Журнал «Вокруг Света» №11 за 1982 год - Вокруг Света

Пришлось бежать за фотоаппаратом. Маша поначалу отнекивалась, а потом, поверив в наш неподдельный интерес, согласилась продемонстрировать шубы на себе. Орнаментированные, искусно расшитые ленточками, материей различного цвета, шубы подразделялись для ношения в будни, в праздники, в особо торжественные дни. Ребятишки, увидев Машу в зимней одежде среди зелени тундры, рассмеялись, развеселились и бросились наряжаться в свои одежды. Скоро суета вблизи чума начала походить на праздничный маскарад. Дети подтаскивали унтайки, сапожки, требовали снять то одно, то другое. А когда я спрашивал, кто шил, кто сделал, указывали на Машу. Маша смущалась и отвечала, что это мать ее научила, а без ее уроков ничего подобного она сделать, конечно, не смогла бы. Но мать, с затаенной улыбкой, не без грусти смотревшая на все, сказала только, что руки у ее дочери золотые.

Я снимал сумки, сделанные из оленьей замши — ровдуги. Они были так же искусно орнаментированы, как и шубы. В сумках перевозили вещи во время перекочевок. А ребята, порывшись в тюках, принесли старинные ненецкие женские шапки. Спереди они были обшиты песцовыми хвостами, а сзади на них цветными ленточками вышиты, как мне показалось, глаза диковинных птиц. К шапкам были прикреплены тяжелые медные подвески с изображением фантастических зверей и птиц. «Пусть все знают, что идет моя жена по тундре»,— поется в ненецкой народной песне. Но тяжелые подвески, как выяснилось, имели и чисто утилитарное значение: при езде на нартах, когда дует ветер и подбрасывает на кочках, они помогали удержаться шапке на голове.

— Однако хватит. Пойдемте в чум, покушать пора,— пригласила хозяйка.

Вскоре мы все расселись на шкурах вокруг низенького столика. Варилась уха, а на закуску был предложен только что вытащенный из сети щокур. Сырая, чуть подсоленная рыба — деликатес в здешних краях.

Маша рассказала, что окончила десятилетку и, возможно, пошла бы учиться дальше, но внезапно умер отец. Известный оленевод был. Вот и пришлось Маше стать хозяйкой в чуме при старой матери. Зимой они живут в Белоярске, а летом забирают малышей из интерната и приезжают сюда, на берег Щучьей. Старшие братья в это время оленей пасут в колхозных стадах, а она с меньшими управляется. «Чум у нас как дача,— шутила Маша.— И только кажется, что жить в нем неудобно. Натопишь, так теплее, чем в доме зимой бывает».

Я вспомнил, что ей просил передать привет Саша Диппель. Маша зарделась, заулыбалась, сказала, как же, помнит его. Попросила, если увидим его, тоже передать привет от нее и Васятки.

Мы попили чаю, отдохнули и двинулись дальше. Все семейство Лаптандер высыпало на берег нас провожать.

...Больше мне не пришлось быть на Щучьей. Добравшись до фактории, мы повстречали катер, который в тот же день уходил в Салехард. Серега решил, что оставшуюся работу они смогут доделать и без меня, и я отправился домой. И теперь, вспоминая свое путешествие по Щучьей, я прежде всего вижу ясный, солнечный день, светлый чум на берегу, семейство Маши Лаптандер и красиво расшитые меха, разложенные на траве. Вспоминаю и вездеходчика Сашу Диппеля, известного человека в ямальской тундре.

В. Орлов

Фото автора Фактория Щучья, п-ов Ямал

Соляной караван

Выход каравана назначили на 17 мая.

Старушка, мать Серхио, вынесла древнюю оловянную курильницу. Старший брат Хиларио с женой, прежде чем вьючить животных, выставили угощенье. Уселись полукругом.

Наконец трое караванщиков обнажили головы и опустились на колени. Вздымая дымящую благовонными травками курильницу, они заклинали богов охранить их в пути и посодействовать успеху путешествия.

Серхио — ему за пятьдесят — пришлось долгонько уговаривать своего зятя Хиларио. Тот, хотя и сетовал, что не придется ему податься, как обычно, на зимние заработки в Санта-Крус, согласился. Не портить же отношения с тестем!

