В объятиях смерти - Патриция Корнуэлл

Марино вытащил из нагрудного кармана записную книжку. Открыв ее и перелистнув несколько страниц, он спросил:

- Это могла быть вторая неделя июля? Пятница, двенадцатое число?

- Вполне.

- Ты помнишь что-нибудь еще? Она еще что-нибудь говорила?

- Она вела себя почти дружелюбно, - ответил Хант, - я хорошо это помню. Я думаю, это потому, что я помогал ей, заверил, что мы позаботимся о ее багажнике, хотя на самом деле совсем не был в этом уверен. Я мог бы сказать, что ей придется отогнать свою машину в автомастерскую и заплатить тридцать долларов за шампунь. По мне хотелось помочь ей. Пока парни работали, я держался неподалеку и вдруг обратил внимание на дверцу автомобиля со стороны пассажира. Она была испорчена. Это было очень странно - дверца выглядела так, как будто кто-то взял ключ и нацарапал сердце и несколько букв прямо под ручкой. Когда я спросил ее, как это случилось, она обошла вокруг машины, наклонилась к дверце и осмотрела повреждение. Она просто стояла и смотрела. Клянусь, она стала белой как полотно. Очевидно, она не замечала повреждения до тех пор, пока я его ей не показал. Я постарался успокоить ее, сказал, что понимаю ее огорчение. "Хонда" была совершенно новенькой, стоила около двух тысяч долларов, и на ней не было ни царапины. И вот какой-то идиот делает такое. Может быть, какой-нибудь ребенок от нечего делать.

- Что еще она сказала, Эл? - спросил Марино. - Она объяснила как-то это повреждение?

- Нет, сэр. Она практически ничего не сказала. Похоже, она испугалась - стала оглядываться по сторонам и вообще как-то смешалась. Потом спросила, где здесь ближайший телефон, и я сказал ей, что внутри есть таксофон. К моменту ее возвращения работа была закончена, и она уехала...

Марино остановил кассету и вынул ее из видеомагнитофона. Вспомнив о кофе, я пошла на кухню и налила две чашки.

- Похоже, это ответ на один из наших вопросов, - сказала я вернувшись.

- Да, - Марино протянул руку за сливками и сахаром. - Как мне представляется, Берил воспользовалась таксофоном, чтобы позвонить в банк или в авиакомпанию - заказать билет. Маленькое любовное послание, нацарапанное на дверце, стало последней каплей. Она ударилась в панику и с автомойки направилась прямо в банк. Я выяснил, где она хранила деньги. Двенадцатого июля в 12.50 она забрала почти десять тысяч долларов наличными, опустошив свой счет. Как первоклассной клиентке, ей без звука выдали всю сумму.

- Она взяла туристские чеки?

- Ты не поверишь, но нет, - ответил Марино. - Похоже, она больше боялась того, что ее кто-то найдет, чем того, что ее кто-то обворует. Там, на Ки Уэсте, она за все платила наличными. Не используя кредитные карточки или туристские чеки, она могла надеяться, что никто не узнает ее имя.

- Должно быть, она была просто в ужасе, - тихо сказала я. - Не могу вообразить, чтобы у меня с собой была такая сумма наличными. Для этого я должна потерять рассудок или быть напуганной и доведенной до состояния крайнего отчаянья.

Он зажег сигарету. Я последовала его примеру.

Загасив спичку, я спросила:

- Думаешь, можно было нацарапать сердце на машине, пока ее мыли?

- Я задал Ханту тот же вопрос, чтобы посмотреть на его реакцию, ответил Марино. - Он клянется, что в мойке это практически невозможно, так как кто-нибудь заметил бы, кто-нибудь обязательно увидел бы человека, который это делает. Лично я не так в этом уверен. Черт, в таких местах оставляешь в бардачке пятьдесят центов, и, когда получаешь машину обратно, они исчезают. Эти бездельники воруют как сволочи. Тащат все: мелочь, зонтики, чековые книжки... Ты спрашиваешь о них, но оказывается, что никто ничего не видел. Насколько я понимаю, Хант мог это сделать.

- Он не простой парень, - согласилась я. - Странно, что он так ярко чувствует Берил. Она - одна из многих людей, которые проходят перед его глазами каждый день. Как часто она приезжала? Раз в месяц или реже?

Марино кивнул.

- Однако она, видимо, манила его, как яркая неоновая вывеска. Может быть, все это - совершенно невинно. А может быть, и нет.

Я вспомнила, как Марк говорил, что Берил была "запоминающейся".

Мы с Марино молча и не торопясь пили кофе, на мои мысли снова наползала темная тень. Марк, должно быть, тут какая-то ошибка, наверное, есть какое-то логическое объяснение, почему его не было в списках "Орндорфф и Бергер". Может быть, его имя пропущено в каталоге, или фирма недавно поставила компьютер, и данные о нем были неправильно закодированы. Поэтому его имя и не подтвердилось, когда секретарша ввела его в компьютер. Возможно, обе секретарши - новенькие и не знают многих адвокатов. Но почему его вообще нет в чикагском справочнике?

