Полное собрание сочинений - Евгений Боратынский

1824-25, «1832»

„Мнемозина: Собрание сочинений в стихах и прозе“, Ч. 4, М., 1825.

ТЕЛЕМА И МАКАР

Непостоянна, своевольна,Ничем Телема не довольна;Всегда душа её полнаМладенческого беспокойства;Любила толстяка онаСовсем иного с нею свойства:Макар не тужит ни о чем,Ему покой всего дороже;С весельем шумным незнаком,Он незнаком со скукой тоже;Заснёт он ночью крепким сном,Едва глаза свои зажмурит;Поутру встанет молодцом,День целый после балагурит.В любви причудливой своейК Макару часто нестерпимойБыла Телема: милым ейХотелось быть боготворимой.Однажды, чем-то оскорбясь,Увлёкшись живостью сердечной,В упрёках горьких излиласьПред ним она. Макар беспечныйПокинул бедную, смеясь.Без друга скучно и унылоТянулись дни. Из края в крайЗа ним бежать она давай:Жить без Макара тошно было.

Надежды ветреной полна,Приходит в Царское она.Того ли встретит, иль другого:„Не здесь ли милый мой дружок?Макара нет ли дорогого?“Никто без хохота не могУслышать имени такого.„Какой Макар тобой любим?Как разлучилася ты с ним?Что он, голубушка, за диво?“Она в ответ нетерпеливо:„Нет лучше друга моего;Он добродушен, доброхотен,Весёлонравен, беззаботен,Не ненавидит никогоИ сам никем не ненавидим“.„Ступай, – ответствовали ей, –Здесь нет его: таких людейМы при дворе совсем не видим“.

Решилась далее идтиМоя беглянка молодая;Заходит в лавру по пути,Макара мирного найтиВ сей мирной пристани мечтая.Игумен ей: „Сказать ли вам?Его мы долго поджидали;Но, признаюсь, по пустякам!Посты, раздор и скуку намВ замену стены наши дали“.Один неласковый чернецСказал вертушке наконец:„Охота по миру шататься!Найдется ль, полно, ваш беглец?На том он свете, может статься!“

Телему сей живой мертвецЧуть не взбесил таким приветом.„Его найду я, мой отец,Не беспокойтеся об этом.Нет! о Макаре дорогомНе понапрасну я тоскую:Одна я жизнь ему дарую;Не может быть он в мире том,Когда я в этом существую!“

„Но где же встречу друга я? –Мечтает странница моя. –В столице? что же? не чудесно:Между певцами, верно, он,Которыми изображенОн столь искусно и прелестно“.Один из них ей молвил так:„Вы обманулися, никак;Не появлялся, к сожаленью,И между нами ваш чудак;О нём мы пишем кое-как,По одному воображенью!“

Совет пред нею. На негоВзглянула странница – и мимо:„Нет, для Макара моегоТакое место нестерпимо!Там нет его. Не спорю в том:Прельститься мог бы он двором,Двор полон чудного угара;Но за присутственным столомВвек не увижу я Макара!“Надеясь друга повстречать,Телема стала навещатьГулянья, зрелища столицы,Ко всем заглядывала в лицы –По пустякам! ПриглашенаВ дома блестящие она,Где те счастливцы председают,Которых светским языкомЛюдьми с утонченным умом,Людьми со вкусом называют;Они приветливы лицом,Речами веселы, свободныИ с милым сердцу беглецомЕй показались очень сходны.Но чем с Макаром дорогимПохожей быть они старались,Тем от прямого сходства с нимОни заметней удалялись!

Тоска, печаль её взяла;Наскуча бегать по-пустомуИз места в место, побрелаОна тихохонько до дому.В давно покинутый приютПриходит странница – и что же?Уже Макар с улыбкой тутПодругу ждал на брачном ложе.„Со мною в мире и любви, –Он молвил, – с этих пор живи;Живи, о лишнем не тоскуя,И коль расстаться вновь со мнойНе хочешь, нрава тишинойСебе приязнь мою даруя,От угожденья моегоНе требуй более того,Что я даю, что дать могу я“.

