Вперед в прошлое! - Денис Ратманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здравствуйте, — сказал я непонятно зачем: — Это флотский кортик? Сколько вы за него хотите?
— Двадцать пять тысяч всего. Он именной. Это память.
Что-то около двадцати долларов. Вспомнилось, что мать в прошлом году дедов тоже продала, подарила отцу на день рождения часы. Наташка тогда еще сказала, что это к расставанию. Что ж, будем надеяться.
Хотелось сказать: «Нельзя продавать память, оставьте внукам» — но кто я ей, чтобы давать такие советы? Вдруг у нее есть нечего или внучка болеет, и надо на лекарства?
— Ты что, дурак? — дернула меня за руку Натка. — Это ж оружие! Тебя посадят.
— Я просто спросил, успокойся.
Если бы у меня были деньги, купил бы сейчас эту вещь, чтобы потом вернуть родственникам. Я бы с удовольствием хранил дедов кортик, но где его теперь искать? Наташке я это объяснять не стал.
Второй раз мы остановились напротив мужика, торговавшего самодельными кожаными поводками и ошейниками. Цепи у него тоже были, причем везде имелись ценники. Я сел на корточки, выбрал самую короткую, за двести пятьдесят рублей, думая, как бы еще немного ее укоротить, и спросил:
— Карабин у вас есть? Такой… на овчарку.
— Есть, сейчас.
Продавец полез в огромную сумку, я посмотрел на заскучавшую Наташку, на соседнего продавца, с трубами, кранами и прокладками. Взгляд остановился на крупном медном вентиле, и меня осенило: вот же он, кастет! И не прикопаешься!
— Спасибо, не надо, — сказал я, расплатился за цепь и за видавший виды вентиль отдал столько же.
Немного отойдя, сунул пальцы в вентиль, сжал кулак и улыбнулся. Наташка мне кивнула и тоже улыбнулась.
На моле колыхался лес удочек. Значит, идет рыбка-то, клюет, родимая! Вот уже видно серебристые тела на крючках и довольные физиономии рыбаков.
— Ух ты! — воскликнула Наташка и затанцевала от нетерпения: — Научи, сенсей!
Мы взобрались на возвышенность, я собрал удочки, прицепил подвесы и сделал заброс. Груз не успел опуститься, как начало клевать, я принялся крутить катушку. Три штуки! Крупненькие. Наташка взвизгнула от летящих в лицо рыб на подвесе.
— Лови. Снимай, — скомандовал я.
— Страшно! Они ж живые!
Я молча снял ставриду с крючков, сложил в ведро.
— Ты весы взяла?
Она закивала.
— И весы, и кульки сделала из старой пленки.
Похоже, вторая удочка так и останется лежать. Девчонки — бесполезные существа. Больше я не просил Наташку помогать, справлялся сам, а она сидела, поджав ноги и надувшись. Наконец не выдержала:
— Давай я попробую.
Следующую партию снимала она, психуя и ругаясь. Выронила рыбу — она ускакала в море. Со второй справилась. И с третьей, и с четвертой. Вскоре я перестал за нее волноваться — у меня появился отличный помощник. Наконец Наташка решилась на заброс.
— Со спины не кидай, — учил ее я. — Рыбы много, и она близко к берегу, далеко бросать не надо. Повторяй за мной. Снимаешь стопорок, прижимаешь леску пальцем. Вот так взмахиваешь удилищем, и когда груз качнулся вперед, отпускаешь палец. Если с первого раза не получится, не психуй. Оно мало у кого получается сразу.
Удивительно, но у Наташки получилось! А сколько визгу было, когда она поймала свои первые две ставриды! Через полчаса сестренка таскала рыбу, как заправский рыбак. Ни разу не видел ее такой счастливой и азартной!
В итоге и ловили рыбу мы вместе, и продавали вместе, а домой приехали затемно, зато счастливые и богатые, а деньги честно поделили пополам: по две шестьсот рублей на лицо. И завтра тоже условились рыбачить: в шесть утра — и сразу на мол!
Заодно я на рынок сгоняю, присмотрюсь к менялам и куплю свои первые пять долларов. Для стартового капитала нужно хотя бы в пять раз больше.
Дома мы сразу же обрушились на еду — жареную ставриду, пойманную еще в прошлый раз. А примерно через двадцать минут явился отец и крикнул с порога:
— Павел. Выйдем.
Мы с Наташкой переглянулись. Моя рука скользнула в карман ветровки, я сунул пальцы в отверстия вентиля и сжал кулак. Протопав в прихожую, я остановился в полуметре от отца и вскинул голову:
— Сразу говорю: бить себя не позволю.
