Помеченный смертью - Владимир Гриньков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не удержался-таки и спрыгнул на песок за мгновение до того, как катер ткнулся в кромку берега. Вещи Кирилла оставались на палубе, но он даже не оглянулся, пошел по раскаленному песку, жар которого он чувствовал даже через подошвы, к едва приметной среди деревьев тропинке. Всматривался вперед и все ждал, что вот-вот зеленые ветви раскинутся и навстречу ему выйдет Анна, но ее все не было и не было, и когда Кирилл понял, что она не выйдет навстречу, бросился по тропинке. Что-то случилось, наверное, – так он понял.
Аккуратные домики станции вынырнули из зелени внезапно. Кирилл, увидев их, остановился, замер, будто лишившись сил, и крикнул:
– Аня!
И собственный негромкий крик сорвал его с места, он рванул ручку двери и увидел – знакомая комната, стол и Анна за тем столом. Она вскинула голову – и больше ни движения, ни звука. Молча смотрели друг на друга, и еще через мгновение Аня только могла сказать:
– Как хорошо…
Она хотела сказать – хорошо, что Кирилл вернулся, но не смогла, а это и не требовалось, и так было понятно. Кирилл обнял ее, а она уткнулась ему в грудь лицом и шептала:
– Как хорошо, что ты вернулся, как хорошо. Я так тебя ждала.
Он понял в эту минуту, что не просто на остров стремился, а к ней. Приподнял ее голову и поцеловал в губы. Аня не отстранилась.
Здесь был его дом. Его женщина. Его жизнь. Он ничего другого не знал и знать не хотел.
– Мы будем жить здесь с тобой, – шептал он, а она кивала, соглашаясь. – Ты и я. Всегда.
А она все кивала, прикрыв глаза, и по ее лицу блуждала счастливая улыбка.
Африканцы, не дождавшись Кирилла, принесли его вещи к самой станции. Один из них открыл дверь. Кирилл, сжимая Анну в объятиях, обернулся и сказал со вздохом:
– Вот черти! И неймется вам! В самый ответственный момент!
Аня выскользнула из его объятий и сказала примирительно:
– Все у нас впереди, Кирилл. Будь великодушен и прости их.
Она улыбалась и была, без сомнения, счастлива.
27
Песок не успел остыть после дневной жары, хотя уже стемнело и на небе высыпали звезды. Теплый песок, а по нему – свежий стелющийся ветер. Океан шелестел, и спокойствие было разлито в воздухе. Кирилл и Аня лежали рядом, разглядывали звезды.
– Здесь совсем другое небо, – сказала Аня. – Там, где я жила раньше…
Она не договорила, оборвала фразу. Что-то было в ее голосе, что заставило Кирилла осторожно коснуться ее руки.
– Я никогда туда не вернусь, – вдруг сказала она, почти прошептала.
– Почему?
– Хочу все забыть.
Там, в далекой России, она оставила свою боль. И надеялась, что сможет укрыться от плохого. Здесь, на острове, спрячется.
– У меня был ребенок, сын. Четыре года. Мы с мужем жили на станции. Рядом море. Однажды Сережа пошел к морю…
Муж или сын?
– …как я не усмотрела – не знаю…
Наверное, все-таки сын.
– …а там такой обрыв был, невысокий, метра два, отвесная скала, абсолютно гладкая, как стена в квартире…
И только сейчас Кирилл понял, что она плачет, но почему-то побоялся показать, что обнаружил это, и затих, затаился.
– Он упал в воду и, наверное, разбился о нее, или что там произошло – но очень быстро все случилось, я только короткий вскрик услышала.
Она заплакала, уже не сдерживаясь. Кирилл приподнялся на локте и стал вытирать слезы на ее лице, но слез было много, и тогда он, взяв Анну на руки, понес ее к воде. Она затихла и уткнулась ему в грудь мокрым лицом. Кирилл, придерживая одной рукой Анну, другой зачерпывал воду в ладонь и протирал Анне лицо.
– Соленая, – прошептала она. – Вода соленая.
И всхлипнула по-детски. Кирилл склонился и поцеловал ее в губы. Анна вдруг расцепила руки, оставляя Кирилла, и поплыла. Ночь была темной, но поверхность океана, казалось, слабо осветилась. Кирилл нырнул, долго плыл в этой святящейся воде и всплыл далеко впереди Анны. Она кувыркалась в воде и встала на дно, здесь оказалось совсем неглубоко.
– А там было глубоко, – сказала Анна. – И еще – сильное течение, водоворот прямо под скалой. И Сережу мы не нашли.
Кириллу показалось, что она опять начала плакать.
– Даже могилы нет. Исчез, сгинул. Как и не было.
После этих слов долго молчала.
– Я не смогла там оставаться.
И поэтому уехала. Попросила направить ее на другую станцию. Так понял Кирилл.
– А муж? – осторожно поинтересовался он.
