Белый шаман - Николай Шундик

А Чугунов продолжал покорять души жителей стойбища своей сердечностью и общительностью. Всё чаще и чаще он заходил в яранги, приглядывался к быту чукчей, учил язык. Начал наведываться и в ярангу Пойгина.

– Чистенько у вас, видно, хозяюшка, понимаешь ли, аккуратистка, – нахваливал он Кайти.

Степана Степановича хозяева гостеприимно угощали чаем, но вели себя сдержанно, даже замкнуто.

– Почему вы ко мне не как другие? – допытывался Чугунов. – Но вот что странно, именно вы мне больше всех и нравитесь. Нет, нет, не только Кайти, оба, понимаете, оба нравитесь. Два! Нирак! – добавил Чугунов, демонстрируя первые успехи в чукотском языке.

Как-то проехал через стойбище инструктор райисполкома и попросил Чугунова приглядеться к чукчам, посоветовать, кого бы можно было избрать председателем сельсовета. «Только смотри, не порекомендуй шамана». И надо же было ему высказать это предупреждение.

А Степан Степанович прежде всего подумал о Пойгине. «Хороший охотник, вес имеет, надо быть слепым, чтобы не видеть, как его уважают».

Да, кажется, по всем статьям подходил Пойгин для вожака сельсовета, всем решительно, если бы не называли его шаманом. Но, может, он всё же никакой не шаман?

И решил Чугунов во всём разобраться самолично. Всё чаще и чаще появлялся он в яранге Пойгина, разглядывал многие незнакомые ему предметы:

– Если ты шаман, то где же твой бубен?

Пойгин задумчиво вслушивался в русскую речь, сдержанно пожимал плечами, дескать, не понимаю.

– Надо бы тебе расстаться со своим бубном. На кой чёрт он тебе? Новая, брат, жизнь начинается. Движемся от тьмы прямым ходом к свету…

Как-то увидел Чугунов в яранге Пойгина огнивные доски. По виду своему они напоминали человека: есть голова, плечи, на лице нос, глаза, рот; на туловище много гнёзд для сверла, с помощью которого добывают огонь. Не знал Степан Степанович, что в каждой яранге есть такие, как он назвал для себя, деревянные идолы. По праздникам хозяева очага смазывали их рты оленьим или нерпичьим жиром, всячески ублажали с помощью особых заклинаний: пропажа огнивных досок, имеющих суть священных предметов, – знак грядущей беды, их никогда не переносят в другую ярангу, не отдают в подарок.

Степан Степанович долго крутил в руках одну из досок с мрачным, подавленным видом.

– Э, я вижу, ты и вправду шаман, если держишь в своей яранге этаких идолов. Что же нам делать? Я же собираюсь, брат ты мой, дать тебе серьёзную рекомендацию. Мне, брат, нельзя ошибиться, не затем я сюда послан…

Пойгин покуривал трубку, пытался понять, чем расстроен русский.

– А что, если мы, дорогой ты мой, пустим их на дрова? Вот взял бы ты сам да и сжёг своих идолов посредине стойбища, чтобы все видели. Знаешь, какое бы это произвело впечатление! От сплетен, что ты какой-то там шаман, и следа не осталось бы…

Чтобы хоть как-то донести свою мысль, Чугунов поморщился, показывая, насколько ему не нравятся деревянные идолы, постучал одним о другой, показывая, что их надо изломать. И когда он, выбрав самого крупного идола, сунул его на миг головой в костёр, горевший посреди яранги, – Кайти вскрикнула, а лицо Пойгина стало серым.

– Э, да я, кажется, что-то не то сделал. Никак, понимаешь ли, испугал вас. Чёрт его знает, на какой козе к вам подъехать…

Кайти подошла к Чугунову и с враждебным видом вырвала из его рук огнивную доску.

– Э, да ты, голубушка, я вижу, разгневалась. Извини. – Чугунов поклонился Пойгину, приложив руку к сердцу. – Извини, брат, и ты. Надо тебе перевоспитываться, и как можно скорее. Время не ждёт, надо, понимаешь ли, созревать для новой жизни ускоренными темпами. Ты мужик крепкий, выдюжишь. Знал бы ты, как я тебе добра желаю…

Натолкнувшись на глухую враждебность, Чугунов ушёл из яранги Пойгина раздосадованный и встревоженный. «Неужели шаманство это в нём сидит, как зараза? Да и в чём оно, это шаманство? Ну, идолов держит, подумаешь, беда какая. И зачем я ткнул этого деревянного болвана головой в огонь? Только-только стали налаживаться добрые отношения, и вот на тебе, всё, понимаешь ли, насмарку. Но я своего добьюсь. Мы ещё будем друзьями!»

Поздним вечером Степан Степанович опять вошёл в ярангу Пойгина, забрался в полог. Всевидящий Ятчоль, прихватив Мэмэль, явился вслед за русским.

– Я пришёл в твой очаг, хотя ты и не звал меня, – несколько вызывающе сказал он Пойгину. – Я должен помочь русскому поговорить с тобой. Он очень на тебя сердится…

– Можешь ему передать, что я на него ещё больше сержусь, – мрачно ответил Пойгин.