«1827»

„Северные цветы на 1827 год“

БАЛ

Глухая полночь. Строем длинным,Осеребрённые луной,Стоят кареты на ТверскойПред домом пышным и старинным.Пылает тысячью огнейОбширный зал; с высоких хоровРевут смычки; толпа гостей;Гул танца с гулом разговоров.В роскошных перьях и цветах,С улыбкой мёртвой на устах,Обыкновенной рамой бала,Старушки светские сидятИ на блестящий вихорь залаС тупым вниманием глядят.

Кружатся дамы молодые,Не чувствуют себя самих;Драгими камнями у нихГорят уборы головные;По их плечам полунагимЗлатые локоны летают;Одежды лёгкие, как дым,Их лёгкий стан обозначают.Вокруг пленительных харитИ суетится и кипитТолпа поклонников ревнивых;Толкует, ловит каждый взгляд;Шутя, несчастных и счастливыхВертушки милые творят.

В движеньи всё. Горя добитьсяВниманья лестного красы,Гусар крутит свои усы,Писатель чопорно острится,И оба правы: говорят,Что в то же время можно дамам,Меняя слева взгляд на взгляд,Смеяться справа эпиграммам.Меж тем и в лентах и в звездах,Порою с картами в руках,Выходят важные бояры,Встав из-за ломберных столов,Взглянуть на мчащиеся парыПод гул порывистый смычков.

Но гости глухо зашумели,Вся зала шёпотом полна:„Домой уехала она!Вдруг стало дурно ей“. – “Ужели?“–„В кадрили весело вертясь,Вдруг помертвела!“ – “Что причиной?Ах, боже мой! Скажите, князь,Скажите, что с княгиней Ниной,Женою вашею?“ – „Бог весть,Мигрень, конечно!.. В сюрах шесть“.„Что с ней, кузина? танцевалиВы в ближней паре, видел я?В кругу пристойном не всегда лиОна как будто не своя?“

Злословье правду говорило.В Москве меж умниц и меж дурМоей княгине чересчурСлыть Пенелопой трудно было.Презренья к мнению полна,Над добродетелию женскойНе насмехается ль она,Как над ужимкой деревенской?Кого в свой дом она манит,Не записных ли волокит,Не новичков ли миловидных?Не утомлён ли слух людейМолвой побед её бесстыдныхИ соблазнительных связей?

Но как влекла к себе всесильноЕё живая красота!Чьи непорочные устаТак улыбалися умильно!Какая бы Людмила ей,Смирясь, лучей благочестивыхСвоих лазоревых очейИ свежести ланит стыдливыхНе отдала бы сей же часЗа яркий глянец чёрных глаз,Облитых влагой сладострастной,За пламя жаркое ланит?Какая фее самовластнойНе уступила б из харит?

Как в близких сердцу разговорахБыла пленительна она!Как угодительно-нежна!Какая ласковость во взорахУ ней сияла! Но порой,Ревнивым гневом пламенея,Как зла в словах, страстна собой,Являлась новая Медея!Какие слёзы из очейПотом катилися у ней!Терзая душу, проливалиВ неё томленье слезы те;Кто б не отёр их у печали,Кто б не оставил красоте?

Страшись прелестницы опасной,Не подходи: обведенаВолшебным очерком она;Кругом её заразы страстнойИсполнен воздух! Жалок тот,Кто в сладкий чад его вступает:Ладью пловца водоворотТак на погибель увлекает!Беги её: нет сердца в ней!Страшися вкрадчивых речейОдуревающей приманки;Влюблённых взглядов не лови:В ней жар упившейся вакханки,Горячки жар – не жар любви.

Так, не сочувствия прямогоМогуществом увлечена –На грудь роскошную онаЗвала счастливца молодого;Он пересоздан был на мигЕё живым воображеньем;Ей своенравный зрелся лик,Она ласкала с упоеньемОдно видение своё.И гасла вдруг мечта её:Она вдалась в обман досадный,Её прельститель ей смешон,И средь толпы Лаисе хладнойУж неприметен будет он.

