Судьбе наперекор... - Лилия Лукина

— Правда, Ирочка. Только... — он посмотрел на малышей, которые начали проявлять нетерпение — уж очень долго, по их мнению, взрослые разговаривали.— Не поможете ли вы мне во всем этом разобраться? Давайте пойдем в парк, и вы мне все на месте покажете, хорошо?

— Конечно, Павел Андреевич. Меня Елена Васильевна поэтому сюда и привезла, чтобы я вам все объяснить смогла,— простодушно ответила Ирочка, и теперь наступила моя очередь рассматривать натюрморт.

Мы все вышли в парк. Ирочка и Матвей шли по дорожке рядом, он держал в руках план, и они то и дело останавливались, чтобы обсудить что-то. Мгновенно оценившая ситуацию Галина уговорила малышей пойти к бассейну, пообещав, что Ирочка обязательно придет к ним, как только освободится.

— Где ты взяла это чудо? — тихонько спросил меня неслышно подошедший сзади Панфилов.

— Да что у вас в «Сосенках» за манера появилась — сзади подкрадываться и людей пугать? — возмутилась я.— То Павел, то вы. В областном архиве я ее нашла, где же еще такая прелесть может сохраниться? Между прочим,— сказала я, взглянув на него со значением,— там Кострова Инна Ивановна директорствует.

— Помню такую,— кивнул ой головой.— Ее сотоварищи из органов на лопате вынесли,— и, правильно оценив мой взгляд, снова кивнул: понял, мол.

Ну, все. Моя миссия выполнена. Ирочкино будущее в надежных руках: захочет пойти к Власову — пожалуйста, а не захочет, так ее и в архиве теперь никто не тронет. А по поводу взглядов, которые на нее Матвей бросал, вообще двух мнений быть не может.

— Владимир Иванович, а по какому поводу праздник? Теперь-то можно сказать?

— Нет, Елена, и не проси. Потерпи — ждать-то недолго осталось,—засмеялся Пан.—А пока занимайся, чем хочешь.

Сумку, что ли, пока разобрать, подумала я, а потом, решив, что еще успеется, попробовала подъехать к Пану с другого бока.

— Владимир Иванович! А программу праздника узнать можно? Уж если сам повод держится в тайне, то хоть это-то можно сказать?

— Да какая программа? — он пожал плечами.— Торжественный обед, а вечером — шашлык на Комарином. А все остальное на ваше усмотрение: гидроциклы, яхта, бассейн, в общем, все, что в голову придет.

По дорожке к нам возвращались Ирочка и Матвей.

— Павел Андреевич,—сказала она.—Если я вам больше не нужна, то я пойду с малышами поиграю? Хорошо? — и, едва дождавшись его кивка, Ирочка побежала в ту сторону, откуда раздавались звонкие крики детей.

Мы двинулись вслед за ней.

— Ну, что скажешь, Павел? По поводу плана, конечно,— поспешила добавить я, поймав его взгляд.— Только по поводу плана. А ты что подумал?

— Спасибо тебе, Лена. За план, конечно. Только за план,— он посмотрел на меня, и я увидела, что у него в глазах просто черти хоровод водят, такие они были хитрые и довольные.

— Э-э-э, Павел. Если ты сам не понял, то должна тебе внятно сказать, что это не содержанка очередная,— встревожилась я.— И если у тебя по этому поводу другое мнение, то мы с ней немедленно уезжаем.

— Володя,— Матвей повернул голову к Панфилову.— Я утром брился, но ничего не заметил. У меня что, действительно вид непроходимого дурака, если Лена мне такие вещи говорит?

— Павел,— Владимир Иванович бросил в сторону Матвея короткий взгляд.— Сколько лет живу, еще ни разу не встретил человека, который бы от любви поумнел. Не волнуйся, Лена,— он приобнял меня за талию.— Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Когда мы подошли к бассейну, Ирочка уже успела снять платье и спускалась по лесенке к малышам в воду. Глядя на нее, мы все залюбовались ее точеной фигуркой в простеньком купальнике, который она тоже, наверное, сама шила,— просто японская статуэтка, а не девушка. Но едва она оказалась рядом с детьми, как вода вспенилась и началась такая возня, словно там резвилась стая молодых, полных неуемной энергии дельфинят, и все это сопровождалось их радостными воплями. Малыши, безусловно, любили всех своих родных, но Ирочка была единственной из взрослых, кто мог принимать участие в их забавах на равных, и они спешили этим воспользоваться.

