Rusкая чурка - Сергей Соколкин

Оглянулся, посмотрел на другой берег, на медленно копошащихся, достающих полотенца, продукты и воду девчонок. Леша плавал и нырял у берега, Алина кидала в него маленькие камушки и звонко, заразительно смеялась. Он звал ее купаться, она снова смеялась и показывала на кустики. Ксюха, стараясь перехватить инициативу, кричала, что сейчас приплывет к нему и спасет от злой Алинки. А Анька ничего не говорила. Она просто, незаметно отворачиваясь, резко отпивала из горла вискарь, принесенный Лешей в последний момент. Наконец девочки решили идти переодеваться и достали полотенца. Саша помахал им рукой с того берега и с криком «У-у-х!» бросился в воду. Назад было плыть значительно легче. Мышцы уже приноровились к гребле, и Саша делал это как-то автоматически, уже ни о чем не думая. Раз, два. Раз, два. Проплыв уже больше половины пути, услышал оглушительный гудок и метрах в двухстах слева от себя увидел идущий прямо на него белый гудящий теплоход. Громадина неотвратимо надвигалась, приближалась с бешеной, как ему казалось, скоростью. Слышались гудение и музыка, музыка и гудение… Саша греб как сумасшедший, напрягая все свои последние, предпоследние и самые что ни на есть предпредпоследние силы. Берег хоть и медленно, но приближался. Когда теплоход уже оказался у Саши за спиной, он сквозь музыку и гудение услышал разразившийся смех и крики:

– Смотри! Телки! Голые! Эй вы, плывите к нам. Жопы прикройте! Эй, жопу покажи!

Уставший Саша, перестав грести и с силой приподняв голову, посмотрел на берег. На середине обрыва, зайдя за кустики, чтобы было не видно Леше и Алине, но чтобы, видимо, хорошо видел Саша и отдыхающие на теплоходе, стояли переодевающиеся, точнее, снявшие с себя абсолютно все Ксюша с Аней. Они стояли, держась друг за дружку и о чем-то увлеченно пьяно болтая. Услышав теплоходный гудок, они мгновенно инстинктивно, по-страусиному, отгородились от подступающей неизвестной опасности единственным полотенцем, бывшим у них в руках, автоматически прикрыв самое ценное и дорогое – свои головушки. То есть поступили по той простой и справедливой логике, что если ты не видишь, то не должны видеть и тебя… Полотенце было большое, поэтому его хватило и на четыре груди, и даже на части двух чуть-чуть выпуклых пушистых животиков… Остальное же слабо озарялось и играло на заходящем, светящем откуда-то снизу солнце. Если бы взгляды могли прожигать дырки, то нижние, самые элегантные и неприступные части этих очаровательных созданий давно бы уже сгорели, превратившись в отвратительные головешки под жгучими, полными страсти взглядами отдыхающей на теплоходе ожившей членонесущей мужской массы… В общем, «На теплоходе музыка играла» и «Куда уехал цирк» в одном флаконе.

Но теплоход ушел, волны разошлись и успокоились. Девочки, бросив полотенце, наконец-то, ступая на пальчиках, добрели до речки. Алина, зайдя за те же кусты и посмотрев по сторонам, махнула то ли Саше, то ли Леше рукой и, скинув с себя дорогое белье, двумя прыжками оказалась в черной, покрывшейся дрожащими бликами вечерней воде.

Началось то, ради чего все приехали, – купание.

Домой в коттедж вернулись уже в темноте посвежевшими, бодрыми и, как собаки, голодными. Были встречены старым, пытающимся ткнуться мордой кому-нибудь в живот или в пах и разводящим липкие слюни по всему, к чему бы ни прикасался, седым псом Джеком, давно уже не лающим и по-своему радующимся встрече. Разогрели оставшийся шашлык. Немного выпили. Посмеялись. Леша предложил идти в баню, которую он быстро сейчас нагреет. У него уже приготовлены березовые веники. Аня сказала, что она «за». И тут же, сидя, уснула. Алексей пошел топить. Остальные – кто стал убирать со стола, кто повел укладывать Аню. Впрочем, Аня тут же вернулась и заявила, что хочет «дышать банным березовым духом». Саша, удостоверившись, что у всех есть комнаты, отправился звонить жене. Он, как всегда, занял небольшую комнатку на первом этаже между бильярдной и старой сауной. Набрал номер, услышал родной голос жены, обволакивающий сердце аж из далекой Турции, куда она с детьми уехала пару дней назад:

– Привет, милая, извини, не мог раньше позвонить, был не один… Знаю, что не спите…. Как вы там, очень жарко?

Поговорили, поцеловал по телефону жену, детей. Подумал, какой же он счастливый! Везет дураку! Все друзья по-белому завидуют… И заснул богатырским сном ребенка.