В часы томительные ночи,Утех естественных чужда,Так чародейка иногдаСебе волшебством тешит очи:Над ней слились из облаковВеликолепные чертоги;Она на троне из цветов,Ей угождают полубоги.На миг один восхищенаЖивым видением она;Но в ум приходит с изумленьем,Смеётся сердца забытьюИ с тьмой сливает мановеньемМечту блестящую свою.

Чей образ кисть нарисовала?Увы! те дни уж далеко,Когда княгиня так легкоВоспламенялась, остывала!Когда, питомице прямойИ Эпикура и Ниноны,Летучей прихоти однойЕй были ведомы законы!Посланник рока ей предстал;Смущённый взор очаровал,Поработил воображенье,Слиял все мысли в мысль однуИ пролил страстное мученьеВ глухую сердца глубину.

Красой изнеженной АрсенийНе привлекал к себе очей:Следы мучительных страстей,Следы печальных размышленийНосил он на челе; в очахБеспечность мрачная дышала,И не улыбка на устах –Усмешка праздная блуждала.Он незадолго посещалКрая чужие; там искал,Как слышно было, развлеченьяИ снова родину узрел;Но, видно, сердцу исцеленьяДать не возмог чужой предел.

Предстал он в дом моей Лаисы,И остряков задорный полкНе знаю как пред ним умолк –Главой поникли Адонисы.Он в разговоре поражалЛюдей и света знаньем редким,Глубоко в сердце проникалЛукавой шуткой, словом едким,Судил разборчиво певца,Знал цену кисти и резца,И, сколько ни был хладно-сжатымПривычный склад его речей,Казался чувствами богатымОн в глубине души своей.

Неодолимо, как судьбина,Не знаю, что в игре лица,В движенье каждом пришлецаК нему влекло тебя, о Нина!С него ты не сводила глаз…Он был учтив, но хладен с нею,Её смущал он много разУлыбкой опытной своею;Но, жрица давняя любви,Она ль не знала, как в кровиРодить мятежное волненье,Как в чувства дикий жар вдохнуть…И всемогущее мгновеньеЕго повергло к ней на грудь.

Мои любовники дышалиСогласным счастьем два-три дни;Чрез день-другой потом ониНесходство в чувствах показали.Забвенья страстного полна,Полна блаженства жизни новой,Свободно, радостно онаК нему ласкалась; но суровый,Унылый часто зрелся он:Пред ним летал мятежный сон;Всегда рассеянный, судьбину,Казалось, в чём-то он винил,И, прижимая к сердцу Нину,От Нины сердце он таил.

Неблагодарный! Им у НиныВсе мысли были заняты:Его любимые цветы,Его любимые картиныУ ней являлися. Не разБлистали новые уборыВ её покоях, чтоб на часЕму прельстить, потешить взоры.Был втайне убран кабинет,Где сладострастный полусвет,Богинь роскошных изваянья,Курений сладких лёгкий пар –Животворило все желанья,Вливало в сердце томный жар.

Вотще! Он предан был печали.Однажды (до того дошло)У Нины вспыхнуло челоИ очи ярко заблистали.Страстей противных беглый спорЛицо явило. „Что с тобою, –Она сказала, – что твой взорВсё полон мрачною тоскою?Досаду давнюю моюЯ боле в сердце не таю:Печаль с тобою неразлучна;Стыжусь, но ясно вижу я:Тебе тяжка, тебе докучнаЛюбовь безумная моя!

Скажи, за что твоё презренье?Скажи, в сердечной глубинеТы нечувствителен ко мнеИль недоверчив? ПодозреньеЯ заслужила. СтариныМне тяжело воспоминанье:Тогда всечасной новизныАлкало у меня мечтанье;Один кумир на долгий срокПоработить его не мог;Любовь сегодняшняя трудноЖила до завтрашнего дня, –Мне вверить сердце безрассудно,Ты прав, но выслушай меня.

Беги со мной – земля велика!Чужбина скроет нас легко,И там безвестно, далеко,Ты будешь полный мой владыка.Ты мне Италию поройХвалил с блестящим увлеченьем;Страну, любимую тобой,Узнала я воображеньем;Там солнце пышно, там лунаВосходит, сладости полна;Там вьются лозы винограда,Шумят лавровые леса, –Туда, туда! с тобой я радаЗабыть родные небеса.

