Формула гениальности - Шокан Алимбаев

Но тяжесть личной жизни гениев объясняется не только бесчисленным множеством всевозможных причин и не только непониманием современников. Она усугубляется и их личными пороками. Многие из выдающихся людей страдали алкоголизмом. Великими пьяницами были Караччи, Степь, Барбателди, Мюрже, Жерар де Нерваль, Мюссе, Клейст, Майлат, Тассо, Дюссек, Гендель, Глюк и другие. Александр Великий умер после десяти кубков Геркулеса. Цезаря солдаты часто носили на плечах. Сенека, Алкивиад, Катон, Септилий Север и Махмуд II умерли от пьянства вследствие горячки. Но самым главным уязвимым местом всех этих людей, как ни странно, является их собственная гениальность. Ибо с ней связаны и от нее проистекают все страдания и тяготы их жизни и все недостатки их характеров. В этом плане любопытны взгляды древних на природу таланта и гениальности. Еще Аристотель писал: «Замечено, что знаменитые поэты, политики и художники были частью меланхолики и помешанные, частью мизантропы, как Беллерефонт. То же самое мы видим в Сократе, Эмпедокле, Платоне и других, и всего сильнее в поэтах. Демокрит даже прямо говорил, что не считает истинным поэтом человека, находящегося в здравом уме. Виланд в введении к «Оберону» называл поэтическое вдохновение «сладостным безумием». Платон в «Федре» писал: «Ни один настоящий поэт не может обойтись без известного сумасшествия», даже, что «всякий, познающий в преходящих вещах вечные идеи, является сумасшедшим». «Слишком сознавать – это болезнь, настоящая полная болезнь… много сознания и даже всякое сознание – болезнь. Я стою на этом», – говорил Достоевский. «Сознание – величайшее зло, которое только может постичь человека», – утверждал Лев Толстой. «Мысль есть зло», – считал Тертуллиан.

Мизантропией страдали Галлер, Свифт, Кардан, Руссо, Ленау. А сколько гениальных людей страдало умопомешательством? Гарингтон, Болиан, Коддаци, Ампер, Конт, Паскаль, Шуман, Тассо, Кардан, Свифт, Ньютон, Руссо, Ленау, Шехени, Шопенгауэр, Ницше и другие. Сколько из них сошло с ума? Латтре, Ван-Гог, Фарини, Бругэт, Соути, Гуно, Говоне, Гуцков, Монж, Фуркруа, Лойд, Купер, Раккиа, Ригчи, Феничиа, Энгель, Перголези, Нерваль, Батюшков, Мюрже, Б. Коллинз, Технер, Гольдерлин, Фон-дер-Вест, Галло, Спедальери, Беллинжери, Мюллф, Ленц, Барбара, Фюзме Петерман, Бит Гаминьтон, Поэ, Улих, Мюссе, Мопассан, Боделен, Тассо, Ницше, Гоголь и другие. А сколько великих людей покончили с собой только за прошедшее столетие? – думал Наркес.

И все эти величайшие люди, рождавшиеся в разные века человеческой истории и проходившие сейчас перед ним длинной, нескончаемой чередой, исповедуясь во всех своих слабостях, грехах и святых полетах духа, требовали от него одного – решения загадки, непосильное бремя которой они несли на себе всю жизнь. Да, жизнь вышеназванных людей была драматичной или закончилась трагически. Болезни, возникшие и развивавшиеся у них в силу тех или иных жизненных обстоятельств долгие годы, победили их гениальность. Но судьбы наиболее универсальных и фундаментальных гениев, таких как Аристотель, Демокрит, победитель Олимпийских игр в кулачных поединках Пифагор, Аль-Фараби, Бируни, Ибн-Рушд, Гегель, «мудрец с телом атлета», по определению Вольтера, Бюффон, Ломоносов, Везалий, Гиппократ, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Фирдоуси, Г„те, Веласкес, Рембрандт, Рубене, Тициан, Гюго, Шоу и многих других, говорят о том, что гениальность не имеет ничего общего даже с малейшими неврозами…»

Наркесу показалось, что кто-то теребит его брюки. Он оглянулся и увидел рядом с собой сына. Указательным пальчиком одной руки он показывал на указательный пальчик другой руки и говорил: «Папа, боячка…»

– Что? – машинально переспросил Наркес, продолжая все думать о своем.

– Боячка… – повторил Расул, по-прежнему держа перед собой руки и показывая пальчиком на пальчик.

Наркес взглянул на руку сына и увидел едва заметный кончик занозы, под нежной кожицей ребенка.

– Иди к маме, – досадуя на то, что прервали его мысли, произнес он.

– Мама работает, – ответил мальчик.

– Я тоже работаю. Иди к маме, – повысил голос Наркес.

Привыкший видеть отца всегда добрым и ласковым, Расул надулся и медленно вышел из комнаты.

Наркес старался восстановить нить размышлений. «Да – но есть еще одно «но» в этом явлении. Если в будущем удастся усиливать способности человека вплоть до гениальности, то гении, которые стали бы таковыми благодаря подобному открытию, были бы полностью лишены всевозможных неврозов, которыми изобилует психика гениальных людей, в формировании которых участвует сама природа. В этом они напоминали бы самых совершенных гениев человечества, совершивших грандиозную по объему работу в своей жизни и тем не менее доживших до глубокой старости… Если бы понадобилось коротко определить сущность гениального человека, он определил бы ее двумя словами: гомункулюс титанус – человек-титан», – думал Наркес.

Мысли его прервал звонок в дверь. Когда Наркес открыл ее, у порога стояли Роза и Мурат, лучшие его друзья, сокурсники по институту.

– Кентавр! – радостно воскликнул Мурат. Он всегда шумно и непосредственно выражал свои чувства.

– Старик! – благодарно улыбался Наркес. – Как поживает Роза-ханум?

Молодая женщина мягко улыбнулась. Наркес помог ей снять демисезонное пальто и повесил его на вешалку.

На радостные возгласы и громкий звук голосов из внутренних комнат вышли мать и Шолпан. Они тоже очень обрадовались приходу Мурата и Розы.

– А где дети? Почему вы не привели их с собой? – спросила Шаглан-апай.

– Они остались дома вместе с мамой, – ответила Роза.

– Надо было их взять. И Жаныл зря оставили, – сказала молодым супругам Шаглан-апа о сверстнице.

– Трудно ей далеко выходить из дома. Чуть что – болеет, – ответил Мурат. – Ну, а как ваше здоровье?

– Слава богу, потихоньку. Наше дело стариковское, – улыбнулась пожилая женщина.

– Рано вы решили записать себя в старики, апа, – ответил Мурат.

Все прошли в зал. Когда гости сели, Шаглан-апа стала подробно расспрашивать их о матери, о детях, о здоровье, о работе. За разговором, шутками и смехом Наркес оттаял душой, словно и не было накануне тяжелых мучительных раздумий. Он очень любил друга. Несмотря на все жизненные испытания и трудности – Мурат рано лишился отца и матери и воспитывался у дальних родственников, – он сохранил независимость суждений, был прямым и честным. В нем не было ни грана той мудреной дипломатичности, которая была у многих знакомых Наркеса. Такой же была и Роза. Долгие годы общения с самыми разными людьми научили Наркеса быть сдержанным, а порой и скрывать свои чувства. И только встречаясь с Муратом, он чувствовал в себе былую юношескую непосредственность. Наркес, радостно улыбаясь, глядел на друга. Когда стол был накрыт, Шолпан позвала Баяна. Юноша, войдя в зал, учтиво поздоровался с гостями и сел на свободное место рядом с Наркесом.