Будь со мной - Джоанна Бриско

Мой недавно появившийся внутренний психорадар вроде бы уловил какие-то дрожащие волны, я ощутил приступ тошноты, когда меня ошарашило очередной твердой уверенностью: я ее наверняка встречу, если пойду на Марчмонт-стрит. Туда я и поспешил нетвердой походкой — ноги уже задеревенели от холода. На улице было людно и грязно, наперебой сигналили машины. Сильвии Лавинь там не было. Я побежал обратно, влетел в кафе, где мой промерзший насквозь пиджак обволокло теплом, хотя в легких все еще чувствовался лед. Черт побери, подумал я. Я же был уверен, что встречу ее, как только выйду из офиса. И не встретил! Но я же был уверен. Нет, для этого нужен другой глагол, раздраженно подумал я и представил себе комиссию этимологов. В памяти всплыло имя С. Т. Онионс, оно приходило мне на ум всякий раз, когда я думал о словарях. Имя редактора старого толстого «Краткого оксфордского словаря» въелось мне в память, еще когда я корпел над ним во время учебы в школе, и теперь ассоциировалось с самим словом «словарь». Это был один из тех маленьких раздражающих пунктиков, предвестников безумия, которые постоянно роились у меня в голове.

Я стоял в окружении дешевой сосновой мебели и железных чайников и крутил в кармане мобильник, меня распирало от негодования и собственной тупости. Но я должен был сделать это. Должен был довести дело до конца.

Достал обжигающе холодный кусок металла. Набрал номер, который сохранил в памяти, когда она прислала мне первую эсэмэску.

— Привет, — сказал я, когда она ответила, и, как только я услышал ее голос, на душе у меня потеплело. — Мы можем увидеться?

— Конечно, — ответила она.

В теплом кафе я забыл о «Сейфуэй». Втянул голову в плечи, чтобы, не дай Бог, не быть случайно замеченным, дрожащий человечишка в грязной забегаловке. Ждал.

Сильвия пришла с шарфом на шее, в своем макинтоше, который на этот раз был перевязан на талии поясом, и выглядела очень по-европейски, тени под глазами и бледность кожи делали ее похожей на худенькую француженку времен войны.

— Давай пройдемся, — предложил я и взял ее за руку. Мы молча отправились на Брансуик-сквер, где высокие конские каштаны щерились голыми ветками, голая земля была вся в окурках и молодые матери в окружении мужчин, потягивающих пиво «Спэшиал Бру», безмятежно толкали перед собой коляски.

— Джейн Остин считала, что здесь особенный воздух, — заметила она.

— На Брансуик-сквер?

Над нами, мигая огнями, пересек небо самолет. Потом мне часто вспоминался этот самолет, который выбрал именно тот момент, чтобы низко пролететь над нашими головами в начинающем сереть небе.

— Наверное, снег пойдет, — предположила она, когда мы остановились на дорожке у одного из каштанов.

— Да, — согласился я, осматриваясь по сторонам. — Наверное.

Дерево вздымалось над нами, как башня. Я нагнулся; мне было так холодно, что казалось, будто кровь превращается в лед, будто я в Арктике, мое тело коченеет и я умираю; и мои губы, две ледышки, встретились с ее горячими устами и растаяли. Время остановилось и рассыпалось на отдельные краткие секунды. Ее губы чуть-чуть шевельнулись, едва заметное напряженное движение — и в следующую секунду она отвернулась. Чувство унижения захлестнуло меня. Кожа на шее загорелась от детского ощущения ущемленного самолюбия.

— Я… — раздался голос у меня за спиной.

Обернувшись, я увидел Катрин, которая стояла на дорожке совсем рядом с нами. Смутившись, я вспомнил, что она работает на Кингс-кросс. На ее лице застыло ужасное выражение, которое как будто говорило «не может быть».

— Я… — повторила она. Я заметил, что у нее вспыхнули щеки, когда она отвернулась от нас и пошла своей дорогой. У меня сжался желудок, и снова подступила тошнота. После этого наступило странное состояние, мне начало казаться, что я вообще ничего не чувствую.

10

Ричард

В дом я вбежал. Перепрыгивая через две-три ступеньки, взлетел по лестнице к нашей квартире, вогнал ключ в замочную скважину, замок открылся со щелчком. Мыслей не было. Лелии дома не оказалось. Плеснул себе кофе. Если я буду суетиться; если открою кран так, что вода, обдав меня брызгами, с гулом хлынет в чайник, который задрожит под напором; если буду действовать механически и быстро, это будет означать, что моя жизнь осталась нормальной. Вскрывая бумажный пакет, я порезал палец. Краткий миг боли вселил надежду. Я достал из пакета луковицу, потом приложил к отошедшему лоскутку кожи, который шевельнулся под лезвием. Не произнося ни звука, полоснул ножом. Небо за окном светилось темно-синим. Был обычный день. Нахлынуло чувство облегчения: ширма нормальности оттенила значимость того, что я совершил. И происшествие из повседневной жизни показалось чем-то величественным. Что было не так с моей жизнью до всего этого? Ничего. Хотя тогда я этого не знал.