Беги со мной! Ты безответен!Ответствуй, жребий мой реши.Иль нет! зачем? Твоей душиУпорный холод мне приметен;Молчи же! не нуждаюсь яВ словах обманчивых, – довольно!Любовь несчастная мояМне свыше казнь… но больно, больно!..“И зарыдала. ВозмущёнЕё тоской: „Безумный сонТебя увлек, – сказал Арсений, –Невольный мрак души моей –След прежних жалких заблужденийИ прежних гибельных страстей.

Его со временем рассеетТвоя волшебная любовь;Нет, не тревожься, если вновьТобой сомненье овладеет!Моей печали не вини“.День после, мирною четою,Сидели на софе они.Княгиня томною рукоюОбняла друга своегоИ прилегла к плечу его.На ближний столик, в думе скрытнойОблокотясь, Арсений нашМеж тем по карточке визитнойВодил небрежный карандаш.

Давно был вечер. С лёгким трескомГорели свечи на столе,Кумиров мрамор в дальней мглеКой-где блистал неверным блеском.Молчал Арсений, Нина тож.Вдруг, тайным чувством увлечённый,Он восклицает: „Как похож!“Проснулась Нина: „Друг бесценный,Похож! Ужели? мой портрет!Взглянуть позволь… Что ж это? Нет!Не мой: жеманная девчонкаСо сладкой глупостью в глазах,В кудрях мохнатых, как болонка,С улыбкой сонной на устах!

Скажу, красавица такаяМеня затмила бы совсем…“Лицо княгини между темПокрыла бледность гробовая.Её дыханье отошло,Уста застыли, посинели;Увлажил хладный пот чело,Непомертвелые блестелиГлаза одни. Вещать хотелЯзык мятежный, но коснел,Слова сливались в лепетанье.Мгновенье долгое прошло,И наконец её страданьеСвободный голос обрело:

„Арсений, видишь, я мертвею;Арсений, дашь ли мне ответ!Знаком ты с ревностию?.. Нет!Так ведай, я знакома с нею,Я к ней способна! В старину,Меж многих редкостей Востока,Себе я выбрала одну…Вот перстень… с ним я выше рока!Арсений! мне в защиту данМогучий этот талисман;Знай, никакое злоключеньеМеня при нём не устрашит.В глазах твоих недоуменье,Дивишься ты! Он яд таит“.

У Нины руку взял Арсений:„Спокойна совесть у меня, –Сказал, – но дожил я до дняТяжёлых сердцу откровений.Внимай же мне. С чего начну?Не предавайся гневу, Нина!Другой дышал я в старину,Хотела то сама судьбина.Росли мы вместе. Как милаМалютка Оленька была!Её мгновеньями инымиЕщё я вижу пред собойС очами тёмно-голубыми,С тёмно-кудрявой головой.

Я называл её сестрою,С ней игры детства я делил;Но год за годом уходилОбыкновенной чередою.Исчезло детство. ПритеклиДни непонятного волненья,И друг на друга возвелиМы взоры, полные томленья.Обманчив разговор очей.И, руку Олиньки моейСжимая робкою рукою,„Скажи, – шептал я иногда, –Скажи, любим ли я тобою?“И слышал сладостное да.

В счастливый дом, себе на горе,Тогда я друга ввел. ЛицомОн был приятен, жив умом;Обворожил он Ольгу вскоре.Всегда встречались взоры их,Всегда велся меж ними шёпот.Я мук язвительных моихНе снес – излил ревнивый ропот.Какой же ждал меня успех?Мне был ответом детский смех!Её покинул я с презреньем,Всю боль души в душе тая.Сказал „прости“ всему: но мщеньемСопернику поклялся я.

Всечасно колкими словамиСкучал я, досаждал ему,И по желанью моемуВскипела ссора между нами:Стрелялись мы. В крови упав,Навек я думал мир оставить;С одра восстал я телом здрав,Но сердцем болен. Что прибавить?Бежал я в дальние края;Увы! под чуждым небом яТомился тою же тоскою.Родимый край узрев опять,Я только с милою тобоюДушою начал оживать“.

