Магазин потерянной любви - Константин Шеметов

Заинтересовалась сайтом и Тайка Нефёдова.

Мало-помалу она стала размещать там свою рекламу, а со временем достигла и устойчивой прибыли. Проблемы начались чуть позже. «Виртуальный клон» попал в Top-10 Рунета и в его адрес пошли угрозы. Негодовали кабинет министров, церковь, нацисты и коммунистическое общежитие. Негодовали рабочие, крестьяне, артисты шоу-бизнеса, спортсмены, сборная России по футболу и футбольные болельщики. Чашу терпения переполнила виртуальная копия Ленина, заказанная одним из пользователей для забавы. «Вы наплевали на всю нашу советскую родину», — написали они в форум. «Да пошла к дьяволу ваша советская родина», — ответил им Митя и, как ни в чём не бывало, забыл о происшествии.

По глубокому Митиному убеждению его магазин функционировал в строгом соответствии с Конституцией. Он исправно платил налоги, не нарушал ничьих прав и преследовал исключительно благую цель: он продавал людям то, о чём они искренне мечтали. Так что нападки на «Виртуального клона» были несправедливыми. «Клон» не собирался идти на поводу у какой-либо группировки, включая правящую партию и их молодёжные подразделения.

Да и вообще, МАГАЗИН как таковой не может быть чьим-то придатком, не сомневался Митя. С момента зарождения торговли и поныне МАГАЗИН всегда стремился к независимости.

По мнению некоторых историков, первые розничные магазины возникли с развитием обменных отношений в период среднего палеолита. Узнав об этом, Джони задумал литературное эссе. Главной подоплёкой были его разногласия с Нефёдовой относительно любви и торговли. И то и другое он называл работой, а Тайка — удовольствием. «Любовь — это удовольствие, Джони, — говорила она, — так же как и мой пиар: источник благополучия и оргазма».

Он немедленно взялся за перо. «Неандерталец из Мустье — вот генеральный директор первого в мире магазина», — писал Джони. Его мясная лавка размещалась во французской Дордони и по праву могла считаться пристанищем свободы и независимости. События разворачивались около 100 тысяч лет назад, и, несомненно, речь шла о «Пещере Ле Мустье». Выдающийся артефакт мустьерской культуры, восхищался Митя. Первым внешний вид нашего директора воссоздал французский анатом Сольгер, изготовивший его глиняную копию. Довольно симпатичный мужчина с мужественным лицом, оттопыренными ушами и двумя рядами острейших зубов. Сразу видно — жизнь его не баловала. «С одной стороны, — размышлял Джони, — директор руководил многочисленным коллективом (что само по себе изнурительный труд), с другой — то и дело отбивался от хищных животных, других неандертальцев или даже Homo Sapiens — выходцев из Африки, не менее жадных и злобных. Более того, эти выходцы как раз и представляли главную угрозу независимости магазина».

Вместе с помощниками (в будущем — это специалисты отдела закупок) они часами выслеживали добычу, а затем убивали её ударами коротких копий. Преимущественно это были бараны, дикие свиньи и птица. Неандерталец из Мустье славился доблестью и отвагой. Разделкой мяса занимались его ближайшие родственники — прообраз будущего совета директоров. Обмен и продажу выполняли родственники родственников (менеджеры торгового зала и маркетологи). Грязную работу вроде уборки пещеры делали неандертальцы-изгои из ближайших поселений или захваченные в плен — в будущем наёмные рабочие.

Со временем «Пещера Ле Мустье» приобрела популярность и славу. Да что толку? Всё больше времени уходило на разборки с соседями. Прибыль магазина вызывала у них зависть и не давала покоя. Homo sapiens с завидной регулярностью нападали на Мустье, грабили пещеру и угрожали директору расправой, если тот не поделится с ними мясом. Кроме того, они вымогали украшения из зубов животных (прототип современных денег) и различные предметы искусства, включая знаменитую костяную флейту с четырьмя отверстиями, поделки из камня и перьев птиц. В сущности, неандерталец из Мустье столкнулся с первобытной системой налогообложения. В будущем на основе этой системы будут созданы специальное законодательство, институт лоббирования, сеть налоговой инспекции, возникнут коррупция, политическая лояльность и мафия.

Так что независимость магазина давалась с трудом. Ни о каком удовольствии не могло быть и речи. В лучшем случае — удовлетворение от продажи мяса. Набеги продолжались. «Тут как с любовью, — писал Джони, завершая эссе. — Ведь если разобраться, любовь — это набег. Безжалостный набег с целью подчинения».

