Травма. Невидимая эпидемия - Пол Конти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Само преступление – это только вершина айсберга. Это очевидно в случае Сирии, Боснии и Второй мировой войны, но это верно и для менее масштабных ситуаций. Сегодняшняя пандемия, например, тоже оставит свой отпечаток.
– Проявление последствий коронавируса – это всего лишь вопрос времени. Мы скоро начнем замечать их у всех людей, как у тех, кто обратится в клиники, так и у тех, кто решит этого не делать. Я уже обратил внимание на одну вещь, пока работал в клиниках. Уровень домашнего насилия в пандемию заметно вырос. Об этом перестали говорить по новостям, но женщины до сих пор постоянно звонят в клиники и жалуются на побои. Они заперты дома с жестокими мужьями. Им снятся кошмары, с ними происходят страшные вещи. СМИ поступают просто безответственно, когда фокусируются на самом преступлении и упускают общую картину. Важнее всего разобраться с тем, как дальше развивается ситуация, и реально помочь женщинам в беде.
– Это касается не только взрослых, но и детей. Даже тех, которым только предстоит появиться на свет. Пара еще и не думает о том, чтобы завести детей, но мы уже можем быть уверены, что ребенок пострадает от психологических проблем родителей.
– Невероятно, да? Но это научный факт. Это даже не гипотеза. И именно на такой масштабный ущерб начинают обращать внимание суды ООН. Дело в том, что некоторые преступления целенаправленно совершаются, чтобы нанести такой урон. Чтобы изменить психологию целой группы людей. Я не хочу вдаваться в подробности этих ужасов, но, когда военный отряд массово насилует женщин деревни, дело тут не в удовлетворении сексуальных потребностей. Дело в том, чтобы подвергнуть эту деревню разрушительному психологическому воздействию. Это намерение редко учитывают, когда говорят о военных преступлениях. В последующей травме мы видим четкое отличие между, например, цунами и преступлением, направленным непосредственно против тебя. Чем сильнее травма лично касается человека, тем тяжелее ее пережить.
– Намеренное преступление с целью вызвать долгосрочные изменения психики.
– Совершенно верно. Некоторые политические режимы этим пользуются. Мой дед жил в Голландии в период нацистской оккупации. Он рассказывал, что было с теми, кто пытался сбежать из трудового лагеря. Их разрезали на части и развешивали на деревьях. Зачем так делать? Очевидно, дело не в наказании человека, который попытался сбежать. Они хотели задавить остальных, заставить подчиняться. Обычно, когда такое предпринимают люди у власти, это называется тактиками угнетения. Их противопоставляют террористическим актам – угнать самолет и врезаться в здание. Хотя террористы тоже иногда применяют тактики угнетения. В любом случае я хотел не просто описать ужасы, а показать, что все дело в мотиве. Преступники прекрасно понимали, что они делают с психикой жертв, и сознательно на это шли.
– Очень часто травма, с которой мы встречаемся в обществе, устроена точно так же.
– Именно. Например, систематическое превышение полицейскими своих полномочий. Из-за него мы (двое белых мужчин) будем бояться получить штраф за нарушение правил дорожного движения. А двое мужчин с другим цветом кожи будут бояться, что их застрелят. Их можно понять. Даже если они будут делать все то же самое, что делали бы мы, их все равно, возможно, застрелят. Их страх обоснован и вызван отголосками ужасов, которые реально творили и творят представители власти. То же самое с сексуальным насилием и мизогинией. Есть ужасные очевидные травмы, такие как изнасилование. Однако за ними не видны микроагрессии и микротравмы, которые происходят постоянно и незаметно подталкивают культуру к тому, чтобы потакать угнетателям.
– Никто не удивляется тому, что у кого-то больше прав, а у кого-то меньше. Все воспринимают это как должное. Сложно бороться с таким отношением, потому что мы редко ставим его под вопрос. Здесь трудно сдвинуть дело с мертвой точки. Но если мы хотим смягчить последствия социального расслоения, то нам придется критиковать эти предрассудки. И системы, которые на них основаны. Ты верно заметил, что системы угнетения опираются на способность изменять психологию целых групп людей. Травма действительно ведет к искажению восприятия окружающего мира и нашего места в нем.
– Виктор Франкл пишет об этом в работах о холокосте. Речь не только о ПТСР. Люди теряют веру в Бога из-за такой чудовищной травмы. Это не диагноз. Такого нет в руководствах по психическим расстройствам[5]. А ведь потеря веры означает глубокое изменение твоего отношения к жизни.
– Сложно представить себе последствия такой потери. Ведь религия определяет многие аспекты восприятия себя и мира. Что будет с человеком, если все это будет разрушено?
– Посмотри, как иногда меняются люди, которые до травмы никогда даже не думали о самоубийстве. Организация «Врачи без границ» и Международный комитет Красного Креста сообщают о верующих сирийских матерях из числа беженцев, которые в один момент просто берут и топятся в море. Их мир рушится до основания. Ведь их культура и религия никогда не позволили бы им бросить детей и совершить самоубийство. Так что представьте, насколько сильно их изменила травма. Конечно, я привожу крайние случаи, но принцип верен и для менее тяжелых случаев травмы. Всего лишь нескольких ударов судьбы достаточно, чтобы изменить человека и его реальность до неузнаваемости.
– Совершенно согласен. Не обязательно становиться жертвой изнасилования, чтобы восприятие себя и мира изменилось. Я замечал это даже у себя, хотя часто не придаю своим травмам особого значения. Но иногда я начинаю четко осознавать такие изменение. Вот, например, я стал после смертей брата и матери по-новому думать о ком-то или о чем-то. Но это касается только малой части, которую я замечаю. Как часто я не осознаю такие изменения? А ведь мои травмы даже не были преступлениями, специально совершенными против меня. Ты прав, что это многое меняет, если кто-то вредит тебе намеренно.
– Конечно. Вспомни цунами 2004 года в Индийском океане. Одни пострадавшие разозлились на Бога, другие – нет. Все зависит от того, воспринимаешь ли ты событие как направленное