Ятчоль с трудом скрыл, насколько он обрадовался. Усевшись в углу полога, он внимательно посмотрел на Чугунова, приветливо улыбнулся.

– Нет палалайка, париня нато.

– Подожди ты со своей балалайкой, не до «барыни» мне. И на кой шут, понимаешь ли, ты припёрся со своей благоверной? Без вас обошлись бы.

– Русский говорит, что ты плохо покупаешь. Купил всего лишь один карабин, напильник да две плитки чая, – беззастенчиво лгал Ятчоль, стараясь поссорить Пойгина с торговым человеком.

– Ему бы лучше знать, как ты все его товары скупаешь чужими руками. Скоро вся фактория окажется в твоей яранге. Голода будешь ждать, чтобы капканы людям расставить…

– Ну, вот что, по тону вашему и по взглядам я вижу, вы опять ругаетесь! – сказал Степан Степанович и положил одну руку на спину Пойгина, вторую на спину Ятчоля. – Пора вам мириться. И вообще, давайте жить веселее. К чёрту споры, нытьё. Я сегодня покажу вам свой коронный номер. Опробую на вас. А завтра вечером в фактории выйду, понимаешь ли, на широкую публику.

У Чугунова действительно был «коронный» номер: не однажды он выступал на вечерах самодеятельности как фокусник. Был целый год в его жизни, когда он работал в цирке конюхом (лошади были его страстью), пригляделся к фокуснику, кое-чему у него научился.

Привычно подтянув рукава гимнастёрки, Степан Степанович поднял руки, показал два красных шарика.

– А ну, друзья, расширьте ваши милые зенки. Сейчас вы увидите чудеса. Видите шарики? Хоп! Где же они? Куда запропастились?

Чукчи, изумлённые исчезновением шариков, с недоумением переглядывались, не выражая пока ни малейшего желания рассмеяться.

– Так, сейчас, сейчас, дорогие мои, я всё-таки вас пройму. Вы у меня, голубчики, всё равно захохочете! Так где же шарики? – Чугунов пришлёпнул себя ладонью по левой щеке, и вдруг изо рта его выскочил шарик, пришлёпнул по правой – выскочил второй. «Чудотворец» ждал оживления, смеха, но зрители его словно окаменели.

– Да вы что?! – удивился Степан Степанович. – Не произвело ни малейшего впечатления?! Ну хорошо, я вам ещё кое-что покажу.

Достав из кармана треугольные лоскуточки разноцветного шёлка и лист бумаги, Чугунов сделал бумажный кулёчек, вложил в него один за другим все лоскуточки.

– Прошу вас, прошу удостовериться! – показал кулёчек, предлагая убедиться, что лоскутки, все до одного именно там, а не где-нибудь в другом месте. – Внимание, внимание и ещё раз внимание!

Чугунов смял кулёчек, развернул бумагу – лоскутков не оказалось.

– Ка кумэй! – наконец нарушил молчание Ятчоль.

– Ну а теперь поищем, где же наша пропажа.

«Чудотворец» сделал вид, будто принюхивается. Неуловимым движением нырнул рукой за ворот керкера Мэмэль и вытащил оттуда синий лоскуток.

Мэмэль вскрикнула и в ужасе отшатнулась. Пойгин как-то неестественно выпрямился, влип в стену полога спиной. Степан Степанович глянул на Кайти и поразился тому, насколько она побледнела.

– Да что с вами? – в недоумении спросил он. – Чего вы так испугались?

Помедлив, он нырнул в рукав приспущенного керкера Кайти и вытащил оттуда зелёный лоскут. Кайти шарахнулась в угол полога и задрожала так, будто настал её смертный час.

– Э, вот беда-то, я, кажется, вас напугал. Ну и суеверный же вы народ. Хотел, понимаешь ли, насмешить, а вышло наоборот. Ну, хорошо, может, хоть вот этим я вас всё-таки рассмешу. Целый день трудился, консервные банки резал. – Чугунов развернул бумажный свёрток. – Вот видите, рогатый чёртик. А тут вот я ниточки в дырки продел. Если ниточки дёргать, чёртик будет плясать, как сумасшедший. Я сам хохотал… Приготовились! Жаль, балалайку не прихватили. Хорошо бы этому бесу поплясать под балалайку…

И пошёл, пошёл плясать чёртик.

– Ишь как выкаблучивает, словно живой, – весело выкрикивал Чугунов, надеясь, что уж на сей раз он рассмешит своих зрителей.

Но вместо смеха послышался крик женщин. Ятчоль закрыл лицо малахаем и начал икать. А Пойгин, напряжённо наклонившись к замершему чёртику, смотрел на него так, будто было перед ним какое-то омерзительное существо, которое надо схватить и поскорее вышвырнуть из яранги.

– Ну, знаете, если вы и этого испугались, то я вам не завидую. – Чугунов поднёс чёртика к лицу Пойгина. Тот отшатнулся. – Да вглядись, вглядись, чудак-человек, это жесть. Банка консервная!