Божественная комедия - Данте Алигьери

       Нога не шла, не подсобясь рукой.

19 Тогда страдал я и страдаю снова,

       Когда припомню то, что я видал;[344]

       И взнуздываю ум сильней былого,

22 Чтоб он без добрых правил не блуждал,

       И то, что мне дала звезда благая

       Иль кто-то лучший, сам я не попрал.

25 Как селянин, на холме отдыхая, —

       Когда сокроет ненадолго взгляд

       Тот, кем страна озарена земная,

28 И комары, сменяя мух, кружат,[345] —

       Долину видит полной светляками

       Там, где он жнёт, где режет виноград,

31 Так, видел я, вся искрилась огнями

       Восьмая глубь, как только с двух сторон

       Расщелина открылась перед нами.

34 И как, конями поднят в небосклон,

       На колеснице Илия вздымался,

       А тот, кто был медведями отмщён,

37 Ему вослед глазами устремлялся

       И только пламень различал едва,

       Который вверх, как облачко, взвивался,[346] —

40 Так движутся огни в гортани рва,

       И в каждом замкнут грешник утаённый,

       Хоть взор не замечает воровства.

43 С вершины моста я смотрел, склонённый,

       И, не держись я за одну из плит,

       Я бы упал, никем не понуждённый;

46 И вождь, приметив мой усердный вид,

       Сказал мне так: "Здесь каждый дух затерян

       Внутри огня, которым он горит".

49 "Теперь, учитель, я вполне уверен, —

       Ответил я. — Уж я и сам постиг,

       И даже так спросить я был намерен:

52 Кто в том огне, что там вдали возник,

       Двойной вверху, как бы с костра подъятый,

       Где с братом был положен Полиник?"[347]

55 "В нём мучатся, — ответил мой вожатый, —

       Улисс и Диомед,[348] и так вдвоём,

       Как шли на гнев,[349] идут путём расплаты;

58 Казнятся этим стонущим огнём

       И ввод коня, разверзший стены града,

       Откуда римлян вышел славный дом,[350]

61 И то, что Дейдамия в сенях Ада

       Зовёт Ахилла, мёртвая, стеня,[351]

       И за Палладий[352] в нём дана награда".

64 "Когда есть речь у этого огня,

       Учитель, — я сказал, — тебя молю я,

       Сто раз тебя молю, утешь меня,

67 Дождись, покуда, меж других кочуя,

       Рогатый пламень к нам не подойдёт:

       Смотри, как я склонен к нему, тоскуя".

70 "Такая просьба, — мне он в свой черёд, —

       Всегда к свершенью сердце расположит;

       Но твой язык на время пусть замрёт.

73 Спрошу их я; то, что тебя тревожит,

       И сам я понял; а на твой вопрос

       Они, как греки, промолчат, быть может".

76 Когда огонь пришёл под наш утёс

       И место и мгновенье подобало,

       Учитель мой, я слышал, произнёс:

79 "О вы, чей пламень раздвояет жало!

       Когда почтил вас я в мой краткий час,

       Когда почтил вас много или мало,

82 Слагая в мире мой высокий сказ,[353]

       Постойте; вы поведать мне повинны,

       Где, заблудясь, погиб один из вас".[354]

85 С протяжным ропотом огонь старинный

       Качнул свой больший рог; так иногда

       Томится на ветру костёр пустынный,

88 Туда клоня вершину и сюда,

       Как если б это был язык вещавший,

       Он издал голос и сказал: "Когда

91 Расстался я с Цирцеей[355], год скрывавшей

       Меня вблизи Гаэты,[356] где потом

       Пристал Эней, так этот край назвавший, —

94 Ни нежность к сыну, ни перед отцом

       Священный страх, ни долг любви спокойный

       Близ Пенелопы с радостным челом

97 Не возмогли смирить мой голод знойный

       Изведать мира дальний кругозор

       И всё, чем дурны люди и достойны.

100 И я в морской отважился простор,

        На малом судне выйдя одиноко

        С моей дружиной, верной с давних пор.

103 Я видел оба берега, Моррокко,[357]

        Испанию, край сардов,[358] рубежи

        Всех островов, раскиданных широко.

106 Уже мы были древние мужи,

        Войдя в пролив, в том дальнем месте света,

        Где Геркулес воздвиг свои межи,

109 Чтобы пловец не преступал запрета;[359]

        Севилья справа отошла назад,

        Осталась слева, перед этим, Сетта[360].

112 "О братья, — так сказал я, — на закат

        Пришедшие дорогой многотрудной!

        Тот малый срок, пока ещё не спят

115 Земные чувства, их остаток скудный

        Отдайте постиженью новизны,

        Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный![361]

118 Подумайте о том, чьи вы сыны:

        Вы созданы не для животной доли,

        Но к доблести и к знанью рождены".

121 Товарищей так живо укололи

        Мои слова и ринули вперёд,

        Что я и сам бы не сдержал их воли.

124 Кормой к рассвету, свой шальной полет

        На крыльях весел судно устремило,

        Всё время влево уклоняя ход.[362]

127 Уже в ночи я видел все светила

        Другого остья, и морская грудь

        Склонившееся наше заслонила.[363]

130 Пять раз успел внизу луны блеснуть

        И столько ж раз погаснуть свет заёмный,[364]

        С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,

133 Когда гора[365], далёкой грудой тёмной,

        Открылась нам; от века своего

        Я не видал ещё такой огромной.

136 Сменилось плачем наше торжество:

        От новых стран поднялся вихрь, с налёта

        Ударил в судно, повернул его

139 Три раза в быстрине водоворота;

        Корма взметнулась на четвёртый раз,

        Нос канул книзу, как назначил Кто-то,[366]

142 И море, хлынув, поглотило нас".

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

1 Уже горел прямым и ровным светом

      Умолкший пламень, уходя во тьму,

      Отпущенный приветливым поэтом, —

4 Когда другой, возникший вслед ему,[367]

      Невнятным гулом, рвущимся из жала,

      Привлёк наш взор к верховью своему.

7 Как сицилийский бык, взревев сначала

      От возгласов того, — и поделом, —

      Чьё мастерство его образовало,

10 Ревел от голоса казнимых в нём

       И, хоть он был всего лишь медь литая,

       Страдающим казался существом,[368]

13 Так, в пламени пути не обретая,

       В его наречье, в нераздельный рык,

       Слова преображались, вылетая.

16 Когда же звук их наконец проник

       Сквозь острие, придав ему дрожанье,

       Которое им сообщал язык,

19 К нам донеслось: "К тебе моё воззванье,

       О ты, что, по-ломбардски говоря,[369]

       Сказал: «Иди, я утолил желанье!»

22 Мольбу, быть может, позднюю творя,

       Молю, помедли здесь, где мы страдаем:

       Смотри, я медлю пред тобой, горя!

25 Когда, простясь с латинским милым краем,

       Ты только что достиг слепого дна,

       Где я за грех содеянный терзаем,

28 Скажи: в Романье[370] — мир или война?

       От стен Урбино[371] и до горной сени,

       Вскормившей Тибр, лежит моя страна".

31 Я вслушивался, полон размышлений,

       Когда вожатый, тронув локоть мне,