Будь со мной - Джоанна Бриско

Мне она показалась исхудавшей, жалкой, под глазами нездоровые тени. Белоснежный свет, льющийся из окон, высветлял ее коричнево-зеленые радужные оболочки, так что в них даже стали видны янтарные вкрапления. Глаза выделялись на фоне бледной кожи. Когда она увидела меня, ее лицо озарилось широкой улыбкой, и сердце у меня в груди тут же радостно затрепетало. Безотчетно я сделал шаг ей навстречу, мы обнялись и поцеловали друг друга в щеку, как принято у нормальных людей, как будто ее можно было назвать нормальным человеком.

— Куда направляешься? — спросила она.

— Хочу прогуляться с тобой, — не задумываясь, ответил я. Собственная смелость меня одновременно и приятно удивила, и испугала.

Она опустила глаза.

— А я… — проговорила она и сделала неопределенный жест рукой, зацепив при этом кончиками пальцев тыльную сторону моей ладони. От этого прикосновения я обомлел.

— Пойдем, — сказал я и схватил ее за руку. — На улице так красиво. Можно просто прогуляться… Куда? Да хоть в Грейз-инн-роуд…

Зашли в лифт. Я провел ее по нашему этажу, обходным путем вокруг моего рабочего места по коридору между рядов увешанных верхней одеждой ширм, и вывел на улицу через проходную.

— А тебе не влетит за то, что ты ушел с работы? — поинтересовалась она, в ее голосе я почувствовал нотки веселья.

— Очень может быть.

Я повел ее по Клеркенуелл-роуд, где мы губами и ртом ловили бесшумно падающие с белого неба снежинки, потом вышли на широченную Грейз-инн, испещренную оставленными ногами выходивших на обед шрамами, которые уже засыпало новым снегом. Мимо однотипных домов группкой прошли несколько барристеров[28], выделявшихся черными костюмами на фоне свежего снега. В какой век мы попали?

Я любил Лелию. Но сейчас рядом со мной была другая женщина. Меня настигло и поглотило безумие, но я продолжал идти, упрямо, преступно не думая о последствиях, как будто чудо, спасшее от Катрин, и на этот раз не обойдет меня стороной. Еще я немного успокоился, когда вспомнил о сдержанной манере вести себя, присущей Сильвии, и о ее внешней неброскости. Я знал, что мужчины вряд ли обращают на нее внимание, хотя время от времени у меня возникала мысль, что кто-то другой (некий неопределенный достаточно проницательный соперник) в конце концов сможет увидеть в ней то, что разглядел я. Я принял решение оставить свой гнев при себе, отчего на душе сразу стало радостно и спокойно. Мы просто пройдемся по улице, я объясню ей свою ситуацию, и мы вместе решим, как быть с Катрин.

Она молчала.

— Что это за роман ты пишешь? — хотел я спросить ее, но у меня не хватило духу, я побоялся, что она воспримет это как вторжение в частную жизнь, обидится и уйдет.

Она была спокойна и собранна, мелкими шагами протаптывала дорожку по снегу и озиралась по сторонам. Я посмотрел на нее. Мне хотелось, чтобы она хоть как-то проявила активность — воспылала бы ко мне страстью или, наоборот, велела бы больше никогда не целовать ее, но она не делала ни того ни другого. Она как будто просто не обращала на меня внимания. Не поворачивала в мою сторону лицо (в профиль казавшееся точеным) и даже не обращалась ко мне. Я заметил, что начинаю пороть всякую чушь, чтобы рассмешить ее или вызвать интерес у этой всезнайки. Все время она сохраняла невозмутимый вид, ее губы были слегка приоткрыты. Снежинка легла на верхнюю губу в том месте, где она переходит в кожу. Мне захотелось слизнуть ее. Захотелось сделать что-нибудь из ряда вон, чтобы она проявила хоть какие-то эмоции.

Ну давай же, подумал я. Сделай что-нибудь. Повернись ко мне. Улыбнись мне. Пошли меня. Скажи что-нибудь. Но она оставалась невозмутима. Только слегка дрогнули уголки губ, то ли улыбнулась своим мыслям, то ли вздрогнула от холода. На меня по-прежнему никакого внимания. От такого откровенного пренебрежения я начинал звереть. Захотелось толкнуть ее в снег, прорваться через все слои одежды, овладеть ею прямо здесь и сейчас. Я еле сдержал стон.

— «Если женщина хоть раз запятнает свою чистоту, ей бессмысленно пытаться оставаться такой, какой она была до того, это все равно что пробовать смыть пятно грязи со снега»[29], — произнесла она тихим вкрадчивым голосом. — Это было написано еще в 1860-е, но, по-моему, и сегодня ничего не изменилось. Как ты думаешь?

Я ошарашенно повернулся, но она продолжала спокойно говорить, словно сделала замечание по поводу погоды. В промежутках между словами под ногами поскрипывал снег.

Я попытался представить себе, как это могло бы происходить. Миниатюрное тело, аккуратный треугольничек волос. Эти мысли, показавшиеся какими-то даже дикими, заставили меня вздрогнуть. Я представил, как мое тело ходит меж этих узких бедер, и ее неопытная сдержанность разжигает огонь в венах. Это было как дыхание другого времени года, другого мира.

