Стальная рапсодия - Вацлав Подзимек

— Ничего, все будет нормально, — попытался я его успокоить и скомандовал: — Вперед!

— Вперед! — повторил после меня Малечек, и голос его прозвучал в моих наушниках необычайно взволнованно.

Глава 22

И снова лязг гусениц, шум мотора…

Наступило пасмурное утро. Мимо нас проезжали автобусы, везущие детей в школы. Школьники махали руками, и танкисты смотрели на них с улыбкой и чувством гордости, хотя в то время мы еще не знали, как закончится наше сражение с расстоянием и временем.

На маленьком привале мы поели свиной тушенки и запили ее жидкостью, лишь отдаленно напоминающей чай, но имевшей, однако, одну приятную особенность — она была горячей. По телу разлилось приятное тепло. Кто-то из солдат даже заявил, что не может быть, чтобы в ней не было рома.

Я влил в себя эту жидкость, обжигая пищевод, и побежал к своим танкам. Один из водителей пожаловался, что у него плохо тянет двигатель. С помощью поручика Прушека мы сумели быстро устранить неисправность.

Малечек ходил около гусениц с видом, будто его, кроме соединительных пальцев, шестерен и траков, ничто не интересует.

Вскоре мы продолжили движение.

С чувством удовлетворения я выглядывал из башни своего танка и наслаждался красотой ничем не нарушаемой езды. При этом я совсем не обращал внимания на холодный ветер, который время от времени бросал мне в лицо неприятную смесь снега с дождем.

На одном из поворотов, когда я не мог не проверить, все ли в порядке за моей спиной, я посчитал машины и оцепенел от ужаса. Одного танка не хватало. Я быстро посчитал снова и опять недосчитался одного танка.

Между тем колонна миновала поворот, и я перестал видеть ехавшие за мной танки. «Наверное, ошибся», — подумал я, с нетерпением ожидая, когда будет следующий поворот.

Я смог бы, конечно, приказать по радио, чтобы все мои командиры танков доложили о себе, и я бы сразу понял, ошибаюсь или нет. Но делать это мне не хотелось. В батальоне сразу узнают, что у нас не все в порядке.

Поворота все не было, мы, как по закону подлости, въехали на длинный прямой участок дороги.

«Это я что-нибудь перепутал, — убеждал я сам себя. — Если бы у кого возникла неисправность, то командир танка мне бы сразу сообщил»„.

Подходящий поворот появился только через четверть часа. Я еще раз внимательно пересчитал танки и убедился, что не ошибаюсь. Одной машины действительно не было.

Теперь уже не оставалось ничего иного, как выставить себя на позор и всеобщее осуждение.

— Я — Шестой, — сказал я в микрофон, и в моем голосе уже не было никакой самоуверенности. — Дайте о себе знать.

Командиры танков доложили как положено, и я установил, что нет Двенадцатого. Разумеется, кого же еще не будет? Десятника Пехачека, свободника Гисека и воина Пецки!

— Двенадцатый сошел с шоссе, — доложил командир Тринадцатого.

Я мысленно решил, что не прощу этого Пехачеку. Съехать с шоссе из-за неисправности — это может случиться с каждым. Но не доложить… Это уже безобразие!

Лучше всего было сейчас развернуться и поехать назад — установить, что случилось. Но этого нельзя делать. Инструкции ничего подобного не разрешают.

— Двенадцатый, отзовитесь! — крикнул я почти умоляюще и напряженно ждал ответа.

Ничего.

Колонна продолжала движение. Я еще несколько раз выходил в эфир, но все напрасно. Приятного было мало, и это, наверное, сразу угадывалось по моему голосу, потому что командир батальона произнес:

— Спокойно, Шестой, о них позаботятся!

Наступил полдень, солнце с трудом, очень несмело пробило тучи. Нетрудно было догадаться, о чем сейчас думали танкисты: что будет на обед и когда он будет. Но мои мысли были заняты совершенно иным. У меня потерялся один танк! Где он?

Потом я наконец услышал:

— Докладывает Двенадцатый.

— Двенадцатый, Двенадцатый, где вы? — закричал я громко, как будто от этого зависело, услышит он меня или нет. Опять ничего. В это время мы уже проезжали по районному центру, который на схеме маршрута был подчеркнут два раза. Люди на улицах останавливались и с интересом следили за громыхающими стальными колоссами. Осталось позади здание с неоновой надписью «Ресторан».

— Я бы сейчас не прочь поесть, — вздохнул мой заряжающий Незбеда.

Мне ничего не оставалось, как попросить его потерпеть.

— Я — Двенадцатый, — снова раздалось в наушниках. На этот раз очень отчетливо. — Догоняю вас.

— Грохот! — сказал я Пехачеку. Это слово в нашей роте использовалось в том случае, когда надо было жать во все лопатки. Моя злость на Пехачека постепенно спадала.