- По-моему, тебя что-то гложет, - в конце концов сказал Марино. - Это ощущение не покидает меня с того момента, как я пришел сюда.

- Я просто устала, - ответила я.

- Ерунда. - Он отхлебнул из чашки.

Я чуть не захлебнулась кофе, когда он сказал:

- Роза сказала, что ты уезжала из города. У тебя состоялся маленький продуктивный диалог со Спарацино в Нью-Йорке?

- Когда Роза сказала тебе об этом?

- Не имеет значения. И не сердись на свою секретаршу, - попросил он. Она всего лишь сказала, что тебе понадобилось уехать из города. Она не сказала - ни куда, ни к кому, ни зачем. Все остальное я выяснил сам.

- Как?

- Ты мне сама сказала, вот как. Ты же не отрицала это, правда? Так о чем вы беседовали со Спарацино?

- Он сказал мне, что разговаривал с тобой. Может быть, сначала ты должен мне передать ваш разговор? - ответила я.

- Нечего рассказывать. - Марино взял свою сигарету с края пепельницы. - На днях он позвонил мне вечером домой. Не спрашивай меня, как, черт побери, ему удалось узнать мое имя и номер телефона. Он хочет получить бумаги Берил, а я не собираюсь их отдавать. Возможно, я был бы более расположен сотрудничать с ним, но уж больно мерзкая личность. Начал давать распоряжения и вообще вел себя, как прыщ на ровном месте. Заявил, что он ее душеприказчик, и начал угрожать.

- И ты совершил благородный поступок, послав акулу ко мне в отдел, сказала я.

Марино непонимающе смотрел на меня.

- Нет. Я даже не упоминал твоего имени.

- Ты уверен?

- На все сто. Разговор продолжался от силы три минуты. Не больше. Твое имя не упоминалось.

- А как насчет рукописи, которая оказалась в перечне полицейского отчета? Спарацино спрашивал о ней?

- Спрашивал, - сказал Марино. - Я не сообщал ему никаких подробностей, только сказал, что все бумаги Берил обрабатываются как улики, сказал обычные слова, что не имею права обсуждать подробности ее дела.

- Ты не говорил ему, что найденная рукопись была передана под расписку в мой отдел? - спросила я.

- Нет, черт побери! - Он смотрел на меня непонимающим взглядом. Зачем мне говорить ему об этом? Это же неправда? Я принес рукопись Вэндору - проверить на отпечатки, и ждал там же, пока он закончит. А затем унес ее с собой. Она - в хранилище личного имущества вместе с другими ее проклятыми вещами, даже сейчас, пока мы тут с тобой беседуем, - Марино помолчал. - А что? Что Спарацино сказал тебе?

Я встала, чтобы снова наполнить наши кофейные чашки. Вернувшись, я рассказала Марино все. Когда я закончила, он разглядывал меня с недоверием, и в его глазах было что-то еще, что совершенно лишило меня присутствия духа. Я, кажется, впервые увидела, что Марино напуган.

- Что ты собираешься делать, если он позвонит? - спросил Пит.

- Если Марк позвонит?

- Нет, если семь гномов позвонят, - саркастически съязвил Марино.

- Попрошу его объяснить, как это может быть, что он работает в "Орндорфф и Бергер" и живет в Чикаго, когда его нет ни в одном справочнике. - Настроение у меня продолжало падать. - Не знаю, но попытаюсь выяснить, что, черт побери, происходит на самом деле.

Марино смотрел в сторону, поигрывая желваками.

- Ты думаешь, не замешан ли в этом деле Марк... не связан ли он со Спарацино, не имеет ли отношения к нелегальной деятельности, к какому-нибудь криминалу? - Я едва решилась произнести вслух леденящие душу подозрения.

Марино раздраженно закурил.

- А что еще я должен подумать? Ты не видела своего экс-ромео более пятнадцати лет, даже не говорила с ним, не слышала ни слова о том, где он. Это все равно, как если бы он провалился сквозь землю. И вдруг - он на твоем пороге. Откуда ты знаешь, что он на самом деле делал все это время? Ты не можешь этого знать. Тебе известно лишь то, что он тебе рассказывает...

Мы оба вздрогнули от того, что телефон неожиданно зазвонил. Идя на кухню, я инстинктивно глянула на часы. Еще не было десяти. В груди у меня что-то екнуло от страха, когда я снимала трубку.

- Кей?

- Марк? - Я с трудом сглотнула. - Где ты?

- Дома. Прилетел в Чикаго, только что вошел...

- Я пыталась позвонить тебе в Нью-Йорк, в Чикаго - в офис... - я запнулась, - из аэропорта.

Повисла многозначительная пауза.

- Послушай, у меня мало времени. Я звоню, чтобы сказать, что сожалею о том, как все получилось, и чтобы убедиться, что у тебя все в порядке. Я еще позвоню тебе.