Телефон Господень (сборник) - Павел Иевлев

Лифт, естественно, не работал. Впрочем, это меня не удивило, да и не огорчило особенно – пятый этаж, ерунда. Вот только чемодан на колесиках… Уныло и однообразно чертыхаясь, я преодолевал пролет за пролетом, оставляя за собой «следы снежного человека» – мокрые отпечатки от потерявших всякую благопристойность туфель и комья снега, обильно запасенные в штанинах. Не простудиться бы… Искомая дверь уже не вызвала никаких эмоций – дверь как дверь, деревянная. Покрашена в дебильно-жизнерадостный розовый цвет. Главное – ключ подошел. А то хорош бы я был, в новогоднюю ночь на лестничной площадке… И вот – вступаю в права владения. После смутного сумрака лестницы, в прихожей оказалось темно как в гробу. Некоторое время я шарил по стене руками в поисках выключателя. Логику квартиростроителей иногда постигнуть невозможно – вожделенная клавиша оказалась за углом коридора. Впрочем, значение это имело сугубо академическое – щелчок отнюдь не отозвался вспышкой света, я только зря зажмурился в ожидании. Оставалось только приступить к поискам фонарика в недрах моего полусамоходного чемодана.

Мои новые коллеги обещали позаботиться о некотором минимуме временных удобств в новой квартире, поэтому увидев на кухне простенький стол и пару табуреток, я не удивился. Удивился я другому – на одной из табуреток спокойно сидел человек, а на столе горела заботливо установленная в рюмке тонкая церковная свечка. Слово «удивился», пожалуй, будет некоторым (изрядным, по правде говоря) преуменьшением силы испытанных мной эмоций – если бы не тяжеленный чемодан, я бы, наверное, подпрыгнул на полметра. А так – выпустил изо рта первую пришедшую в голову фразу:

– Что, света нет?

– Почему нет? Вот он… – Непонятный мужик кивнул на свечку, вызвав заметное колебание пламени.

– А… ну… ммда-а-а, – Такой компрессии в моем речевом аппарате подверглись очевидные, в общем, вопросы: «Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? Что, черт побери, вообще происходит?»

– Ты присаживайся, – незнакомец указал жестом на табуретку.

С трудом преодолевая ступорозное состояние, я придвинул табурет к столу и медленно на него опустился. Молчание затягивалось. В моей голове вспыхивали и гасли идиотские фразы типа: «А, что, электричества нет?» или «Экая погода-то нынче…», но с воспроизведением звука что-то не ладилось – открывая рот, я ничего не мог сказать, и закрывал его обратно. Мужика, кажется, мои мучения никак не интересовали – он молча смотрел на огонек свечи, явно не желая прояснять ситуацию. В конце концов, мой ступор стал переходить в глухое раздражение, и я откровенно уставился на незнакомца, перебирая и отбрасывая варианты: «Бомж? Новый сотрудник? Бандит?» – нет, явно не то… Не похож был ночной гость ни на приблудившегося в пустую квартиру бомжа, ни на провинциального бизнесмена, ни тем более на налетчика. Если уж судить по внешности, то он скорее вызывал ассоциации с молодым университетским профессором какой-либо бессмысленной гуманитарной науки – философии там, или даже этики: аккуратнейшая бородка клинышком, тонкие черты интеллигентного лица, гладкие ухоженные волосы до плеч, темный красивый плащ – только очков в тонкой оправе не хватало для полноты образа. Такие преподаватели обычно слегка томны, язвительны, бравируют нестандартностью мышления и пользуются бешеной популярностью у романтических студенток…

– Афанасий, – неожиданно сказал «профессор» и, помолчав, добавил:

– Водку привез?

– Кто? – снова обалдел я. Это имя настолько не подходило к рафинированной внешности, что картина мира рассыпалась окончательно.

– Афанасий – я, а водку привез – ты. Ведь привез?

– Ну…

– Доставай.

Сраженный наповал такой непосредственностью, я полез в недра чемодана. Вынырнув из его глубин с бутылкой «Финляндии», обнаружил на столе две тонкие хрустальные рюмки и глиняную плошку с маринованными грибами, столь грубую и аляповатую, что в голове промелькнула сумасшедшая мысль: «Может он археолог?».

– Местные коллеги обеспечили, – ответил на невысказанный вопрос «Афанасий».

Обыденность этой фразы неожиданно привела мое сознание в равновесие и «вопрос вечера» наконец был задан:

– А что вы, собственно, здесь делаете?

– Живу, – нимало не смутившись сказал этот странный человек.

– Но, простите, это я здесь живу…

– Так живи, я разве против?

– Но…

– С наступающим!