Умолк. Бессмысленно гляделаОна на друга своего,Как будто повести егоЕщё вполне не разумела;Но от руки его потомОсвободив тихонько руку,Вдруг содрогнулася лицом,И всё в нём выразило муку.И, обессилена, томна,Главой поникнула она.„Что, что с тобою, друг бесценный?“ –Вскричал Арсений. Слух егоВнял только вздох полустесненный.– „Друг милый, что ты?“ – „Ничего“.

Ещё на крыльях торопливыхПромчалось несколько недельВ размолвках бурных, как досель,И в примиреньях несчастливых.Но что же, что же напослед?Сегодня друга нет у Нины,И завтра, послезавтра нет!Напрасно, полная кручины,Она с дверей не сводит глазИ мнит: он будет через час.Он позабыл о Нине страстной;Он не вошёл, вошёл слуга,Письмо ей подал… миг ужасный!Сомненья нет: его рука!

„Что медлить, – к ней писал Арсений, –Открыться должно… Небо! в чём?Едва владею я пером,Ищу напрасно выражений.О Нина! Ольгу встретил я;Она поныне дышит мною,И ревность прежняя мояБыла неправой и смешною.Удел решён. По старинеЯ верен Ольге, верной мне.Прости! твое воспоминаньеЯ сохраню до поздних дней;В нём понесу я наказаньеОшибок юности моей“.

Для своего и для чужогоНезрима Нина; всем одноТвердит швейцар её давно:„Не принимает, нездорова!“Ей нужды нет ни в ком, ни в чем;Питьё и пищу забывая,В покое дальнем и глухомОна, недвижная, немая,Сидит и с места одногоНе сводит взора своего.Глубокой муки сон печальный!Но двери пашут, растворясь:Муж не весьма сентиментальный,Сморкаясь громко, входит князь.

И вот садится. В размышленьеСначала молча погружен,Ногой потряхивает он;И наконец: „С тобой мученье!Без всякой грусти ты грустишь;Как погляжу, совсем больна ты;Ей-ей! с трудом вообразишь,Как вы причудами богаты!Опомниться тебе пора.Сегодня бал у князь Петра;Забудь фантазии пустыеИ от людей не отставай;Там будут наши молодые,Арсений с Ольгой. Поезжай.

Ну что, поедешь ли?“ – „Поеду“, –Сказала, странно оживясь,Княгиня. „Дело, – молвил князь, –Прощай, спешу я в клоб к обеду“.Что, Нина бедная, с тобой?Каков чувство овладелоТвоей болезненной душой?Что оживить её умело,Ужель надежда? ТоропясьЧасы летят; уехал князь;Пора готовиться княгине.Нарядами окружена,Давно не бывшими в помине,Перед трюмо стоит она.

Уж газ на ней, струясь, блистает;Роскошно, сладостно очамРисует грудь, потом к ногамС гирляндой яркой упадает.Алмаз мелькающих серёгГорит за чёрными кудрями;Жемчуг чело её облёгИ, меж обильными косамиРукой искусной пропущён,То видим, то невидим он.Над головою перья веют;По томной прихоти своей,То ей лицо они лелеют,То дремлют в локонах у ней.

Меж тем (к какому разрушеньюВедёт сердечная гроза!)Её потухшие глазаОкружены широкой теньюИ на щеках румянца нет!Чуть виден в образе прекрасномКрасы бывалой слабый след!В стекле живом и беспристрастномКнягиня бедная мояГлядяся, мнит: „И это я!Но пусть на страшное виденьеОн взор смущённый возведёт,Пускай узрит своё твореньеИ всю вину свою поймет“.

Другое тяжкое мечтаньеПотом волнует душу ей:„Ужель сопернице моейОтдамся я на поруганье!Ужель спокойно я снесу,Как, торжествуя надо мною,Свою цветущую красуС моей увядшею красоюСравнит насмешливо она!Надежда есть ещё одна:Следы печали я сокроюХоть вполовину, хоть на час…“И Нина трепетной рукоюЛицо румянит в первый раз.

