Архетип Апокалипсиса - Эдвард Ф. Эдингер

или поднялся из адских глубин, да и не так велика разница, как кажется. Небесное или инфернальное – просто разные проявления одной психической реальности, и либидо кочует от одного полюса к другому. Но вернемся к снам. Впечатляющий пример трансперсонального возгорания колоссального масштаба мы встречаем, когда нам снится ядерный взрыв, в таком случае огонь принимает поистине апокалиптическое значение, что, конечно, имеет прямое отношение к нашему исследованию, посвященному Апокалипсису как таковому. Но и огонь более скромного масштаба, такой, например, как молния, тоже важен. Пример того, как образ молнии может играть важную роль в психоанализе, мы находим у Юнга в его эссе «Исследование процесса индивидуации» (см. рисунок 5.2)[2]. В данной работе Юнг приводит ряд мандал, и среди них есть одна, изображающая молнию, которая бьет в скалу и отделяет от камня сферу. Как объясняет Юнг, так, молниеносным ударом, индивидуальная психика отщепляется от той матрицы, в которой она жила до этого, в которую она была полностью включена и с которой отождествлялась. Резкий сполох огня положил начало процессу индивидуации. И, как мы теперь знаем из нашего анализа книги Откровения, этот огонь снизошел с небес.

Картина, нарисованная пациенткой Юнга, американкой пятидесяти пяти лет, ко второму сеансу анализа. 1928. Акварель.

Треть как символ

Обратимся вновь к числовому символизму. Четыре Ангела из семи вострубили в свои трубы, и вот что произошло. «Первый Ангел вострубил… и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй Ангел вострубил… и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод… и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была - так, как и ночи» (Откр. 8:6-12).

Мы с вами помним, как ранее по тексту автор буквально забрасывает нас многочисленными упоминаниями сначала числа семь, потом числа четыре – вспомним хотя бы четырех всадников Апокалипсиса. Теперь к ним добавилось и число три, и здесь оно, как оказывается, представляет собой что-то вроде резца, который отсекает треть ото всего, к чему ни прикоснется на земле.

Я уже писал о том, что три, особенно когда оно сопоставляется с числом четыре, апеллирует к эго. Трехступенчатый процесс, в свою очередь, включает в себя и ту стадию, на которой противоположности четко обозначаются, и ту, на которой они разрешаются. Число один в таком случае говорит о начальной стадии единства; когда дело доходит до двойки – возникает двойственность, противоположности конфликтуют; число три символизирует новую ступень, здесь противоположности примеряются за счет включения третьего элемента. Эта идея неотделима от числа три, идет ли речь о тезисе, антитезисе и синтезе, или же просто о правой и левой сторонах и прямом пути. Можно сказать, что таков закон процесса познания, именно по такому принципу эго усваивает новый опыт и организует свое поведение. Таким образом, навязчивое упоминание о троичности в книге Откровения может быть указанием на то, что эго каждого отдельного человека (т.е. вся «земля») оказалось вовлечено в процесс полного и осознанного переживания, где чуткое и бодрое состояние сознания оказывается важнее всего. Каждый без исключения вынужден пройти через разделение противоположностей и мужественно перенести все те испытания, которые separatioвлечет за собой, а впоследствии каждый должен разрешить для себя этот конфликт и найти нечто третье.

У меня есть и свои, личные причины, на то, чтобы интересоваться данной проблемой. Много лет назад, когда я переживал ощутимые изменения в моей психике, мне приснился, в числе прочих, сон, в котором, как я позже узнал, были прямые отсылки к теме Апокалипсиса. И в этом сне четко прослеживался мотив «разрушения одной трети»:

Во время собрания церковной общины освященные просфоры в один прекрасный момент повалятся на землю, и необходимо провести специальный ритуал, чтобы разрешить это действие. Это необходимо потому, что в середине собрания обязательно появится группа террористов, которая взорвет церковь и треть прихода будет варварски убита. В тот момент, когда это произойдет, служащий в этот вечер священник должен высыпать просфоры на землю, заслонив их собой, как футболисты накрывают собой мяч во время игры. Все это будет сделано для того, чтобы кровь убитых не закапала просфоры.

Я не сразу понял значение того, что террористы собирались убить ровно треть сообщества, но впоследствии все же догадался, что здесь содержится намек на образы из книги Откровения. Внезапно все прояснилось и я смог разгадать свой сон. Это пример того, как образы из Библии можно применять при анализе сновидений. Думаю, что просфоры, вкусив которые, мы вкушаем Самость и тем самым питаем эго, должны быть, фигурально выражаясь, заземлены в момент кризиса. В обычном же состоянии это не годится, точно так же, как во время богослужения негоже ронять просфоры на пол.

Примечательно, что примерно в то же время, когда мне приснился этот сон, Леонард Бернстайн работал над очередным своим произведением под названием «МЕССА: Театральное произведение для певцов, актеров и танцоров». В этой пьесе священник роняет во время службы Святые дары. Думаю, время этой «театральной постановки», как ее назвал сам автор, еще придет, и это любопытнейшее как к художественной, так и с символический точки зрения произведение еще будет переоткрыто[3]. Нам же важно усвоить то, что, образно выражаясь, во время Апокалипсиса святые дары кладут на землю. В такой период им нужна твердая опора, им нужна земля – к этому отсылает и образ футбольного поля в моем сне.

По правде говоря, в тот период моей жизни я много смотрел футбол по телевизору, и сам себе удивлялся: «Зачем я это смотрю? Зачем поступаю как все?». Позже я пришел к выводу, что, пока я следил за соревнованиями, во мне отыгрывался символизм стадии coniunctio, ведь я наблюдал ничто иное как некогда священный ритуал, пусть и пришедший в наше время в упадок. Изначально игры были тем полем, на котором разворачивалась игра противоположностей, и спорт имеет психологическую природу, о чем я уже кратко упоминал в моей работе «Мистерия соединения»[4]. Так я трактую футбольную тему из своего сна, и эта трактовка придает обыденной реальности оттенок сакрального переживания, ведь в жизни обычного человека мало возвышенного и такие образы становятся для него единственным способом прожить