Саша проснулся часов в семь утра от небольшого, но настойчивого похмелья. Долго не мог встать, хотелось спать, было прохладно, захотел «по-маленькому». Ворочался. Вдруг услышал какие-то звуки. То ли мебель двигали, то ли плакал кто-то. Тут же проснулся окончательно, стряхнул остатки сна, вскочил на ноги. Надел джинсы, носки, кроссовки. Вышел непричесанный, в незаправленной рубашке. В большом зале, соединенном с кухней, Ксюша, всхлипывая, мыла пол, передвигая стулья, табуретки, кресла.

– Ксюх, ты почему не спишь, обалдела совсем? Что ты делаешь, зачем?

– Прости, Сашенька, не могу. Не спится. Дура я какая-то. Не везет мне. Ни в чем не везет. Деньги просрала, мужиков хороших тоже… Никто меня не любит… И Леша гад… Вот ты свою жену по-настоящему любишь, а? – заплетающимся языком лепетала обмякшая в Сашиных руках красивая молодая женщина.

– У, да ты совсем пьяная, ну-ка иди спать…

– С кем?

– Почему сразу – с кем? Просто спать. Выспишься – все будет хорошо.

– Нет, хорошо уже не будет. Никогда! В баню позвал, гад. А там Алинка уже. И Анька…

– Ну?

– Ну, и я пошла… А он все с Алинкой шутит. Веничком ее. Я что-то сказала, он меня водой облил холодной. И ржет. И Алинка ржет. Аньку пьянью обозвал. Ну, мы с ней и пошли бухать. Она вон вырубилась, спит. А я не могу спать. Решила пол помыть. – Пьяные, чистые-чистые слезы градом хлынули из темно-голубых огромных глаз Ксюши.

Саша обнял девушку, девочку, почти годящуюся по возрасту ему в дочери, прижал ее к себе, поцеловал в лоб:

– Ксюша, ты такая хорошая, добрая, все у тебя будет. Ты ведь очень красивая. И очень добрая. А мужики почему-то любят стерв, тех, кого надо покорять, завоевывать. И я не исключение, кстати… Но это проходит. И они возвращаются к добрым и чистым… – рассказывал свою сказку Саша.

– Правда? – доверчиво подняла к нему глаза Ксюша.

– Правда, – искренне соврал Саша, – правда, иди спать.

Ксюша, благодарно посмотрев на Сашу, пошла спать. Саша поднял оставленную девушкой тряпку, отнес ее к внешней двери, положил на пол. Взял ведро с грязной водой, вынес во двор, вылил. Расставил на места стулья, кресла, табуретки. Было зябко. Подошел, закрыл открытое настежь окно. Зачем-то пошел проверять, легла ли Ксюша. Поднялся по деревянной скрипучей, недавно вновь залакированной, скользкой лестнице на второй этаж. Заглянул в ближайшую к ней чуть приоткрытую дверь. На большой кровати, разметавшись, разбросав в разные стороны руки и ноги, поперек прикрытая измятой простыней, спала абсолютно раздетая Аня. Под белой простыней отчетливо проступали очертания большой груди с ягодками сосков, фигуры длинных ног… Она тяжело дышала, вздрагивала, иногда хрипела, ворочалась… Ксюша, не раздеваясь, примостилась на небольшой, практически детский диванчик, поджав под себя ноги и положив согнутую в локте руку под голову. Она спала легко, по-детски, с доверчивой улыбкой ребенка, которому, рассказав сказку, пообещали, что завтра она обязательно сбудется. Саша, ласково посмотрев на Ксюшу, тихонько, чтобы не скрипнуть, осторожно, но плотно прикрыл дверь. Следующей была дверь в комнату Паримбетова. И Саша собрался уходить, но вдруг мысль: а где же Алина? – больно кольнула его в голову. Он подошел и несильно потянул за ручку двери. Дверь на хорошо промасленных петлях бесшумно отворилась. Алина лежала на груди, лицом вниз, положив левую руку на грудь Алексея… Волосы ее страстно и беспокойно разметались по подушке, плечам, спине, но от всей фигуры веяло каким-то временным успокоением.

А может, это иллюзия, Сашины домыслы. Он развернулся и, не закрывая дверь, зашагал к лестнице. На душе почему-то стало как-то погано. Он не хотел анализировать и думать почему. Все было очевидно… Вспомнил, что проснулся от похмелья. Это спасло. Он спустился вниз, открыл холодильник, достал не допитую вчера бутылку водки, пару соленых огурцов и тарелку с холодным, покрывшимся белым жиром, уже совсем не таким аппетитным, как вчера, мясом. Поставил тарелку в микроволновку. Через две минуты выключил. Мясо опять, притворяясь молодым и свежим, шипело и пенилось прозрачным жиром. Налил полстакана холодной серебристой водки. Одним махом выпил. Закусил огурцом. Немного подождал, выдохнул. Нанизал вилкой кусок горячей мягкой говядины. Обжигаясь, съел. Стала исчезать проклятая муть в глазах. Наконец-то смог проглотить сухой комок, стоявший в горле с момента пробуждения. Налил еще, чокнулся в одиночестве с бутылкой. Хотел выпить, услышал легкое шарканье ног. Кто-то спускался. Шел к нему. Он не ошибся. Повернулся. Пред ним стояла Алина.