Отец поджал губы, шагнул ко мне и протянул руку. Я не сразу решился ее пожать. В чем подвох?
— Сын, я тобой горжусь! Ты поступил, как настоящий мужчина.
Только сейчас до меня дошло, что он говорит о задержании домушников. Пожалуй, впервые отец обращался ко мне, как к человеку, а не как к докучливому зверьку.
Глава 12
С миру по нитке
Проснулся я по будильнику в шесть, растолкал Наташку. Пока она стонала и ворочалась, отгоняя сон, сунулся в холодильник, надеясь, что отец не съел остатки моей колбасы. Холодильник в этот момент включился и рыкнул на меня.
— Пошел в пень, это моя добыча, — крикнул я в его пустые недра, где угадывалась зелень, банка молока, яйца и миска с клубникой.
Если остатки колбасы тонко нарезать, их должно хватить на два завтрака. Ну, или на двоих: меня и Наташку, крысятничать я не собирался. Но похоже, кто-то схомячил деликатес.
— Я ее за зелень спрятала, — призналась сестрица. — В большой семье клювом не клац-клац.
Вообще-то в оригинале не «клювом», но сути это не меняет. Я нашел колбасу и спросил у сестры:
— Будешь?
Она помотала головой.
— Не лезет.
Вытащила из-под кресла отвратительный кофе, который подарили Каретниковы, поставила чайник на газ, и тут вырубили свет. Холодильник зарычал, трепыхнулся и утих. Воцарился полумрак.
Выпив бодяги и вроде взбодрившись, мы соорудили бутерброды с колбасой в дорогу, взяли удочки, накинули куртки — по утрам было холодно, и пар валил изо рта — и на автобусе, который отправлялся в шесть сорок, поехали на мол, хотя ранний подъем был необязателен. Ставрида — странная, она может не ловиться утром или на закате, как нормальная рыба, но переть в обед, а потом вдруг исчезнуть на пару дней.
Нас с Наташей на рассвете подняли жадность и азарт. У Наташки впервые появилось столько денег на руках, она даже свидание перенесла на вечер: жадность поборола любовь. Так глядишь и отойдет Владик на второй план.
На набережной было пустынно. Процокала когтям собака по асфальту. Прожужжал дед на мопеде, судя по удочкам — наш конкурент. Привычно фоном гудел порт. Закрывая горы, к выходу из бухты медленно двигался гигантский сухогруз, буксиры на его фоне смотрелись резиновыми утятами.
Мой родной город, как же я, оказывается, скучал!
Далеко по молу мы уходить не стали, каждый собрал свою удочку, и я позволил Наташке первой сделать заброс. Затрещала катушка, груз плюхнулся в воду. Сосчитав вслух до семи, чтобы не зацепиться за дно, она принялась сматывать леску, пожаловалась:
— Ничего, прикинь?
Я закинул груз максимально далеко, позволил ему немного опуститься. Подтянул — отпустил, подтянул — отпустил и констатировал:
— И у меня пусто. Идем искать.
Мы прошли весь мол, вернулись на свое первое место, и Наташка наконец поймала… окуня! Который клюнул, видимо, на остатки ставриды.
— Привал, — сказал я. — Завтракаем.
Я сел на картонку и свесил ноги, наблюдая, как сползаются на площадь торгаши, волокут огромные сумки, и аж сюда доносится голос зазывалы:
— Кофе черный и со сгущенкой! Чай. Пирожки горячие!
Наташка аж шею вытянула и жевать перестала, прошептала с набитым ртом:
— Ко-офе. Со сгущенкой. Настоящий.
Хотелось сказать, что настоящий — это турецкий заварной, но никак не растворимый, но я понимал, что для нее тот кофе, как для меня… Я даже не знаю, какая еда вызвала бы у меня такой трепет. Никакая. Но я помнил, как, будучи голодным студентом, заглядывал в выставленные на улицу меню ресторанов и мечтал, как когда-нибудь смогу пригласить девушку, заказать ей бутылку шампанского с морепродуктами, и мне не придется на это месяц копить. В отличие от меня, мой единственный сын, которого благоверная увезла в Турцию, когда ему еще пяти лет не было, никогда и ни в чем не знал нужды, как почти все дети, рожденные после нулевых.
Интересно, Турция тоже сгорела в огне войны? А Австралия?
— Карауль место, я сейчас, — сказал я Наташке.
— Ты куда?
— Грузики кончаются, надо прикупить, — соврал я, а сам рванул к продавщице кофе.
Купил у нее кофе со сгущенкой в бумажном стаканчике и осторожно, чтобы не расплескать, понес сестре. О, восторг в ее глазах точно стоил этих несчастных ста рублей! А когда она пить начала, вообще лицо делала, как