В протянутой ко мне руке уже была полная рюмка, в несуразной плошке торчали две тонкие серебряные вилки и, осознав величие принципа «без ста грамм не разберешься», я сдался:

– И вас также!

– Лучше на «ты», – отозвался мой невозмутимый собеседник, и лихо выпил, показав изрядную к этому делу привычку.

– Тем не менее, хотелось бы… – снова начал я…

– Давай по второй, – рюмки снова были полны, – за встречу!

Выпили. Закусили божественно вкусными грибочками.

– И все таки…

– Разговор в этой стране начинается после третьей, – рюмка уже в руке, – твое здоровье!

Недаром алхимики называли спирт «водой жизни» – внутри наконец-то развернулся плотный узел, отпустило напряжение дальней дороги и даже неожиданная ситуация перестала выглядеть столь дикой. В конце концов, что за Новый Год без собутыльника? Тем более, что человек этот, несмотря на очевидную эксцентричность, казался в этом качестве вполне приемлем…

– Простите, Афанасий, но вы, то есть ты – кто такой?

– Я? – собеседник неожиданно широко улыбнулся, продемонстрировав мелкие острые зубы, – я домовой!

– Мой домовой?!!!

– Почему твой? Твой в Москве остался. Ты ведь лапоточек ему для переезда не предложил? А я – свой собственный.

– Какой еще «лапоточек»?

– Ну, – Афанасий поморщился, – положено так. Не знаешь что ли? Кладешь за печку, или хотя бы за плиту, лапоть, просишь вежливо так: «Дедушка, не побрезгуй, поезжай со мной в новый дом, на новое хозяйство…»

– И что, поехал бы?

– Нет, конечно. Ищи дурака, из Москвы в провинцию ехать… Но – традиция…

Ситуация в сознании, даже расширенном принятым вовнутрь алкоголем, никак не укладывалась: на неумного шутника мой ночной собеседник никак не походил, но, с другой стороны, домовой – это как-то чересчур…

Глубокое сомнение, отражающееся на моем лице, явно забавляло Афанасия.

– Что, не верится? Ну смотри…

Ловко повернувшись на табурете, он запустил руку под стол и извлек оттуда здоровенную елку. В кухне ярко запахло снегом, морозом и хвоей.

– Что это за Новый год, да без елочки?

Я растерянно заглянул под стол – его размеры явно не позволяли уместить там такое дерево. Тем временем уже откуда-то появилось ведро с песком и новогодний символ был прочно установлен в углу помещения. Причем, похоже, что Афанасий даже не вставал с табурета…

– Есть еще сомнения? Ну ладно… – быстрым движением рук Афанасий собрал свои длинные волосы в подобие хвоста, открыв большие заостренные уши, покрытые мелкой серой шерсткой, – ну как, убедился?

Он встряхнул головой, рассыпая прическу по плечам, и с веселым вызовом уставился на меня.

Почему-то я ему сразу поверил. Конечно, какой-нибудь Копперфильд еще и не такие фокусы показывает, да и за уши эти я не дергал, но что-то в его облике и поведении было настолько убедительным, что все сомнения отпали, осталось только любопытство.

– А что же ты такой…, – я нарисовал рукой в воздухе неясную кривую, пытаясь передать несоответствие облика собеседника картинкам из детских сказок.

– Ищешь лапти, зипун и броду веником? И размерчик великоват? За печку не пролезу? – Так я, в общем, как хочу, так и выгляжу. – Афанасий вдруг стремительно уменьшился, превратившись в нечто карикатурно-мохнатое, размером с два моих кулака, и так же быстро вернулся к прежнему облику. Я только глазами захлопал.

Домовой стремительно разлил по рюмкам водку.

– Скоро часы бить будут, а мы так и не проводили толком – Прозит!

Выпили. Мое любопытство не унималось.

– Так ты, выходит, местный домовой, этого дома?

– Да нет, я, в общем, приезжий. Только сегодня из Москвы прибыл.

– В лапоточке? – не удержался я.

– Зачем? – обиделся он, – на самолете прилетел, вечерним рейсом. Я вполне современный домовой, в главном корпусе МГУ работал. В самой башне.

Разлили остаток из бутылки. Выпили. Я с сожалением убрал со стола пустую тару.

– Да, надо бы добавить, – поддержал мои размышления Афанасий, – подожди, я сейчас.

Встав с табуретки он подошел к стене и с видимым усилием просунул в нее руку. Сосредоточенно пошарив там, потянулся обратно. Рука не выходила.

– Вот ведь, пьян уже… Молодой я еще домовой, неопытный. И ста лет не исполнилось. Старики у нас знаешь как пьют? Сейчас, сейчас…