Полежаевские мужички - Леонид Фролов

— Ты чего все на одном месте тарахтел? — спросил он, прищурившись.

— Да вот, — кивнул Вовка на траншею и не нашел для оправдания никаких слов.

Микулин посмотрел на истерзанную гусеницами землю, сходил, заглянул в канаву и, видно, представил все, что произошло без него.

Вовка ждал от Микулина упреков: «Вот, — скажет, — впоролся в траншею, и где только глаза у тебя были», — а Микулин вернулся сияющий:

— Я же говорил, что вырастет из тебя заправский механизатор!

Вовка не поверил своим ушам.

— Плуг отцеплял? — уточнял Микулин детали происшествия. — А потом тросом разворачивал? Молодец! Голова на плечах, а не котелок.

Он заметил ссадины на Вовкиных руках:

— А это чего?

— Болт из серьги выбивал… О гусеницу поцарапал… Да ерунда! — отмахнулся Вовка. — Заживет, как на собаке.

— Нет, ты подожди, — встревожился Микулин. — Руки-то не больно чисты, мало ли чего может быть.

Он с ведром сбегал к ручью за водой, заставил Вовку отмыть грязь. Остатки воды залил в радиатор и вовремя сделал, там наполовину все выкипело, — потом метнулся к лесочку, к пустоши, и стал рвать цветы.

«Да что это он? — изумился Вовка. — Как передовику готовит букет… издевается…» И не успел ничего сообразить, как Микулин бросил на сиденье охапку тысячелистника. В кабине ароматно запахло.

— Солдатская трава, — пояснил Микулин. — А ты у нас сегодня солдат, пострадал за артельное дело. Как на фронте.

Вовка не понял, к чему он клонит. Микулин обрывал с тысячелистника хвощеватые листья, комкал их, мочалил в ладонях и ровным голосом приговаривал:

— Лучшее средство при всяких ранах… Ну-ка, давай руки-то. — Микулин выдавил на ссадины несколько капель травяного сока. — Вот так, брат, не успеешь оглянуться — новой кожей затянет. И снова будешь как строевой солдат.

— Да я и сейчас здоровый.

— А я разве сказал, что больной? — засмеялся Микулин. — Конечно, здоровый… Только немного передохни. А я круга два-три сделаю.

Микулин уселся за рычаги, а Вовка примостился с ним рядом и вытянул дрожавшие от напряжения ноги.

* * *

В поле заявился Гомзиков и, как только трактор поравнялся, с ним, снял фуражку и поприветствовал механизаторов.

Микулин остановил трактор и, высунувшись из кабины, привстал правой ногой на гусеницу.

— Здорово, бригадир! — крикнул он весело.

Гомзиков подошел к нему и подал руку. Микулин соскочил вниз. Они достали по папиросе и закурили.

Вовка, насторожившись, прислушался к их разговору. Его поразила догадка, что Микулин утром ходил не к Гомзикову, а то с какой бы стати им здороваться второй раз.

— Там, где в дождь пахали, пашня-то подзаплыла, — огорченно заметил Гомзиков.

— Ничего, дисковой бороной пройдемся и выправим, — сказал Микулин. — Ты вот только не забудь о нас, когда привезешь запчасти.

— Да что я, не понимаю, что ли, твою нужду, — ответил Гомзиков. — Я же тебе обещал, что в первую очередь…

Вовка онемело уставился на них. Вот тебе раз, обещает в первую очередь. Но утром — не когда-нибудь, а сегодня же утром — Микулин уверял своего напарника, что у бригадира придется выцарапывать запасные детали. Это что же, выходит, Микулин обманывал Вовку? А причину придумал такую, что не подкопаешься.

Микулин будто подслушал Вовкино раздражение.

— Вовка, ты поезжай, — оглянулся он. — Мы тут немного потолкуем с бригадиром о перспективе.

«О пер-спек-ти-ве», — насмешливо вытянул Вовка губы, но ничего не сказал.

Гомзиков дурашливо изумился:.

— О-о, товарищ Воронин, а я и не заметил вас сразу-то… Здравствуйте!

— Здравствуйте, — буркнул Вовка и включил скорость, устремившись взглядом вперед. Он уже не испытывал нужды следить за плугом: по правой гусенице, которая подминала стерню ровнехонько вдоль борозды, знал, что огрехов не будет. И все же, когда, развернувшись, поехал мимо бригадира и своего наставника, Гомзиков строго остановил его:

— Ты поаккуратней паши.

— А я и так аккуратно, — недоумевающе оглянулся Вовка.

Гомзиков поманил его пальцем, заставил выбраться из кабины:

— Вот подожди, придет агроном пахоту принимать да влепит парочку штрафов — тогда узнаешь, как надо работать. Не будешь огрехи оставлять.

