Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я благополучно выехал из Софии. На вокзале меня, как всегда, провожал некто Герман. Этот Герман носил форму русского солдата, вернее, санитара и делал на вокзале много одолжений не только мне, но и многим беженцам, проезжавшим через Софию. Всегда очень услужливый, он был незаменим в тех случаях, когда нужно было достать билет на поезд, место в вагоне, комнату в гостинице и пр., причем всякий раз отказывался от каких-либо вознаграждений. Это ставило меня в необходимость привозить ему какие-нибудь подарки. По моей же просьбе генерал Врангель наградил его серебряной медалью с надписью «За усердие», которую Герман носил с гордостью. Как-то в одну из моих поездок Герман, провожая меня на вокзал, просил моего разрешения сфотографировать меня в окне вагона, что и исполнил. Эта фотография до сих пор хранится у меня.
Доехав до границы (станция Драгоман), я был арестован болгарским полицейским в штатском платье. Его сопровождал некий господин Гайкин, русский, о котором говорили, что он бывший морской офицер и ныне служит у большевиков. Перерыв все мои вещи, но не тронув дипломатической почты, полицейский забрал у меня рубашку, двести французских франков и плитку шоколада. Этот болгарский страж порядка забрал также несколько бриллиантов, которые мне дала одна знакомая дама в Белграде с просьбой продать их в Константинополе и которые я вез обратно, так как продать их там не удалось. Я заявил Гайкину мой энергичный протест относительно этих бриллиантов, указывая, что эти вещи не мои, и в результате переговоров Гайкина с полицейским последний вернул их мне, присвоив себе все остальное.
Поздно вечером меня доставили обратно в Софию, где привезли в помещение градоначальника и заперли в его кабинете. Там я провел трое суток, сильно страдая по ночам от громадного количества насекомых. Я был в отчаянии от неизвестности и от невозможности дать знать генералу Ронжину о моем аресте. На третий день моего заключения (меня отпускали обедать и ужинать в ресторан в сопровождении жандарма) в кабинет неожиданно вошел начальник болгарского Генерального штаба, который на чистом русском языке (он окончил курс Николаевской военной академии в Петербурге) расспросил меня о причине и подробностях моего ареста и обещал оказать полное содействие и взять меня под свою защиту. На следующий день меня вызвали на допрос в Главный суд, где предъявили обвинение в том, что я, будучи арестован, дал полицейскому взятку – двести франков – за то, чтобы меня отпустили. Я рассказал всю правду, и все дело этим и окончилось. Меня доставили на вокзал и в сопровождении жандарма отправили до границы. Небольшая почта, что я вез с собою, как мне помнится, была мне возвращена.
Через месяц я опять спокойно проезжал через Софию, но Германа уже на вокзале не видел, как ни в тот раз, так и в мои последующие поездки. Мне стало ясно, что мой арест был не без его участия и снятая им фотография лишь облегчила ему эту задачу.
Третья задержка в пути произошла, очевидно, по ложному доносу. Прибыв из Берлина на станцию Суботица (сербская граница), я был довольно грубо арестован сербским жандармом, который вынес из вагона мои чемоданы на перрон и пригласил следовать за ним. Кто-то в штатском подверг меня самому тщательному обыску, а затем приступил к осмотру моих чемоданов. На мое несчастье, на самом верху одного из них лежало несколько советских газет, продажа которых в Сербии была запрещена, но в Германии они продавались свободно. Эти газеты посылались регулярно в разведывательное отделение штаба генерала Врангеля, и обычно они были в дипломатической почте, а те, что попались взору производившего осмотр моих вещей, были доставлены мне в самый последний момент и не попали в «дипломатическую вализу». Меня сразу же обвинили в принадлежности к большевикам, и я понял, что дело серьезное. На вопрос, кто меня знает в Югославии, я промолчал о моей дружбе с Королевичем Александром, но ответил, что знают меня и генерал Врангель, и наш посланник. Не могу сказать, убедительны ли были мои ответы, но все же, не тронув почты, они отправили меня в сопровождении жандарма в Сремски Карловцы, где мое алиби было сразу же доказано.
Но этим дело не кончилось. В тот же день адъютант генерала Врангеля, Н.П. Аяхов45, который ехал в поезде из Сремски Карловцев в Белград, подвергся обыску и допросу, причем жандарм ставил ему в вину то, что он ехал под вымышленной фамилией, то есть что он на самом деле Каменский, а не Аяхов…
На следующий день я пил чай у генерала Врангеля и рассказывал ему про свой арест на станции Суботица. В это время вошел его денщик и доложил генералу, что прибыли сербские жандармы для моего ареста. Видя, что это недоразумение еще не окончилось, генерал Врангель попросил генерала Климовича отправиться в Белград и разобраться, в чем дело. Меня же генерал просил не выезжать из Сремски Карловцев. Через три дня все выяснилось. Генерал Климович мне рассказал, что в Белграде были получены сведения, которые сообщали, что я опасный коммунист, готовящий покушение на жизнь генерала Врангеля, вследствие чего было отдано приказание о моем аресте не только на пограничные пункты, но и во все гостиницы.
После переезда разведывательного отделения штаба в Париж мои поездки совершались лишь по линии Париж – Сремски Карловцы— Белград и обратно (через Вену и Будапешт). Дорога эта была много легче, так как был прямой поезд из Парижа до Белграда.
Насколько большевики интересовались почтой, которую мне приходилось возить, служит следующий факт. Как-то раз во дворе нашего посольства в Париже ко мне подошел какой-то человек и, назвав мою фамилию, сообщил мне, что у него есть ко мне дело и для переговоров он просит меня зайти с ним в ближайшее кафе. Так