– Он после случившегося взял продукты, ружье и ушел в сопки. Две недели пропадал, оплакивал Сережу. Он там, в сопках, я – на станции. Каждый сам по себе. Как-то в одночасье выяснилось, что семьи-то и нет. Был Сережа – и была семья, а без него, как оказалось, нас больше ничего не связывало.
Потеряла сына. Потеряла семью. Ничего, кроме боли, нет там, в прошлом. Кирилл привлек к себе женщину, и она затихла. Была печальна и податлива. Кирилл поцеловал ее в закрытые глаза. Нежно и с любовью.
– Я про тебя поняла кое-что, пока ты отсутствовал.
Не голос, а шепот.
– Что, родная?
– В тебе нет злобы. Ты не умеешь быть злым.
– Да, – печально согласился Кирилл, вспомнив историю с африканцами, которые здорово его отделали в прошлый раз. – Я просто недотепа.
И тогда Анна засмеялась, впервые за сегодняшний вечер, и ее смех не был обидным.
– Ты не недотепа, Кирюша. Ты просто добрый.
Сказала – и прижалась крепко. Она хотела, чтобы он излечил ее своей добротой. Доброта лечит.
– Все будет у нас хорошо, милый.
Их губы встретились. Они проживут здесь долго-долго, всю жизнь. Там, в прежней жизни, им обоим было плохо и неуютно. Но вот они обрели рай. Прямо здесь, на земле. И еще – обрели друг друга. И неизвестно, что важнее.
– Я люблю тебя.
– И я тебя люблю.
Звезды озорно подмигивали и пытались подсмотреть, что происходит там, на земле, но было темно – и ничего не видно.
Кирилл вынес Анну из океана, но на берег не ступил, осторожно положил ее на теплый серый песок. Он был нежен и нетороплив. Аня позволила ему раздеть себя. Набегающие волны ласкали ей бедра. Или это были легкие прикосновения рук Кирилла?
28
То ли потому, что на похороны Григорьева приехал премьер, то ли из-за большого наплыва народа – но оцепление на кладбище было тройным: по внешнему периметру кладбища, потом вокруг сектора, где была приготовлена могила, и, наконец, у самой могилы. Здесь, у могилы, оцепление было наиболее плотным, и к гробу допускались только избранные.
Бородин стоял совсем близко от гроба и мучительно-напряженно морщил лоб, всматриваясь в неживое, желто-восковое лицо покойного. У самого Бородина лицо сейчас было не лучше, но он об этом не знал.
Короткое прощальное слово премьера, потом выступил кто-то из Министерства внешнеэкономических связей. Бородин не выступал и вообще в первые ряды не лез. Только в окружении людей он чувствовал себя в относительной безопасности. Все остальное время он пребывал в напряжении. В ночь, когда погиб Григорьев, с Бородиным случился нервный срыв. Весь страх, что копился в нем последнее время, выплеснулся истерикой. Бородин, выслушав страшное известие, швырнул трубку на рычаг и сидел неподвижно некоторое время, а потом разрыдался. Хотел налить коньяка, но рюмка выскользнула из трясущихся рук и рассыпалась на полу стеклянными брызгами.
В большой, хорошо обставленной квартире, совершенно один, бился в истерике молодой и красивый мужчина. Никого не было рядом, кто мог бы ему помочь, и страх совладал с ним, придавил так, что невозможно было распрямиться и воспрянуть. Бородин жил беспокойно, в последнее время – особенно, он чувствовал близкую опасность и боялся подкрадывающейся незаметной смерти, а смерть, которая за ним шла по пятам, в какой-то момент неловко повернулась и зацепила своей жуткой железной косой не Бородина, а того, кто был с ним рядом, а рядом был Григорьев. И вот Григорьев, желтый, как яблоко-муляж, лежит в добротном, но все равно неуютном гробу, а Бородин жив, но Бородин знает, что смерть не отступила, а по-прежнему идет следом за ним, дивясь собственной оплошности, потому что не Григорьева жизнь ей была нужна, а Бородина. Он в этом был уверен стопроцентно.
Он, как и все, бросил в могилу горсть земли. Жирные комья гулко ударили в крышку гроба, и Бородин непроизвольно вздрогнул. Заместитель Григорьева, оказавшийся рядом, сказал скорбно:
– Такой молодой! Вся жизнь еще впереди!
А Бородин даже не сразу понял, что речь идет о покойном. Думал – о нем самом, и в первую секунду даже сжался.
Заместитель Григорьева не отставал, шли плечом к плечу по неширокой аллее, направляясь к выходу с кладбища. Два бородинских охранника шли неотступно следом, и Бородин часто и нервно оглядывался, чтобы убедиться, что они рядом.
– С завтрашнего дня у нас в министерстве будет работать комиссия, – зачем-то сказал замминистра. Для него это, наверное, было более прискорбно, чем смерть Григорьева. Комиссия, проверка, оргвыводы. Чиновники боятся оргвыводов. Бородин сочувствия выражать не стал, отвернулся. Могильные памятники высились скалистыми уступами. Мелькнула милицейская фуражка. Наверное, оцепление уже снимали.
