Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Военные кафе стали распространенным явлением во всех гарнизонных городах, особыми местами для обсуждения военной жизни, событий, теорий и практик.
Масонские ложи также были очагами Военного просвещения, о чем мы поговорим в следующей главе. Военные одними из первых стали вступать в иностранные ложи во Франции, тем самым воплотив космополитические идеалы эпохи. Офицеры также одними из первых начали создавать полноценные французские ложи, распространяя масонскую культуру во Франции и за ее пределами по мере формирования военных лож в гарнизонных городах и мобильных лож, прикрепленных к конкретным полкам. Масонские ложи давали возможность поупражняться в светской маскулинной социальности и найти друзей на основе общих профессиональных и идеологических интересов[91]. По легенде, Лафайет, став масоном, почувствовал рвение к борьбе за независимость Америки: его рыцарское и масонское воображение пробудилось, когда он представил американцев «людьми, борющимися за свободу» [Unger 2002: 565–681].
Масонские ложи также были сообществами, которые распространяли военную культуру в широких кругах невоенной знати. Дипломат, бывший офицер и светский человек Марк-Мари, маркиз де Бомбель (1744–1822), написал множество историй, показывающих, как военная культура проявлялась в салонах, обществах и масонских ложах. Он сообщал о конкретном вечере, проводившемся ложей La Candeur, которая существовала с 1775 по 1785 год и включала женщин и мужчин знатного происхождения, а также философов, например Вольтера; многие военные офицеры, включая Терпена де Криссе, подали заявки на вступление в эту ложу [Bombelles 1978–2013, 1: 315–316]. Вечером 9 марта 1784 года La Candeur пригласила ложу La Fidelite вместе с другими масонами на большой вечер, который включал лекцию, банкет, театральные представления и бал. После лекции перед ужином прошла трогательная военная церемония в честь 19-летнего бывшего солдата, который в возрасте 17 лет потерял руку во время взятия острова Сен-Кристоф, морского сражения в Сент-Китс в ходе Войны за независимость США. Бомбель эмоционально описал прибытие солдата с четырьмя сослуживцами на ужин, как он вошел в зал под музыку и барабанную дробь. Затем была произнесена хвалебная речь о храбрости юноши. В ходе боя солдат и его товарищ получили задание доставить в особое место взрывчатку, прикрепленную к шесту. Юноши пытались перетащить этот груз, когда пушечное ядро попало в правую руку солдата, оставив ее висеть на мышечных волокнах. Проявив удивительную настойчивость и храбрость, солдат решил выполнить задание до конца: он переложил оружие на другое плечо, а когда понял, что оторванная рука затрудняет движение, отрезал ее ножом. К тому моменту его товарищ сбежал, но солдат не остановился и героически выполнил приказ. Речь в честь его подвига изумила солдата. Он повернулся к своим сослуживцам и сказал: «Я не осознавал, что мой поступок был так прекрасен». Солдата наградили медалью, которая «сохранит память о его непоколебимой храбрости на века», выдали денежную премию в размере 100 экю и повысили до сержанта-майора.
Этот случай показывает многогранность, с которой Военное просвещение разворачивалось в масонских ложах. Вечер собрал военных и невоенных гостей, позволив им общаться и сосредоточиться на военной теме. На церемонии подробно рассказали о тактической операции в бою в Карибском море, пролив свет на отдаленные военные события последних лет. Церемония также восстановила справедливость для неоцененного героя «низшего» ранга, который заслуживал общественного признания. Признание его героизма в небольшом масштабе отразилось на политике, так как бывший солдат получил не только символическое и денежное вознаграждение, но и был повышен по службе. На вечере, устроенном La Candeur 9 марта 1784 года, военное знание стало общественным, поскольку вовлекло широкую группу людей – военных и невоенных, мужчин и женщин. Это, в свою очередь, обернулось самостоятельным восстановлением масонской справедливости для героя из низших чинов, а также «социальной» справедливости через реальное повышение.
Институты и практики общественной сферы и мир светского общества играли в Военном просвещении центральную роль. Все больше людей узнавали и вовлекались в военные вопросы. Монархи, фаворитки, бюрократы и офицеры связывали «просвещенное» мышление с военной сферой, содействуя новаторской политике и экспериментам. Тем не менее военные мыслители и деятели приветствовали не всякое влияние со стороны «света», о чем говорится в главе второй. Позитивные и негативные последствия светскости и социальности обсуждались в военной сфере и становились главным объектом реформаторской деятельности, которая указывала, что люди, а не тактики или универсальные теории войны, являются ключом к восстановлению метропольных сил и укреплению статуса Франции в мире.
Глава 2
До братского общества
Боевая маскулинность, социальность и сообщество
«Какой роман моя жизнь!» – Наполеон произнес эту знаменитую фразу, описывающую его жизнь, в 1816 году на острове Святой Елены в ходе беседы со своим мемуаристом Эммануэлем Огюстеном Дьедонне Жозефом, графом де Лас Каз (1766–1842). Но когда пришло время рассказать о жизни и поступках корсиканского императора-воителя, никто не был столь же подробен, как солдаты и офицеры Наполеона. Ветераны Бонапарта, массово составлявшие мемуары, описывали своего лидера не только как грозного завоевателя, но и как доброго и справедливого командира. В какой-то степени они даже считали его своим другом. Сам Наполеон связывал армию с масонством, утверждая: «…есть определенное понимание между ними, которое заставляет их узнавать друг друга везде и безошибочно; заставляет их искать друг друга и прекрасно уживаться, и я Великий магистр их ложи» [Roederer 1859: 494]. Эльзеар Блаз (1786–1848), капитан Великой армии, рассказывал о близких отношениях Наполеона с его людьми, заслуги которых он уважал независимо от их социального происхождения:
Часто было видно, как Император снимает собственный крест Легиона чести, чтобы прикрепить его к груди храброго солдата. Людовик XIV сперва спросил бы, был ли храбрец дворянином. Наполеон спрашивал, был ли дворянин храбрецом. Сержант, проявивший удивительную доблесть в бою, ставился выше Людовика XIV.
– Я дарую тебе пенсию в 1200 ливров, – сказал Король.
– Ваше величество, я предпочел бы орден Святого Людовика.
– Охотно верю, но ты его не получишь.
Наполеон бы обнял сержанта; Людовик XIV повернулся к нему спиной.
В конце этой истории Блаз признает: «Таков пример резкого различия между двумя периодами» [Blaze 1995: 176].
Историки в целом соглашаются с оценкой капитана Блаза. Брайан Мартин пишет, что наполеоновская «настойчивость в отношении коллективной солидарности отражала радикальный отход от недавнего прошлого во Франции, когда жесткое классовое деление в XVIII веке представляло огромные преграды для взаимоуважения и взаимодействия между солдатами».