Вдвоем они уломали и отца Хиларио — Грегорио. «Ты, мол, человек в этом деле опытный, сколько лет ходил с караваном». Грегорио поначалу отнекивался: «Ходить-то ходил, много лет ходил. Да три года назад продал все стадо, тридцать вьючных самцов». — «А кто лучше тебя знает тропы на плоскогорье? У кого давние «казейрос» в долинах?» Словом, уломали и Грегорио. Селение Пампа-Аульягас находится на берегу озера Поопо, что в двухстах километрах к югу от озера Титикака. Тут, на высоте 3600 метров, проживают около трех тысяч индейцев аймара. Холодное и засушливое плато позволяет им разводить лам и овец да выращивать немного картошки и квинои — небогатой зерновой культуры из рода лебеды. Но частенько и эту малость уносят засухи и заморозки. Так было и в это лето.

Хорошо, хоть соль от засухи не зависит. Теперь жителям Пампа-Аульягаеа придется зерно выменивать за соль у кечуа — жителей восточных долин. Так было, считают индейцы, всегда: когда есть нечего, отправляются в горы караваны.

Соль испокон веку привозили — неделя туда и обратно — с солончаков Уюни, что милях в шестидесяти от Пампа-Аульягаса. Привозили на ламах — единственном вьючном животном континента, способном довольствоваться скуднейшим кормом, разреженным воздухом и такими тропами, что и тропами-то не назовешь.

Вот и пришлось Серхио, Грегорио и Хиларио вспомнить древний горский промысел — снарядить караван соли.

С этим караваном отправился в роли подручного этнограф Терри Л. Уэст, изучающий быт индейцев Альтиплано. Его записи позволяют нам проследить и путь каравана и понять, как влияют на жизнь горцев в Андах способ их хозяйствования и особенности ламы.

«С караваном ходить — только мучиться» — так говорят даже самые опытные погонщики. Впереди трехмесячный поход в самую глухомань восточных андских долин, куда шоссе, слава богу, еще не дошли.

Кечуа — жители долин — отдают за соль древесину, лекарственные травы, а главное — маис.

Караванщики посещают определенные долины, распределяя свой товар по обширному, но всегда традиционному району обмена. И стараются иметь дело с постоянными партнерами. Караванщики-аймара и покупатели-кечуа вообще-то не связаны ни племенными, ни родственными узами. Но вековечный меновой ритуал имеет свои строгие законы. Караванщики не застрахованы от краж животных и товара. Жители долин обеспокоены потравами посевов и истощением пастбищ пришлыми караванами. Все эти сложности веками регулировались с помощью «казейрос».

Итак, на этот раз караван вел Серхио. На него и возлагалась задача — при соблюдении приличий выгодно провести операцию.

«Когда помогает кто-то из местных, другие больше доверяют,— так определил он тонкости своей миссии.— Если случится опять идти, будем иметь постоянных клиентов. А если сына берешь, он станет казейро — постоянным партнером в торговле — сыну отцовского клиента».

Большинство караванщиков начинали в помощниках у своих отцов лет в шесть-восемь. Если не было мальчишек в семье, брали дочерей, племянниц. Порой помощник уходил с чужим погонщиком — далеко не во всякой семье были свои вьючные ламы.

Как и века назад, с временными помощниками расплачивались, предоставляя им пяток животных под вьюки, а уж товаром они запасались и мену производили на свой страх и риск.

На помощников падает самая тяжелая работа в пути: доставлять воду, собирать кизяк для очага, а по прибытии на торговые точки развозить товар. А главное — в пути он учится у погонщиков обращению с ламой. Сама лама, без которой бы не было и караванов, заслуживает более подробного разговора. Животное она норовистое, полностью прирученным его никак нельзя считать.

Да и что такое лама? Существуют ведь в роде лам четыре вида — лама, гуанако, альпака и викунья. Самая дикая из них — гуанако, травоядное животное, некогда распространенное от севера Перуанских Анд до Патагонского плато и буковых лесов Огненной Земли. Оно тысячелетиями снабжало человека всем: мясом и жиром для еды, шерстью и шкурой для одежд и жилищ, жилами для шитья и даже вдохновляющими сюжетами для мифологии.

В Пампа-Аульягас, селении у озера Поопо, пришел с высокогорий Альтиплано караван лам. Мешки, веревки, одежда, мясо, шерсть, сама тягловая сила — все от лам, одомашненных индейцами более четырех тысяч лет назад.

Ко времени появления европейцев на Южно-Американском континенте численность их была колоссальной. Десятки миллионов гуанако паслись в Патагонии и на Огненной Земле, еще больше — на пустынных высокогорьях Анд. Но это в прошлом.

Добытчики пищи издревле первыми оценили достоинства крупной дичи. Охотники за шкурами проявили избирательный вкус, безжалостно выбивая молодняк гуанако — «чуленго», чтобы добыть мягкие, прочные коричневые шкурки удивительно красивой и разнообразной расцветки.