Злое железо - Молокин Алексей Валентинович

– А как же Кабан… то есть Кабанов? – спросил я. – Они вон сколько были женаты, и ничего.

– А что Кабан? – прищурился браток. – Кабан сильный был и будущим своим умел управлять, не чета тебе, молокососу, помногу ей никогда за раз не давал, вот она и бесилась. Уж такие концерты устраивала, да только держался Кабан, хотя и любил ее. А может, потому и держался, что любил. И где теперь Кабан? То-то.

…Выходя из флигеля, я посмотрел на темные безразличные окна коттеджа, отражавшие раннюю апрельскую синеву, вдохнул прохладный весенний воздух, и железная калитка с прикрытым, как в камере, глазком лязгнула за моей спиной. Топая по покрытой курящейся легким парком асфальтированной дороге к автобусной остановке, я пытался что-то вспомнить, но вспоминалось только вот да этого момента:

«Все?..» – и дальше: «Беру!»

«Неужели это все? – с какой-то отстраненной тоской подумал я. – Да не может этого быть, вон птаха какая-то свиристит, весна, ничего страшного, ничего…»

Эх, чижик-пыжик, где же ты был?

Глава 13

Издержки профессии

Но, выполнив завет, врага лупил я между глаз.

Я уже отмечал, что профессия героя предполагает умение вовремя дать в морду, но у каждого героя, как говорится, своя придурь, то есть профессиональные секреты. А я как-никак потомственный герой. Поэтому, когда этот круглоголовый болван – вполне, кстати, квалифицированно, – залепил мне в челюсть, я нисколько не расстроился, и вот почему.

Во-первых – мне не привыкать. Челюсти у героев крепкие, а моя – особенно. Папина у меня челюсть, это все отмечают.

Во-вторых – получение по морде как бы «снимает меня с предохранителя», то есть приводит во вполне боеспособное состояние, и могу вас уверить, весьма и весьма боеспособное.

Ну а в-третьих – такова была часть моего плана, как ни банально это звучит, типа «У вас есть план, мистер Герой?». Так вот – у меня, к вашему сведению, есть план. Всегда, правда, краткосрочный, но уж какой есть.

Рухнул я согласно плану, словно кедр стройный, незаконно подрубленный, и сделал вид, что отключился, предоставив браткам действовать по собственному разумению.

В общем, взяли меня под могутные рученьки, аккуратненько так вывели с территории рынка, уложили в зверовидную тачку и повезли прочь из города. Обыскали, конечно, но, разумеется, ничего не нашли, где уж им. Почему «положили»? Ну, это просто. В багажник ведь кладут, вот я и ехал в багажнике, довольно удобно, кстати. Руки, между прочим, мне связывать не стали, пренебрегли, так сказать, за что я им очень благодарен и даже учту в будущем. Вот что значит вовремя получить по морде и отложить сдачу на потом!

Джип долго крутился по улицам городка, иногда останавливался – видимо, братки попутно решали свои проблемы, решив совместить приятное с полезным. Под приятным я подразумеваю процесс выдворения меня из города, а может быть, и из жизни, ну а все остальное проходит по графе «полезное». Хотя, может быть, я ошибаюсь, кто их знает, этих аборигенов, что они считают приятным, а что полезным.

В конце концов мы вырвались на оперативный простор, я имею в виду – выехали из города. Это я понял по тому, что ухабов стало меньше, машину почти перестало мотать из стороны в сторону, и мы наддали. Я тихонько порадовался за Россию, точнее, за все её разновидности, потому что в смысле дорог она совершенно одинакова во всех своих виртуалиях. А заодно и за свои бока, которым в багажнике приходилось несладко. Наконец мы остановились. Братки некоторое время курили, потом, судя по звукам, проникавшим в мое купе, со вкусом и веселыми прибаутками мочились на колеса своей мотоколяски. И наконец багажник, мягко чавкнув, открылся.

– Вылазь давай! Ишь, разлегся! – сказал тот, которого звали Гонзой.