Вовка испугался, что Гомзиков обнаружил притоптанный им пласт и выговаривает теперь за него. Ну конечно, обнаружил. Вовка как ни уминал его сапогами, а он все, поди, горбится — подойдешь, так сразу видать. Вот если б Вовка успел вспахать больше, холмик с неприжатой пластом стерней затерялся бы вдалеке и его б ни за что не нашли. Не стали бы ведь ни агроном, ни Гомзиков сновать по полю туда и сюда, искать упрятанный Вовкой огрех.

— Смотри, парень! — пригрозил Гомзиков.

Но Микулин остановил его:

— Будет тебе человека запугивать…

— А я и не запугиваю, — насупился Гомзиков. — Ты посмотри, весь оподзоленный горизонт вывернул… Это ж кто так пашет?

— Где? Какой горизонт?

Но Гомзиков не давал Вовке опомниться:

— На какую глубину положено пахать? А ну-ка, ну-ка, скажи! — Он, хмуря брови, подступал к Вовке. Вовка, понурившись, сжался. — Ага, не знаешь.

Микулин опять вмешался:

— Ну хватит, хватит парнишку пугать, а то отобьешь всякую охоту учиться.

Вовка резко повернулся, пошел к трактору. За спиной заливался смехом Гомзиков:

— Ну, орел так орел, ни перед чем не остановится! Кто только вырастет из такого?

— Да человек и вырастет, — сказал Микулин и тихо попросил Гомзикова: — Ты уж его, Иван Сергеевич, не нервируй больше, ему сегодня и так напереживаться пришлось…

— А что, опять неудачно в клуб слазил? — намеренно громко, в расчете на Вовку, спросил Гомзиков.

— Иван Сергеевич, ну зачем напоминаешь об этом? — одернул его Микулин.

— Перевоспитываю, — самонадеянно тряхнул головой Гомзиков. — Чтобы в другой раз неповадно было по окнам лазить…

— Да чего его перевоспитывать, — не поддержал бригадира Микулин. — Его воспитывать надо… А парень-то все-таки хоть куда… Ты напрасно его задираешь… С головой парнишка: на лету все схватывает. Я с Витькой Зотовым неделю возился, пока научил его мало-мальски разбираться в машине, а этот с полуслова все понимает.

Вовка оторопело оглянулся: микулинская похвала приятно поразила его, и он не поверил, что она была высказана всерьез.

Микулин стоял к нему вполоборота и, конечно же, думал, что из-за шума работающего мотора Вовка не разберет тихих слов.

— Сегодня вон вляпался в траншею… Другой бы на его месте и руки опустил. А этот меня дожидаться не стал, сам выкарабкался.

— А ты-то где был?

Вовка насторожился: в самом деле, где?

— Да, понимаешь, я его на самостоятельность проверить хотел… Ну, и сделал вид, что ушел в деревню, а сам вон у дороги в кустах сидел…

Вовка замешкался у трактора, затылком чувствуя, что и Микулин, и Гомзиков в упор глядят на него. А чего на него смотреть? Вон и замолчали даже, притихли.

Вовка по-хозяйски поставил ногу на гусеницу, подтянулся, уцепившись руками за дверной проем.

— Думал уж, засаду придется оставить, — опять заговорил Микулин. — Еще минута, и выскочил бы, не утерпел. А он и без подстраховки обошелся.

«А вы хотели бы с подстраховкой? — торжествуя, усмехнулся Вовка и, вспомнив давнишний упрек Гомзикова о несоответствии головы рукам, удовлетворенно протянул: — Не-е-ет, у нас голова по рукам. Вот так-то, товарищ Гомзиков…»

— Рисковый ты мужик, — не то осудил Микулина, не то восхитился им Гомзиков.

— Да ведь смену надо учить, — ответил Микулин. — А тут какой риск? Я же рядом… В любую минуту приду на помощь… Только, знаешь, человек лучше постигает науку, когда надеется на себя, а не ждет подсказки от дяди.

Они уже разговаривали не таясь, надеялись, что Вовка из кабины не слышит их. Ох, просчитались, у Вовки и уши по голове.

Вовка сделал прогазовочку. Трактор сердито отпыхивался дымом.

Гомзиков, притворно возмущаясь, закричал на Микулина:

— Да он же у тебя и трактор спалит! Как это ты доверяешь ему одному пахать?

Микулин многозначительно ответил:

— Зябь, она ведь пашется под будущий урожай.

Сказано было это громко, будто Вовка глухой и не услышал бы, если б они не повышали голоса.

ГОЛЕНАСТЫЙ ПЕТУХ

Для вечерних киносеансов в Полежаеве нет определенного часа. Пока не обрядятся на ферме доярки, Петя-киномеханик со своей будочки, на дверях которой намалевано печатными буквами слово «Аппаратная», и замка не снимет. Будь клуб располным-полнешенек, ломись от народа, Петя и бровью не поведет — на афише русскими же словами написано: «Время сеанса — после вечерней дойки». Вот и майся все Полежаево, жди, когда доярки управятся со своими делами.