Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе

Для того чтобы создать такую же глобальную колониальную и торговую систему, России не хватало морской мощи. Тем не менее, полагал Витте, империя вполне могла воспользоваться преимуществами своего евроазиатского географического расположения. Он напоминал великому князю Михаилу Александровичу: «Находясь в естественном соседстве с азиатскими странами, Россия занимает весьма выгодное положение как в отношении непосредственного с ними товарообмена, так и в транзитной через Россию торговле этих стран с Западной Европой»{331}.

Это представление лежало в основе столь важной для Витте программы строительства Транссибирской железной дороги. В то время как другие поддерживали этот проект для защиты тихоокеанского фланга России, Витте видел в нем средство обеспечения благосостояния империи. Связав Европейскую Россию с Тихим океаном, Транссибирская железная дорога будет способствовать развитию российских земель в Восточной Азии, и таким образом «откроются новые обильные источники народного благосостояния»{332}.

Подобно тому как недавно построенная Трансканадская железная дорога создала новые города, принесла на пустовавшие земли богатство и способствовала объединению молодой нации, этот проект принесет такую же пользу обширной российской колонии{333}. Как только будут проложены рельсы, Сибирь неизбежно станет самым выгодным транзитным маршрутом для торговли между Европой и Востоком. Русские купцы смогут тогда вырвать легендарную торговлю с Китаем из рук британцев, которые и так слишком долго там доминировали{334}.

Для Витте строительство Транссибирской железной дороги в самую первую очередь было призвано обеспечить богатство России: «Держа в своих руках путь, по которому пойдет это сближение, она явится посредницею и должна воспользоваться всеми выгодами этого положения, а стоя на страже у открытых ею ворот из Европы в Азию, она может регулировать и направлять это движение в сторону для себя наиболее благоприятную»{335}.

Однако временами министр финансов размышлял и о более высоких целях. Возвращаясь из путешествия на Восток по железной дороге в 1902 г., он писал царю:

Проведение Сибирского рельсового пути открывает Европе ворота в этот досель замкнутый мир, ставит ее лицом к лицу с многочисленными племенами монгольской расы… Трудно, конечно, предвидеть предстоящее сближение желтой и белой рас, но несомненно, что на долю России в этом сближении выпадает серьезная задача.

Тем временем он рассказывал великому князю о долге империи: «В колониальной политике Россия не нуждается, ее внешние задачи не только мирного характера, но даже наиболее культурного… ибо миссия России на Востоке, в противовес стремлению западноевропейских держав к экономическому и нередко политическому порабощению народов Востока, должна быть миссиею охранительною и просветительною»{336}. Сергей Юльевич также указывал на цивилизаторскую миссию: «Россия издавна явилась среди соседних азиатских народов носительницей христианского идеала, стремясь распространить в их среде начала христианского просвещения»{337}.

Как и Николай Пржевальский, Витте был убежден в превосходстве западной цивилизации. Он учил, что «новая культура — христианская — сильнее и могущественнее культуры желтых наций, родившихся в идолопоклонстве»{338}. Хотя Россия была более доброжелательна, чем Англия и Германия, это не означало, что ее представления о прогрессе должны фундаментально отличаться. Точно так же как он верил в необходимость направить своих соотечественников на западный путь развития, министр финансов был убежден в желательности модернизации Востока по европейскому образцу. В этом вопросе он резко возражал против восточнической концепции князя Ухтомского, который считал Россию и ее восточных соседей совершенно отличными от Европы. По мнению Витте, русские, распространяя просвещение на Восток, расширяют Европу в восточном направлении. Он писал о той роли, которую его железные дороги играли в этой важной задаче: «На перевале Сибирского тракта через Урал и теперь стоит столб, на одной стороне которого написано “Европа”, а на другой “Азия”… Для русских людей [это] пограничный столб, отделяющий их, как европейскую расу, от народов Азии… Со временем место его будет на конечном пункте Китайской Восточной железной дороги»{339}.

Это не означало, что Витте был сторонником территориального завоевания. Он говорил голландскому журналисту, что его девиз — торговля и промышленность, прочь армию{340}. Его неприятие милитаризма в такой же мере относилось и к политике на Востоке. Он подчеркивал, что роль России там — быть щедрым торговым партнером, а не завоевателем. Расширение России на Восток было естественным процессом, который будет продолжаться и впоследствии[42]. Но в современную эпоху торговля, банки и железные дороги, а не войска являлись наиболее эффективными способами расширения российского влияния на Тихоокеанском побережье.