Наконец и большой привал. Мы съехали с дороги и остановились. Тот, кто подумал бы, что теперь все побегут к котлу, ошибся бы. Танкисты выскочили из танков и первым делом тщательно осмотрели гусеницы. Некоторые полезли в двигатели. И только установив, что все в порядке, они встали в очередь у полевой кухни. На обед был гуляш.

У раздачи стоял поручик Влчек. Он следил за тем, чтобы каждый получил нормальную порцию, и время от времени спрашивал:

— Ну как, ребята, вкусно?

— Неплохо было бы добавить к гуляшу немного хорошего соуса.

— Соус трудно делать в походных условиях, — ответил Влчек.

— Вполне приличный гуляш, его можно есть и без соуса, — авторитетно заявил какой-то гурман в звании свободника.

Этим он доставил Влчеку большую радость. Дело в том, что наш замполит кроме принципа «Практика — критерий истины» признает еще один, а именно: «Хорошо накормленный солдат лучше выполняет свои обязанности». А хорошо накормленный солдат — это, по его мнению, солдат, не только много, но и вкусно поевший. А поскольку поручик Влчек человек действия, он лично приглядывает за поварами. Пробует сам пищу, советует, какую приправу можно добавить, может быть, досолить. Естественно, у начальника продснабжения это не вызывает большой радости.

Я проглотил гуляш и вернулся в свой танк.

— Я — Шестой. Двенадцатый, где ты? — полетели мои слова в эфир.

Двенадцатой было теперь очень хорошо слышно. Наверное, он находился уже совсем близко.

— Подъезжаем к вам, торопимся, — проговорил Пехачек. — Мы не любим холодную еду.

Они прибыли в тот момент, когда повара начали собирать кухонные принадлежности, готовясь к следующему этапу марша.

Когда ребята Пехачека быстро съели подогретый гуляш, я решил, что пора привести в исполнение свои намерения.

— Почему вы не сообщили, что у вас что-то вышло из строя? — строго спросил я Пехачека.

— Я не думал, что мы провозимся так долго. Машина сползла юзом в канаву, Гисек не смог ее удержать. Я выскочил из танка, чтобы посмотреть, как нам быстрее оттуда выбраться. Но это оказалось делом непростым. Если бы не Пецка… он буквально на руках вынес танк из этой чертовой канавы, — явно перебарщивал командир танка, описывая мне происшествие. Он хотел еще что-то добавить, но не успел. Послышалась команда, двигатели взревели, и марш продолжался.

Наступил вечер, после него ночь, и тут мы поняли, что настоящее испытание, собственно, только начинается. Ударил мороз, и дорога превратилась в каток.

Мы как раз проезжали по возвышенности. Казалось невозможным, чтобы такие стальные колоссы, как наши танки, гусеницы которых опасно пробуксовывали на обледеневшей дороге, преодолели крутые подъемы. Но спуски были не лучше, напротив, они были даже более опасны. Канавы будто притягивали танки, и машины упорно не желали слушаться управления.

Ко всему этому нас начинало поджимать время. Не успели мы глазом моргнуть, как уже на два часа выбились из запланированного графика движения. Было ясно, что надо что-то предпринимать. Наиболее подходящей мерой нам казалась остановка всей колонны и освобождение места для проезда машин, с которых бы нам посыпали песком дорогу.

Но командир полка решил иначе.

— Ребята, — услышали мы в наушниках его голос. Он звучал совсем не по-командирски и по интонации больше напоминал голос отца на семейном совете. — Посыпочные машины идут в конце колонны, и, прежде чем они проберутся в голову, пройдет уйма времени. Они и сами буксуют. А дальнейшего отставания от графика мы себе позволить не можем. Поэтому я приказываю вам, не прекращая движения, вдвое увеличить интервалы между машинами и повернуть башни назад. Исполняйте немедленно.

Мы выполнили приказ командира. В башне, повернутой назад, я сидел как на наблюдательной вышке. По крайней мере, у меня возникло такое ощущение. Меня пугала высота, на которую мы поднялись и которую я скорее чувствовал, чем видел. Потом я услышал в наушниках голос поручика Влчека. Он обратился к нам без позывных сигналов, но его голос мы все очень хорошо знали по собраниям и совещаниям. Радиосвязь его почти не искажала.

— Ребята, — начал он так же, как и командир полка. (За эти несколько лет военной службы я хорошо понял, что ребятами солдат называют тогда, когда дело принимает действительно серьезный оборот.) — Ребята, — повторил он, — мы отстаем от графика, а между тем впереди у нас очень сложный участок марша. Песочком нам никто дорогу посыпать не будет. Но мы не можем позволить себе, чтобы отставание увеличилось. Все теперь будет зависеть от командиров и водителей танков. Вы хорошие командиры и хорошие водители. Вы умеете водить. Все без исключения. Даже те, которых мы иногда ругаем. Теперь необходимо, чтобы вы доказали это.