Эссе содержало также подробный анализ истории банковской системы, операций с недвижимостью, земельными участками и особенностей внешней торговли. Отдельный раздел был посвящён перспективам. Митя и сам много размышлял об этом. Магазин будущего вызывал у него и надежду и тревогу одновременно. Гипотетически в магазине будущего можно будет купить всё — по сдельной цене и не выходя из дому. Но так ли уж радужна перспектива? — спрашивал он себя. Даже вывесив у входа в магазин российский триколор, ни один директор не может гарантировать себе удовольствие, или, как говорила Тайка Нефёдова, оргазм.

Иными словами, суть свободного предпринимательства удручала. Свободы здесь становилось всё меньше.

Как видим, неандертальцу из Мустье не позавидуешь. Особенно, если ты попал в Top-10 Рунета и руководствовался исключительно Конституцией РФ. Спустя полгода наметился спад продаж. Митя внёс несколько усовершенствований в свою программу, но это не помогло. Нападки усилились. Он закрыл форум, книгу отзывов, а там и вовсе переключился на телефон. Примерно раз или два в неделю Захаров принимал заказы по SMS. По электронной почте он согласовывал требования и так же по почте отсылал готовый продукт. Тайка Нефёдова лишь посмеивалась. Видишь, говорила она, как непросто заниматься производством. Да, Митя видел, хотя и понимал, что дело не в производстве и даже не в торговле. Сам магазин, словно магнит, притягивал к себе внимание. Митя был неандертальцем из Мустье, а за ним пристально следили злобные Homo sapiens. И всё же он не горевал: его бизнес мало-помалу продвигался. Втайне Захаров даже радовался — подобно Джони, он всё больше становился экстремистом, и это доставляло ему приятную лёгкость. Казалось, он ушёл в подполье, а такое положение всегда стимулирует работу мозга. Возвращаясь к синапсам — эти мельчайшие рецепторы для нормальной работы нуждались в серьёзном раздражителе.

II

И вот однажды он получил необычный заказ.

Писала Катя Жемайбук — одна из мучеников за демократию из Джониного офиса. Она хорошо помнила Митю, восторженно отзывалась о его сайте и просила изготовить для неё виртуального Джони.

Вот и ещё один друг, подумал Митя.

Последние восемь лет Жемайбук провела в Польше. Она без труда выучила язык, нашла работу и получила польское гражданство. В своих записях Джони с любовью называл её «Сатаной». Она слушала хеви-метал, то и дело скалилась и на дух не переносила свою советскую родину. «Ублюдки, — злилась Кэт, — как же им не стыдно после стольких лет унижения вновь возвращать страну в коммунистическое болото!». А вот и не стыдно.

В 2005-м Алексей Губанов — в то время он руководил их группой — искал технического писателя на освободившуюся должность и наткнулся в Интернете на Жемайбук. «Не красавица, зато умная», — обрадовался он. Катя и в самом деле оказалась не красавицей, зато умной. Немного пообщавшись с ней, Джони настоял, чтобы взяли именно её, а не кого-то из других претендентов. Как вспоминал он позже, «те были какие-то холуи», а Джони чувствовал их за версту. Как, впрочем, чувствовал и религиозных мракобесов, и нацистов, и артистов шоу-бизнеса. Так уж случилось, что Жемайбук пришла на освободившееся место Вики Россохиной. Вика же всё просила рассказать о ней. «Кэт? Что ещё за Кэт? — смеялась она. — Расскажи о ней». Да что тут расскажешь? Кэт помогала Джони отвлечься. Ему недоставало Vi, что и понятно: Вика ушла из его повседневной жизни, и Джони надеялся непонятно на что.

Надеяться и вправду было не на что. Кэт не могла заменить ему Vi, хоть они и сдружились. Довольно часто Джони и Сатана засиживались до позднего вечера, а насидевшись, закрывали офис и шли пешком от «Медведково» до «Бабушкинской». Шли не спеша, минуя поле для гольфа и мост через Яузу. Разрушенный мост, бормотал Джони, проклиная судьбу. Они подолгу стояли там, свесившись с перил и провожая закатное солнце. С реки поднимались измождённые крачки, делали круг над парком и вновь садились на воду.

Спустя год они занялись любовью в его студии, да так и занимались ею где бог пошлёт: у Разрушенного моста, в туалете «Тануки», а то и мысленно — каждый в своей голове. «В голове даже лучше, — писала Кэт. — В голове как раз и происходит самое лучшее».

В целом, Жемайбук права, думал Митя. Тут как с потерянной любовью: мечта о материализации и несбыточна, и порочна. Материализация вызывает привыкание, приводит к конфликтам и приглушает искренность. Брак, одним словом.