— Я дома, — раздался ее голос. Щелчок замка, эхо захлопывающейся двери. Внутри нее ребенок. Меня словно обдало холодной водой.

— Что случилось? — спросила она, улыбка сползла у нее с лица.

Как я мог? Как я мог? Я застрял, попал в ловушку в тот самый заснеженный сумбурный миг, когда покусился на недозволенное. Нет, нет, нет. Мне захотелось взвыть. Ощущения, появившиеся у меня, когда я ее увидел, были совсем не такими, как я предполагал, намного больнее. Я опорочил наши отношения. Идеальная конструкция была разрушена, как это случалось в ночных кошмарах, когда, совершив измену во сне, я резко просыпался, возбужденный, но с чувством облегчения, оттого что в эти моменты всегда видел рядом с собой ее. Я оставался верен ей, она мне, и мы вдвоем лежали в своем хлопковом гнездышке под теплым одеялом. И она была беременна.

До того дня я не понимал, чем для меня был дом. Что вообще включает в себя понятие «дом»? Когда-то это было здание в Корнуолле, белые с узором из роз и пятнами от грязных пальцев обои на кремовых деревянных стенах спальни, отдельные уголки двора, деревянные панели на старых стенах, овраг, речка, росистая трава, и в конце пути — море, до которого можно было добраться, если пройти через обжигающую крапиву и сосновый лесок, набрав при этом полные сандалии песка. Но сейчас, в этот миг, домом была Лелия, стоящая передо мной в дверях комнаты, обшитой деревом.

Я закашлял. Попробовал улыбнуться, но губы замерли, так и не растянувшись в улыбку.

— Что случилось? — повторила она и подошла ко мне.

Я обнял ее, уткнулся носом в волосы. Само прикосновение к ней было актом предательства.

Под веками забрезжил образ Сильвии.

Но ведь это даже не было поцелуем. Мои губы прикоснулись к ее губам лишь на какую-то мизерную долю секунды. Разве это считается поцелуем? Наверное, нет. Господи, пожалуй, все-таки не считается. Знакомый запах Лелии окружил меня, как эфир, притупляя чувство вины. Возможно, по меркам, на которые согласились Всевышний и люди, этот грех был таким незначительным, что его можно было не принимать в расчет.

Но вмешалась Катрин.

Я пошел в туалет, уселся на унитаз и уткнул лицо в ладони, меня снова тошнило. Тут я вспомнил, что Лелия так себя чувствует каждый день.

— Милая моя, — пробормотал я.

Ночью зазвонил телефон. Сердце так дернулось и забилось с такой силой, что я испугался, не случится ли у меня сердечный приступ. Я вскочил с кровати, слегка сбитый с толку спросонья, неуклюже сбежал вниз по лестнице.

— Извини, что так поздно, — раздался в трубке голос МакДары.

— Сука! — вырвалось у меня, я одновременно почувствовал и облегчение, и раздражение.

— Ты чего? — удивился МакДара.

— Ты меня разбудил.

— Извини.

— Ты где? — спросил я, возвращаясь в сонное состояние.

— Дома. Внизу, — прошептал он.

Дома, подумал я. МакДара, Катрин. Сердце снова гулко забило в грудину. Мне захотелось до того, как он начнет изливать мне душу, швырнуть телефонную трубку на рычаги.

Мы помолчали.

— Она не выходит на связь. Просто-напросто исчезла, — пробормотал в трубку МакДара.

— Что? — не понял я, мои мысли в полусонном состоянии разъезжались в разные стороны. — Кто? — вяло поинтересовался я. — А, ты имеешь в виду…

— Три дня. Ни слова. Я и звонил, и по электронной почте писал несколько раз, ни ответа ни привета.

— Ты же не должен был, — заплетающимся языком пробормотал я; сердце уже начинало успокаиваться.

— Да, но все равно. Понимаешь, она просто игнорирует меня. Ничего похожего раньше не было.

— Три дня, МакДара.

— Ты же знаешь, каково это.

— Лучше ложись спать, — посоветовал я и представил, как он поднимается по лестнице, обитой густым мягким ковровым покрытием, за которое выложил немалые деньги, в комнату, где на кровати возлежит Катрин, как чудище в своей берлоге, и решает, как поступить с моей судьбой.