Она явилася на бале.Что ж возмутило душу ей?Толпы ли ветреных гостейВ ярко блестящей, пышной зале,Беспечный лепет, мирный смех?Порывы ль музыки веселой,И, словом, этот вихрь утех,Больным душою столь тяжёлый?Или двусмысленно взглянутьПосмел на Нину кто-нибудь?Иль лишним счастием блисталоЛицо у Ольги молодой?Что б ни было, ей дурно стало,Она уехала домой.

Глухая ночь. У Нины в спальной,Лениво споря с темнотой,Перед иконой золотойЛампада точит свет печальной.То пропадёт во мраке он,То заиграет на окладе;Кругом глубокий, мёртвый сон!Меж тем в блистательном наряде,В богатых перьях, жемчугах,С румянцем странным на щеках,Ты ль это, Нина, мною зрима?В переливающейся мглеЗачем сидишь ты недвижима,С недвижной думой на челе?

Дверь заскрипела, слышит ухоПоходку чью-то на полу;Перед иконою, в углу,Стал и закашлял кто-то глухо.Сухая, дряхлая рукаИз тьмы к лампаде потянулась;Светильню тронула слегка,Светильня сонная очнулась,И свет нежданный и живойВдруг озаряет весь покой:Княгини мамушка седаяПеред иконою стоит,И вот уж, набожно вздыхая,Земной поклон она творит.

Вот поднялась, перекрестилась;Вот поплелась было домой;Вдруг видит Нину пред собой,На полпути остановилась.Глядит печально на неё,Качает старой головою:„Ты ль это, дитятко моё,Такою позднею порою?..И не смыкаешь очи сном,Горюя бог знает о чем!Вот так-то ты свой век проводишь,Хоть от ума, да неумно;Ну, право, ты себя уходишь,А ведь грешно, куда грешно!

И что в судьбе твоей худого?Как погляжу я, полон домНе перечесть каким добром;Ты роду-звания большого;Твой князь приятного лица,Душа в нём кроткая такая, –Всечасно вышнего ТворцаБлагословляла бы другая!Ты позабыла Бога… да,Не ходишь в церковь никогда;Поверь, кто Господа оставит,Того оставит и Господь;А Он-то духом нашим правит,Он охраняет нашу плоть!

Не осердись, моя родная;Ты знаешь, мало ли о чёмМелю я старым языком,Прости, дай ручку мне“. Вздыхая,К руке княгининой онаУстами ветхими прильнула –Рука ледяно-холодна.В лицо ей с трепетом взглянула –На нём поспешный смерти ход;Глаза стоят и в пене рот…Судьбина Нины совершилась,Нет Нины! ну так что же? нет!Как видно, ядом отравилась,Сдержала страшный свой обет!

Уже билеты роковые,Билеты с чёрною каймой,На коих бренности людскойТрофеи, модой принятые,Печально поражают взгляд;Где сухощавые СатурныС косами грозными сидят,Склонясь на траурные урны;Где кости мёртвые крестомЛежат разительным гербомПод гробовыми головами, –О смерти Нины должну вестьУзаконёнными словамиСпешат по городу разнесть.

В урочный день, на вынос тела,Со всех концов Москвы большойОдна карета за другойК хоромам князя полетела.Обсев гостиную кругом,Сначала важное молчаньеТолпа хранила; но потомВозникло томное жужжанье;Оно росло, росло, рослоИ в шумный говор перешло.Объятый счастливым забвеньем,Сам князь за дело принялсяИ жарким богословским преньемС ханжой каким-то занялся.

Богатый гроб несчастной Нины,Священством пышным окружён,Был в землю мирно опущён;Свет не узнал её судьбины.Князь, без особого труда,Свой жребий вышней воле предал.Поэт, который завсегдаПо четвергам у них обедал,Никак с желудочной тоскиСкропал на смерть её стишки.Обильна слухами столица;Молва какая-то была,Что их законная страницаВ журнале дамском приняла.

1825-1828