Все мы расположились кто за столиками с легкой закуской и фруктами возле бассейна, кто в шезлонгах — лезть в эту кипящую от страстей воду, где мелькали детские пятки, макушки и попки, было бы безумием. Около бортика стояла Галина и, посматривая на часы, бдительно следила за происходящим. Когда, по ее мнению, малыши уже достаточно нарезвились в воде, она начала их оттуда выманивать, сначала безуспешно, но присоединившаяся к ней Ирочка смогла их уговорить, объяснив, что если они замерзнут и начнут чихать, то их за стол не пустят. Малыши, подумав, решили, что это серьезный аргумент, и вылезли. Галина и Ирочка завели их в стоящий рядом с бассейном павильон и начали в четыре руки вытирать и переодевать.

— Где же это ты, Ирочка, так ловко научилась с детьми возиться? — донесся оттуда ласково урчащий голос медведицы Галины.— Словно всю жизнь с ними дело имела!

Ей, да и всем остальным, ничего не надо было объяснять — ясно же, что это будущая хозяйка «Сосенок» появилась. Вот Галина и наводила мосты, чтобы получше узнать, что она собой представляет.

— А в детдоме, где моя мама работает,— охотно ответила Ирочка.— Я, еще когда в школе училась, на каникулах там нянечкой подрабатывала, когда они в отпуска уходили. С детьми так интересно! Они такие забавные!

— А ты чего же не переодеваешься? — спросила Галина.— Так и будешь в мокром ходить? Смотри, застудишься. Как рожать-то будешь, когда замуж выйдешь?

— А я замуж не выйду и рожать не буду,— раздался беспечный Ирочкин голосок.— Мне нельзя.

— Это еще почему? — удивилась няня.

— Так я же у мамы приемная, она меня из детдома взяла. Вдруг у меня плохая наследственность, а я ее своим детям передам, и будут они из-за моей безответственности страдать,— серьезно сказала она и мечтательно продолжила.— Вот я университет закончу, пойду работать, возьму себе из детдома ребеночка и воспитывать буду, как мама меня. Она рассказывала, что, как только увидела меня, ее словно мягкой лапой кто-то за сердце взял, и она сразу же почувствовала, что я ее, родная. Вот и я себе такого же малыша найду.

— Ох ты, господи, беда-то какая! — растерянно сказала Галина.

И в ее голосе послышалась искренняя боль от того, что эта светлая девочка просто промелькнет в жизни усадьбы солнечным лучиком и исчезнет, что не придется ей, как она размечталась, сероглазых малышей понянчить. Но она, прекрасно зная характер своего хозяина, быстро оправилась, решив, что он, не желая смириться с такой потерей, что-нибудь да придумает.

— Знаешь, Ирочка, не загадывай-ка ты раньше времени. Жизнь по-всякому повернуться может. Так что переодевайся.

— А не во что, тетя Галя! Да купальник быстро высохнет.

— Я тебе покажу, высохнет! — грозно сказала Галина,— Вот, завернись и к малышам на солнышко ступай! Отогревайтесь! Моржата непослушные!

Из павильона вышла завернутая в простынь Ирочка с распущенными мокрыми волосами и, смущенно глянув на нас, поспешила к расположившимся на большом, расстеленном на лужайке ковре детям. Они радостно заверещали, облепили ее и тут же потребовали сказку. Ирочка устроилась поудобнее и начала:

Жил-был поп,Толоконный лоб.Пошел поп по базару Посмотреть кой-какого товару.

Она так выразительно читала наизусть эту сказку Пушкина, что восторженно смотревшие на нее малыши покатывались от смеха, а все мы, сидевшие возле бассейна и слышавшие этот разговор, очень расстроились. В глазах Матвея появилась совершенно несвойственная ему растерянность, но они очень быстро приобрели свое обычное спокойное выражение. Нет, он не отступится, поняла я, он все для себя решил, и его ничто не остановит, он свой выбор сделал. На ковре между тем воцарилась тишина: спали привалившиеся к Ирочке малыши, спала и она сама. Матвей поднялся, подошел к ним поближе и остановился, глядя на Ирочку. Я тоже подошла и встала рядом.

— Павел,— тихонько сказала я.— Я не знала, что она приемная. Думала, что Нина Максимовна просто очень поздно ее родила.

— Для меня это ничего не меняет,— совершенно спокойно заявил он.— Знаешь, Лена, я всю жизнь о такой, как она, мечтал. Разве ты не заметила, как она на мамулю похожа? Это мое! Понимаешь? Мое! И она будет моей женой! Даже если для этого мне придется свернуть горы! — его глаза решительно блеснули.

— Горы, Павел, это для тебя ерунда... А вот она сама... — задумчиво сказала я.— Ты что, не видишь, что у этого ребенка за ее детскостью и улыбчивостью скрывается железный характер. Может быть, она еще сама этого не понимает, но только ее переубедить будет гораздо сложнее, чем горы ворочать.

— А я работы никогда не боялся,— улыбнулся он, посмотрел на часы и, кивнув Панфилову, чтобы тот шел за ним, направился к дому.