал безутешно. Иаков вышел из палатки, поднял его на руки и пытался утешить.