В представлении Витте, экономическая цель его устремлений в Азии только усиливала их гуманитарный аспект. Англия и другие западные державы обосновывались на Востоке исключительно с целью получения прибыли. Это была игра с нулевой суммой. Напротив, Россия вступала в симбиоз со своими азиатскими соседями; она обращалась на Восток, чтобы принести пользу своему народу и народам Азии. Это было особенно верно в отношении династии Цин, с которой у России всегда были тесные связи. Витте подчеркивал, что в стремлении осуществить свое историческое призвание Россия пользовалась дружеским содействием Китая{341}.

В первые годы правления Николая, когда Петербург начал вести более активную дальневосточную политику, Витте продолжал подчеркивать коммерческие аспекты интересов империи. Когда в 1896 г. появилась возможность союза с Китаем, министр финансов настоял на железнодорожной концессии в Северной Маньчжурии. «Одним из могущественных средств к обеспечению экономического влияния в Китае служит захват в свои руки сооружения рельсовых путей», — говорил он царю{342}. Четыре года спустя, после того как военный министр обвинил своего коллегу в попытке аннексировать всю Маньчжурию, Витте возражал: 

Маньчжурию мы не захватывали, и было бы лучше всего, если бы мы ничего не захватывали, а борьбу за рынки предоставили бы торговле. Мы прошли всю Маньчжурию без всяких захватов, и Министерство финансов только и просило, чтобы ничего не захватывали, а предоставили бы действовать торгово-политическому влиянию{343}.

Когда до начала войны с Японией оставалось немногим более года, Сергей Юльевич в служебной записке царю снова подчеркивал мирный характер своих инициатив, указывая, что благодаря постройке Китайско-Восточной железной дороги Россия «неизбежно» сблизится с Японией на основе торговых и промышленных интересов{344}.

По мнению Витте, торговля и завоевание являются полными противоположностями. «Движение России на Восток в существе своем мирное и культурное, а не завоевательное…» — часто напоминал он царю{345}. Как на Тихом океане, так и во всех остальных местах министр финансов не переставал выступать против военных начинаний. Советский историк Евгений Тарле указывал: «Основою всех воззрений Витте на внешнюю политику является глубокое убеждение, что Россия не может и не должна воевать»{346}.

В первые восемь лет его пребывания на посту министра финансов, с 1892 по 1900 г., политика Сергея Витте имела поразительный успех. По многим меркам экономика России переживала бурный подъем. В период с 1890 по 1900 г. производство железа и стали, сырой нефти и угля возросло приблизительно втрое, длина железных дорог увеличилась на 50%, а общая стоимость объемов промышленного производства удвоилась. В целом темпы роста составили в среднем впечатляющие 8% в год — самый высокий показатель для Европы того времени. В то же время инвесторы как внутри страны, так и из-за границы демонстрировали веру в будущее процветание империи, увеличив объемы покупок российских государственных ценных бумаг с 60 млн. руб. в 1893 г. до более 400 млн. к 1899 г.{347}. Как говорил один историк-экономист, русские были свидетелями «величайшего индустриального подъема»{348}.

Увы, как и многие периоды бумов, это десятилетие закончилось крахом. К 1900 г. признаки кризиса стали очевидны. 1897 и 1898 годы были неурожайными. Хотя в последующие два года ситуация немного улучшилась, из-за снижения цен на зерно доходы сельского хозяйства продолжали падать. Трудности в деревне усугублялись непрерывным обеднением поместного дворянства и огромными налогами, которыми Витте обложил крестьян для финансирования своих промышленных проектов. Тем временем западная экономика, с которой, благодаря усилиям Витте, Россия становилась все более тесно связанной, снова переживала спад. Этот глобальный спад обострялся сокращением спроса на продукцию российской тяжелой промышленности, по мере того как работа на Транссибирской железной дороге близилась к завершению{349}. Такое же неблагоприятное сочетание неурожайных лет в стране и застоя в мировой экономике оборвало министерскую карьеру предшественника Витте Ивана Вышнеградского.