Я медленно выбрался из багажника и сделал несколько неверных шагов, делая вид, что ни черта не вижу, ослеплен, так сказать, неяркой красотой местного аграрно-индустриального пейзажа. Место было и впрямь ничего себе. Слева, за кюветом, елочки да сосенки тянули освободившиеся от снега синеватые лапки к тускловатому солнышку. Справа простирались неряшливые поля, а может быть, луга, темные, кое-где для разнообразия украшенные редкими ляпушками сугробов. Недалеко впереди маячила эстакада известнякового карьера, смахивающая на деревянный гроб для Змея Горыныча, подготовленный к отправке заказчику-царевичу.

Второй браток, а именно он и был старшим в этой парочке, стоял, прислонившись к правому крылу тачки, и лениво курил. Потом он нехотя повернулся ко мне и скучным голосом сообщил:

– Вон там, – он показал в ту сторону, откуда мы приехали, – город Зарайск. Мой город. А вон там – все остальная страна, которая, как правильно поется в одной популярной песне, широка. Так вот, туда, – он ткнул сигаретой в сторону города, – туда тебе нельзя. Усек?

– А куда можно? – решился подать голос я.

– Вали куда хочешь, но если я тебя хоть во сне увижу в Зарайске – замочу. – Браток, его, кажется, звали Гинчей, решил, что сказал и так уже достаточно, и полез в машину.

Я как стоял, так остался стоять, типа ни фига не понял.

– Гонза, покажи этому фраеру дорогу, – бросил старшой, заводя мотор.

– Ты чё, не просек? – изумился Гонза и нацелился как следует пнуть меня в нужном направлении.

Вот тут-то я ему и врезал!

Героев обучают разным приемам рукопашного, ногопашного и прочего боя. Самые эффективные приемы, как правило, внешне совершенно не смотрятся: тык – человек лежит. А душа его, наоборот, – летит. В небеса. В данном конкретном случае это совершенно не катило, мне нужны были внешние эффекты, поэтому бедный Гонза взлетел, аки земная молитва, только не так высоко, и с шумом обрушился куда-то в подлесок за кювет. Видно, все-таки маловато было в нем истинной святости.

Его шеф, Гинча, мгновенно оказался в боевой стойке – шустрый паренек! Однако ствола у него в руках не было, что меня несколько удивило и ободрило. Значит, еще и порядочный, по-своему, конечно. Вот с ним, с этим Гинчей, следовало обращаться куда более деликатно. То есть не швырять его унизительным образом в ближайшую канаву с переломанными ребрами, а позволить как следует показать себя.

Гинче необходимо было оказать уважение, что я и сделал, размашисто, как в деревенской драке, съездив ему в ухо. Смачно, но не сильно, так, чтобы не упал и, упаси бог, не оглох – мне ведь с ним еще и потолковать надо. Гинча ответил мне вполне профессиональным хуком слева, который я благополучно пропустил, из соображений политических, разумеется. То, что происходило дальше, в народе называется махаловкой. Шумно, бестолково и, в общем-то, безрезультатно. Зато утомительно. Так что, когда мы остановились перекурить, каждый из бойцов с полным правом мог считать себя победителем.

Надо сказать, Гинча довольно быстро сообразил, что это топтание и махание руками-ногами ни к чему не приведет, кроме того, Гонза так и остался где-то там, за горизонтом, в нирване, что наводило на определенные мысли, поэтому на мое предложение покурить и побазарить ответил утвердительно, хотя и не сразу.

– Давай говори, – милостиво пробурчал он. – А насчет базара – это ты брось, мы хоть не в столице, а кое-что в культуре сечем, знаем, что так никто больше не выражается.

– Перво-наперво учти, что на будущее я к вам претензий не имею, – начал я…

– Чего? – искренне удивился Гинча. – Чего не имеешь? Ты что, сдурел? Сейчас поимеешь!

Я почувствовал, что взял неверный тон, и поправился:

– Короче, я здесь по делу.

– Без сопливых обойдемся, – невежливо ответил Гинча. – Мы все свои дела сами решаем. В общем, лучше сваливай отсюда по-хорошему. А за певца своего с бабой не беспокойся. Они нам понравились, а ты нет. Врубаешься?

Я хотел было ему врезать, но сдержался и сказал:

– Обижаешь, чувак. Я здесь конкретно по делу Кабана, знаешь Кабана?