По заснеженной улице прошли группкой еще несколько черных, как вороны, барристеров. Наше дыхание слилось.

Все-таки она красива, подумал я и позволил себе увлечься этой мыслью. Она не простушка. Хорошая фигура, утонченная натура и приятный запах, в ней была какая-то загадка. Гладкая белая кожа, покатые темные брови, маленькая грудная клетка, все это вместе сочеталось идеально. Она пахла миндалем и молоком. Если присмотреться, все в ней было гармонично: изящные руки, запястья, лодыжки, движения.

В нескольких окнах загорелся свет. За парапетом прошипел автобус. И все. Тишина. Только мы, деревья и ягоды, выглядывающие из-под снега.

Она продолжала говорить, голос удивительный, околдовывающий.

Я почувствовал напряжение между ног.

— У меня руки замерзли, — сказала она.

— Где же ваши перчатки, замерзшие лапки? — улыбнулся я, но над душой нависло ужасное ощущение измены. — Суй эту мне в карман.

Я снова взглянул на нее. Она смотрела прямо перед собой, упрямо, строго. Мысль о том, что можно прикоснуться к этой алебастровой коже, казалась почти невозможной, но, с другой стороны, вот же она, совсем рядом, рассуждает на тему внебрачного секса таким тоном, которым могла бы читать ребенку сказку на ночь.

Она опустила руку в глубокий карман моей куртки. Пошевелила пальцами, устраиваясь там поудобнее, ткань подкладки мягко прошлась по тазовой кости. Снова замерла. Интересно, подумал я, это движение было вызвано ходьбой? Тут я почувствовал какое-то шевеление в кармане, как будто она растопырила пальцы и снова их сжала. Пальцы как бы случайно прошлись по мне мелким уверенным движением. Нервы наверху бедра ожили.

— Давай сядем, — сказал я и кивнул в сторону заснеженной скамейки. Мы уселись на гору снега под деревьями, ощущение было такое, словно мы попали в белоснежную пещеру, и наше дыхание, слившись, превращалось в стену, загораживающую нас от всего остального мира. Мы были одни. Одним движением я прижал к себе ее хрупкое тело и попытался снова поцеловать. На этот раз она не осталась безучастной. Кровь бросилась мне в голову. Несколько секунд мы целовались словно во сне, жарко, жадно, потом она отвернулась.

Она отвернулась, но рука ее все еще находилась в моем кармане и двигалась кругами, отчего кровь закипала. Закружилась голова. Она прекратила движение, вскинула бровь. У меня разжались губы. Я снова замер. Ее рука с вытянутыми пальцами осторожно двинулась к уголку кармана, ногти так медленно прошлись по ткани, что у меня по телу пробежали мурашки и я чуть не вскрикнул. Я обнял ее сильнее, так что ее лицо оказалось прижатым к моей шее. Ее рука замерла.

— Не шевелись, — прошептала она.

— Нет, — сказал я, но в ту же секунду почувствовал, что она укусила меня в шею под затылком. Этот маленький бледный призрак впился мне в кожу, причинив неожиданную боль. Я захлебнулся негодованием, вскрикнул; она сжала зубы сильнее, не отрывая рта до тех пор, пока боль не сделалась такой острой, что перестала ощущаться, породив волны наслаждения.

Соскользнув с ветки, на нас упал снег. Она зачерпнула его ладонью и приложила к моей шее, тихо засмеялась, когда холод иголками впился мне в кожу. Я повернулся к ней. Я больше не мог бездействовать. Каждая клетка моего организма требовала взять инициативу в свои руки. Но если я шевельнусь, она остановится. Она спокойно рассматривала меня, глаза с синими тенями внизу в зимнем свете казались странными, но красивыми. Она молчала, полные губы были сжаты, пока она волнообразно водила рукой по моему бедру, отчего дыхание у меня участилось и сделалось сбивчивым. Это было невыносимо. Я повернулся к ней всем корпусом и заключил в крепкие объятия. Она аккуратно прижалась головой к моей шее, но рука ее перестала двигаться.

— Пожалуйста, — тихо сказал я.

Крушение мира пришло в виде коротких слов, произнесенных жизнерадостным хрипловатым голосом:

— В другой раз, — шепнула она.

Снег прекратился, все теперь засияло голубым светом. Один раз я посмотрел ей вслед, увидел, как ее спина то исчезает, то появляется между деревьями, она направлялась к дому. Скрылась. Как только она исчезла из виду, мне до одури захотелось отыметь проститутку. Раньше такое желание возникало у меня только как гипотетическая и пустая фантазия. Но все, что мне было нужно сейчас, — это укрыться в одном из этих чопорных домов двухсотлетней давности, которые нависали на улицей, и выпустить накопившееся в кого-то телесного, земного, с чесночным дыханием, а уж потом вернуться в возвышенное и безмятежное состояние и начать снова думать о Сильвии. От этой мысли я рассмеялся, но и содрогнулся.