Песня любви - Сьюзен Хаувотч

—Ты, стало быть, из Англии?

—Нет! — воскликнула она слишком поспешно и излишне горячо. — Я имею в виду, что прибыл сюда на судне, однако в качестве пассажира. — А затем с ноткой раздражения, стараясь выглядеть как можно более невежественной, добавила: — Просто внимания не обращал на такие вещи.

—Не имеет значения. Теперь, когда ты стал членом команды, освоишь все, что нужно. И не стесняйся, парень, задавать вопросы.

—Тогда поскольку у вас есть время, капитан, не будете ли вы столь добры, чтобы ввести меня в курс относительно моих обязанностей помимо тех, о которых вы уже...

Она осеклась, когда одна из его золотистых бровей в удивлении поползла вверх. Что на сей раз черт дернул ее сказать такого, что вызвало его дурацкую усмешку?

Он не заставил ее мучаться сомнениями.

—Буду ли я столь добр? — Он разразился смехом. — Господи, твоя воля, надеюсь, что нет, паренек. Я не был добр с того момента, как пребывал в твоем возрасте. Но «столь добр» не был никогда.

—Это просто оборот речи, — с раздражением ответила она.

—Это свидетельство того, что ты получил неплохое воспитание, друг мой. Для юнги слишком изящные манеры.

—Отсутствие манер было необходимым условием для получения этого места? Меня бы следовало поставить в известность.

—Давай-ка приятель, поумерь нахальства, а то возьму булавку и уши тебе сзади ею заколю, если, конечно, их удастся сыскать под твоей дурацкой шапочкой.

—Ну, они там, где надо, капитан, торчком стоят и размером вдвое больше обычного. Зачем еще мне было их скрывать?

—Милый мой, огорчаешь ты меня. Я-то думал, что раннее облысение. Всего-навсего большие уши торчком?

Не желая того, она улыбнулась. Его забавная манера шутить была действительно симпатичной. Кто бы мог подумать, что деспотичная кирпичная стена была способна на занятные шутки? Уже одно это было достаточно удивительным. Однако откуда у нее взялась смелость поддразнивать его? Еще более поразительным было то, что она не принимала его всерьез, его обращение «приятель», его угрозу колоть уши булавкой, хотя произнес эту угрозу он с весьма серьезным видом.

—Ага, — проговорил он, увидев ее улыбку и посылая ответную. — У паренька, оказывается, имеются зубы. Я уже начал было сомневаться. К тому же блестят, как жемчужинки. Это оттого, что ты молод. Довольно скоро сгниют они у тебя.

—У вас не сгнили.

—Ты имеешь в виду, что я так стар, что должен был бы к этому времени все их растерять?

—Я не хотел... — Она в полном смятении осеклась. — Так насчет моих обязанностей, капитан?

—А что, Конни не растолковал тебе все что надо, когда брал на службу?

—Он лишь сказал, что мне придется прислуживать вам, но не другим офицерам. Но особенно ничего не растолковывал, сказав только, что мне следует выполнять все, что вы от меня потребуете.

—Ну, так это как раз то, о чем речь и идет. Разве не ясно?

Заскрипев зубами и переждав, пока уляжется вспышка гнева, она выдавила:

—Капитан Мэлори, мне довелось слышать о юнгах, принужденных доить коров...

—Всемогущий Господь, как я им сочувствую! — проговорил он с выражением притворного ужаса, однако уже в следующее мгновение на лице его вновь появилась усмешка. — К молоку у меня особого пристрастия не имеется, так что, парень, от этого ты будешь избавлен. Это единственное, чем тебе не придется заниматься.

—Тогда чем же придется?

—Обязанностей, можно сказать, полное лукошко. Прислуживать у стола, быть вроде дворецкого, исполнять роль лакея, а поскольку я не взял в плавание личного камердинера, эта должность также будет за тобой. Как видишь, перенапрягаться не придется.

Нет, просто постоянно находиться в полном его распоряжении — примерно то, что она себе и представляла. У нее буквально на языке вертелся вопрос — не должна ли она будет скрести ему спину и подтирать зад, однако хотя он говорил, что не станет отвешивать пощечин, она не стала искушать его переменить свое решение. Все это было почти что смехотворно. Господи, да у Дрю юнге приходилось лишь приносить еду. И вот из всех капитанов в лондонском порту ей достался паскудник-англичанин, но не только англичанин, но и никчемный аристократишка. Она была готова сжевать свою шапочку, если бы узнала, что он хоть что-то в жизни сделал своими руками.

Такими размышлениями она не стала делиться с этим спесивым человеком. Она была повергнута в уныние, но не лишилась рассудка.

Джеймсу пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы не расхохотаться. Девчушка так отчаянно старалась удержаться от жалоб на то, что он взвалил на нее подобную ношу. Половину этих забот ему приходилось брать на себя, особенно обязанности камердинера, поскольку уже более десятка лет у него такового вовсе не имелось. Но чем больше у него было дел, удерживающих ее в каюте, тем меньше бы она общалась с членами экипажа, точнее сказать: тем меньше бы они с ней общались. Ему не хотелось, чтобы кто-то еще раскрыл ее тайну, пока он сам ее не раскроет. Помимо того, чем больше она бывала бы в его каюте, тем больше у него появлялось возможностей иметь ее в своем распоряжении.

Сейчас, однако, ему требовалось создать между ними большую дистанцию, нежели та, которая разделяла их в каюте. Вид свернувшейся калачиком в его постели девушки порождал в его голове некие замыслы, претворение которых не относилось к ближайшему будущему.

Самодисциплина, старина, убеждал он себя. Если у тебя ее не будет, так у кого же тогда?

На тот момент это была чертовски отличная шутка. Бог знает сколько времени прошло с тех пор, как ему довелось испытать искушение. Самоконтроль был нехитрым делом, когда чувства оказывались притуплены скукой; когда же они просыпались — это уже было другое дело.

Джорджина решила: беседа с капитаном Мэлори не стоила риска ухудшения отношений, что та явно сулила. К тому же пауза может навести его на мысль заняться чем-то иным, возможно, к примеру, исполнением своих капитанских обязанностей. Это может заставить его покинуть каюту, и в тот же миг она получит возможность сделать то же самое. Ей не пришло на ум, что он может решить направиться к постели, чтобы посмотреть, как она себя чувствует. Увы, сегодняшний день не приносил удачи ее замыслам.

Открыв глаза, она обнаружила, что он склонился над ней.

—Все еще бледен, — констатировал он. — Сдается, я совершил похвальный поступок, уложив тебя: может, удастся утихомирит твой живот.

—Совершили, капитан, несомненно, — подтвердила она.

—Больше не нервничаешь?

—Ни капельки.

—Великолепно. Тогда нет нужды больше оставаться в постели. Но и спешить ведь некуда, а? Если подумать, так у тебя дел особых нет до того, как придет время подавать следующую еду. Подремать бы тебе — и цвет снова появится на лице.