Кто в тереме? - Лидия Луковцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капитан взглянул на сотовый – пропущенный вызов от Лысенко. Как же это он его не услышал? Взбежал бодро на свой второй этаж. Возле его кабинета на двух стульях сидели, съежившись, мать и дочь Гороховы. При его приближении дружно вскочили и едва ли не руки по швам вытянули.
За окнами влачился паршивый серенький декабрьский денек, с неба опять сеялось непонятно что – то ли крупа, тут же и тающая, то ли морось, тут же замерзающая – термометр сегодня показывал ноль. Бурлаков промок, а нежданные гостьи его оказались более предусмотрительными: рядом со стульями, в небольшой нише, стояли их разложенные зонтики, уже высохшие. Видно, сидят здесь уже порядком.
Энергетики в этом месяце хулиганили особенно активно – производили регулярные веерные отключения электричества по улице Минусинской, где располагалось РОВД. Едва успел Бурлаков подойти поближе к женщинам, как свет опять вырубили, и коридор заполнил прямо-таки вечерний сумрак.
Капитан не успел разглядеть выражений лиц посетительниц, да тут и психологом не надо было быть, чтобы догадаться: на лицах – маски трагедии. Либо дитя дозрело до признаний, либо случилось еще нечто неординарное. Либо то и другое. А несчастная мать, естественно, – в качестве конвоира и телохранителя.
Когда Бурлакову приходилось читать в книгах «его глаза рассказали о многом» или «ее глаза просили, умоляли, требовали», он лишь пожимал плечами. Глаза сами по себе ничего не могут рассказывать, удивляться или гневаться, ему ли этого не знать. Они могут таращиться, щуриться, коситься… Он понимал, конечно, что это всего лишь литературный штамп, клише. Вытянувшиеся по стойке смирно посетительницы таращились, ели его глазами, как солдаты на плацу при посещении высокого чина.
Одно время Вадим Сергеевич всерьез увлекся физиогномистикой. Когда человек врет, его зрачки сужаются, взгляд бегает по сторонам. Тертые калачи знают об этой особенности и, наоборот, стараются смотреть на собеседника пристально. Получается чересчур пристально, и это тоже признак вранья.
Эти лица врать не умели.
– Это хорошо, что вы пришли! – сказал капитан. – Вы очень вовремя пришли. Прошу! – и гостеприимно распахнул дверь в кабинет.
Через 20 минут беседы, а точнее – признательных показаний, Юле Гороховой пришлось вызывать скорую: с ней случился нервный срыв. Возникла необходимость госпитализации. Матери тоже, заодно, всадили сердечный укол, и она погрузилась в скорую – сопровождать дочь в больницу.
Бурлаков, выйдя покурить, увидел в коридоре два забытых пестрых зонтика, один – в желтых лошадках на зеленом фоне, Юлин. Видимо, зонтов с автомобильными или футбольными принтами не нашлось. Другой – в розовых цветах на фиолетовом поле. Надо полагать, любимые цвета Дуни. Они так и стояли в нише.
Завтра, а может, уже и сегодня, ему предстоит выслушать «Отче наш» от начальника на предмет превышения должностных полномочий. Хотя превышения как такового не наблюдалось, девушке стало дурно посреди собственного рассказа. Мать это подтвердит, но в профилактических целях на ковер вызовут непременно, в качестве наглядного примера для коллег: как не надо вести допрос. Потом все же оперативное раскрытие преступления зачтется, и бурчание начальника будет отечески-символическим.
Покурив, Бурлаков с треском сложил зонтики и занес их в кабинет. Открыл было шкаф, хотел положить на верхнюю полку для головных уборов, но заколебался – настолько чужеродными телами выглядели зонты среди коренных обитателей. Словно две нежные легкомысленные бабочки, увлекшись флиртом, не учуяли надвигающейся непогоды, и шквал ветра занес их в чью-то провонявшую нору.
Этот родной крепкий запах! Кто знает, сколько бедняжкам придется провести времени у него на передержке, пропитаются – потом не выветрится. Бурлаков закрыл дверцу и положил зонтики на шкаф. Взял со стола Юлин телефон, оставленный ему Евдокией Валерьяновной, набрал абонента.
– Кира, не кладите трубку, послушайте меня.
– Вы кто?!
– Меня зовут Вадим Сергеевич Бурлаков, я замначальника уголовного розыска Приволжского РОВД.
– Откуда у вас Юлькин телефон? Где Юлька?
– Юля в больнице. У нее нервный срыв.
– В какой больнице?
– Этого я вам не скажу.
– Да я и сама узнаю!
– Не узнаете, я уж постараюсь. Да хоть и узнаете, вам это ничего не даст. К ней не пропустят.
– Меня пропустят!
– Ну, если только вы переоденетесь в меня и предъявите мое удостоверение.
– А почему? Вы тут с какого боку?
– А вы как думаете?
– Я ничего не думаю!
– Кира, вам ведь уже есть 18, – Бурлаков не спрашивал, а утверждал.
– Ну а мой возраст-то здесь при чем?
– Вы достаточно взрослый человек, чтобы отдавать себе отчет: всю оставшуюся жизнь ведь прятаться не сможете. Попробуйте представить.
Взрослый человек трудно сглотнул и откашлялся. Помолчали…
– Это типа того, что раньше сядешь – раньше выйдешь?
– Типа этого.
– Что мне будет?
– Будет суд, и он решит. Чистосердечное раскаяние значительно смягчает вину.
– Ну-ну! Бла-бла-бла…
– Вы подумайте и перезвоните мне через полчаса. Если хотите, я продиктую вам мой номер телефона.
– Без надобности, я позвоню на Юлькин. Он ведь у вас. Завтра!
– Сегодня, Кира. Через полчаса. Иначе человеку, который вас укрывает, придется тоже отвечать по закону. Это во-первых. И для вас это уже не будет явка с повинной, я буду вынужден принять меры. Это во-вторых.
– Юлька сказала, где я?
– Кира, я жду вашего звонка.
Бурлаков блефовал. Юля не сказала, где скрывается Кира. Твердила, что не знает. Прежде чем ее задержать, нужно было еще найти.
Она все-таки позвонила, через час. Хоть в малости, но продемонстрировала характер и какое-то подобие независимости в этой-то ситуации. Ждала внизу, на проходной. Он велел дежурному выписать ей пропуск, и через 10 минут Кира Журавлева собственной персоной, постучав, вошла в кабинет.
Никита Мирюгин
Никиту Михайловича Мирюгина величать по отчеству стали не слишком давно. С тех пор, как он вступил в должность директора музея купеческого быта. До этого он был просто Никитой Мирюгиным, студентом исторического факультета Астраханского педагогического университета, в народе – «педухи».
Правда, на зимних практиках в школах и на летних в детских лагерях отдыха он потихоньку привыкал слышать постоянно свое отчество. Но у них с ребятами-студентами это все равно был, скорее, повод для шуток. Там по-отчеству к нему обращались дети, а теперь же – вполне зрелые, на его взгляд, даже достаточно перезрелые люди, в одночасье ставшие его подчиненными.
У кого ума нет,
